Стояла вьюжная, морозная предновогодняя ночь. Я шел после рабочей смены к своему дому, одному из первых в новом микрорайоне Ленинграда. Предстояло преодолеть обширный пустырь, который образовался на месте снесенных частных домиков. Это был нелюбимый мною отрезок пути – множество осиротевших собак, когда-то охранявших снесенные теперь ножом бульдозера усадьбы, шатались по пустырю, не в силах расстаться с родными местами. Наверное, они своим собачьим мозгом никак не могли понять, что их бросили на произвол судьбы их хозяева. Они, вероятно, недоумевали: куда подевались строения, которые они привыкли охранять, поэтому охраняли пустырь. Нередко, приняв очередного прохожего за нарушителя их владений, они нападали на него, подняв страшный лай и окружив кольцом. Они не знали, что проявлением своей преданности родным местам ускоряли свой конец. Немало жалоб поступало от жителей первых новостроек и эти жалобы, в конце концов, должны были завершиться одним…
…Когда я вышел на пустырь, ветер набросился на меня, слепя глаза колючим снегом, сталкивая с едва заметной тропинки в снежную целину. Подняв повыше воротник, я почти бегом пересекал пустырь, радуясь, что непогода, загнала в укрытие даже охранников пустыря, и есть вероятность проскочить опасное место, без особого риска.
Надежды мои оправдались и, вскоре я подходил к подъезду своего дома. Приблизившись, я увидел, что к дверям жмется небольшая собака. Ее длинная иссиня-черная шерсть заиндевела, усы и ресницы были густо припорошены снегом. Пес глянул на меня, и сразу же куда-то делась моя настороженность – таким просящим и по-человечески разумным был этот взгляд.
Я опустился на корточки:
- Что Жучка, холод доконал? А ведь шуба у тебя мировая?! И больший мороз не должен бы пробивать, чего же ты дрожишь?!
Я открыл дверь подъезда и впустил собаку:
- Э! Да ты, видать, здорово больна! – присмотрелся я к ней, - простыла, что ли?! Да ты ведь и не Жучка, а – Жук!
Жук на мои слова вновь поднял на меня глаза, блеснувшие устало и благодарно, слегка шевельнул хвостом и попытался пристроиться под батареей отопления, но тут же с трудом поднялся – кафельный пол был ледяным.
Я, начав было подниматься по лестнице, увидев это, остановился:
- Надо принести тебе какую-нибудь подстилку! – размышлял я – А, может быть, двинем ко мне? Я сейчас один, жена в роддоме, пол испачкаем – ругать будет некому…
Жук смотрел на меня и, казалось, тоже раздумывал.
- Сумеешь по лестнице подняться?
Пес снова слабо вильнул хвостом. Мы стали подниматься по лестнице. Я не торопился, видя с каким трудом он преодолевает лестницу. В конце концов, мы подошли к двери моей квартиры и я открыл дверь:
- Ну, входи!
Гость некоторое время постоял, посматривая на открытую дверь и на меня, потом степенно вошел и присел в углу прихожей под вешалкой…
…Я разогревал ужин и продолжал с ним беседовать. Долгая и молчаливая смена водителя городского автобуса, да пустынный дом – не с кем словом перемолвиться – навевали желание поговорить. Но мне до сих пор кажется, что моя тогдашняя словоохотливость не в малой мере была поддержана его умением внимательно слушать.
- Ишь ты, как ты слушаешь! Видать, тоже истосковался по общению?! Вот я тебе сейчас калорий подброшу и совсем повеселеешь! Где-то тут у меня мисочка была, тебе как раз впору! Теплого супа похлебаешь? Похлебаешь. Еще бы! После той уличной коловерти, одно удовольствие!..
Внезапно меня осенила мысль:
- А что, если тебе лекарство дать?
Я открыл семейную аптечку, долго раздумывал и выбрал анти простудную таблетку. Прикидывая, глянул на Жука и решительно разломил ее пополам.
- Так, поди, не примешь, - раздумывал я.- А я тебе в мясной фарш заверну! Фарш-то ты не откажешься слопать!
Однако, моя хитрость не прошла. Жук вежливо слизнул фаршевый комок. Пожевал и осторожно выплюнул лекарство.
Я огорчился:
- Да пойми ты, горе луковое, тебе же надо поправиться! Ведь у меня не госпиталь! И держать я тебя долго не смогу. Завтра опять уйду во вторую, с двух дня до двух ночи! Дома никого нет, кто тут будет за тобой ухаживать?! Так что днем я тебя выпущу, обижайся не обижайся!
Во время этой моей тирады, пес смотрел на меня, потом отводил взгляд, потом вновь робко и виновато посматривал…
Внезапно он потянулся и слизнул лежащее перед ним лекарство!
Он понимал!
…Поужинав, я налил ему воды и поставил в уголке. Он следил за мною из угла своими блестящими глазами-маслинами. Я увидел, что мокрые следы его лап просохли и остались грязные пятна. Подтерев пол и, не долго раздумывая, я отхватил кусок от бельевой веревки в ванне и подошел к нему:
- Ты уж извини, Жук, но хоть ты и умен, все же ты – собака! Вон какие следы остаются. Я усну, а ты пойдешь знакомиться с квартирой, а мне назавтра – полы мыть. Так что, не обижайся, но я тебя лучше привяжу…
…Был третий час ночи, я очень устал, еда и тепло меня разморили, и поэтому мои восприятия притупились, но до сих пор мне кажется, что когда я уходил в спальню и, выключая свет, бросил на него взгляд, в его глазах промелькнула понимающая улыбка.
Намаявшись за длинный день, я спал крепко, а когда проснулся – было уже одиннадцать часов. Я медленно возвращался в мыслях к работе, ко вчерашнему дню и… подскочил на кровати: «У меня же гость ночной! Его же надо было вывести! Теперь, поди, предстоит неприятная уборка!»
Конец веревки, которой я его привязал, соскочил с крючка, вся прихожая была в следах его больших лап, однако, эти следы не заходили ни за порог кухни, ни за порог комнаты.
Развязанный, он ограничивался тем пространством, которое было отдано вчера в его распоряжение – прихожей. Я торопливо накинул пальто:
- Привет, Жук! Знаю, знаю, тебе не терпится на улицу! Сейчас я тебя провожу! Ну, пошли!
Когда я открыл дверь квартиры, Жук опрометью бросился вниз по лестнице. Пока я спускался, чтобы открыть ему наружные двери, внизу раздался дуплет захлопнувшихся дверей, оповестивший меня, что Жук сумел с дверьми справиться сам. Когда я выглянул на улицу, Жука нигде не было. Мне было чуточку грустно, что я не могу иметь постоянно рядом такого друга. Грустно, что я его больше не увижу, так как за короткое наше знакомство я успел привязаться к этому существу…
…Велико же было мое изумление, когда ночью этого дня, возвращаясь с работы, я увидел в начале пустыря силуэт моего ночного гостя. Он бурно, но без подобострастия, приветствовал меня и побежал впереди меня по тропинке, гордо поглядывая по сторонам, не теряя меня из виду, изредка останавливаясь и поджидая пока я подойду. Так он охранял меня до самого дома. Я решил, что он напрашивается в гости, и очень удивился, когда он отказался войти в подъезд. На все мои приглашения он помахивал хвостом, переступал лапами и – не двигался с места. Поняв, что он не зайдет и что он не уходит только дожидаясь, когда я войду, чтобы, таким образом, до конца выполнить свою добровольную охранную миссию, я вошел в подъезд. Поднявшись на первую площадку, я полез в карман за ключом и нащупал сверток с бутербродом, оставшийся от обеда. Я быстро сбежал вниз, но Жука уже не было…
…Потом была пересмена и он, видимо, потерял меня из вида. Потом я привез жену с новорожденным сыном, вернулся от бабушки старший сын, и жизнь в нашей квартире закрутилась шумная и веселая. Куча новых забот заслонила воспоминания об этой встрече, я стал забывать так неожиданно приобретенного друга. Однако, проходя пустырь, я всегда его ждал, но пробегали, изредка взлаивая на меня издалека, другие собаки, а Жука все не было.
Прошло что-то около месяца. Однажды, возвращаясь с работы опять ночью, переходя пустырь, я увидел как ко мне мчится целая стая собак. Было как раз время «собачьих свадеб», кода даже легкое урчание «королевы» стаи может вызвать у ее рыцарей жестокое озлобление против существа, потревожившего ее покой. Так и случилось. «Королева» - большая серая сука – глянула на меня, слегка рыкнула и этого оказалось достаточно, чтобы вся стая, не жалея сил, бросилась мощным наметом мне наперерез. Я успел добежать до стены своего дома, и тут на меня обрушился разъяренный многоголосый лай.
Прижавшись спиной к стене дома, я смотрел на полукруг оскаленных пастей и невесело думал, что в два часа ночи нечего надеяться на помощь и что положению моему нельзя позавидовать. «Королева», видимо углядев в моих поступках какое-то неуважение к своей персоне, ярилась в первых рядах нападавших. Я бросил им, случайно сохранившиеся в кармане от шоферского обеда, кусочки пирожка, но они с презрением топтали мои взятки и ярились пуще прежнего. Я начал терять остатки мужества, когда к моей неописуемой радости из-за угла выкатился… Жук! Мгновенно оценив ситуацию, он кубарем налетел на… Серую «королеву»! Она явно не ожидала нападения и отступила. Зато вся стая набросилась на моего заступника. И через мгновение передо мной по снегу катался визжащий, рычащий, лающий клубок собачьих тел. И можно было бы убираться подобру-поздорову, да не мог я бросить в беде своего спасителя. Я осмотрелся в поисках какого-либо орудия, но внезапно клубок распался, стая стала разбегаться в разные стороны, и я увидел, как Жук, прогнав последнего воина, с победным видом оглядел поле боя, на котором осталась только одна «королева». Мгновенно применившись к обстановке, изменившейся так неожиданно и не в ее пользу, она всем своим видом показывала, что не имеет никакого отношения к разыгравшимся здесь событиям. Жук, пренебрегая ее присутствием, подбежал ко мне, вильнул пару раз хвостом и напряженно стал в ожидании, как будто приглашая меня продолжить путь, вроде ничего особенного не произошло…
Всю долгую зиму Жук провожал меня, охраняя, через пустырь. До сих пор не пойму, как ему удавалось разобраться в графике моей работы, в котором я и сам, порой, путался. В гости он больше не заходил, да и была для этого у него причина. Дело в том, что после памятного сражения Серая королева бесповоротно поменяла своих неверных и трусливых рыцарей на одного верного и храброго друга – моего Жука. Так что, встречали меня и провожали они теперь вдвоем. Я радовался, глядя на то с какой любовью смотрит не него Серая Королева.
Весной они перестали мне встречаться. Пустырь вскоре застроили. А там и мы переехали из этого микрорайона. Но навсегда в моей памяти остался Жук. Верный друг, порядочное существо, с чувством собственного достоинства и с редким умением платить за добро добром.