Медицинский вытрезвитель Центрального района находился здесь, в самом центре города, в районе Старой крепости, так долго, что, кажется, находился здесь всегда…
Когда-то в крепости стоял военный гарнизон, располагались дома для военных инженеров и местного генералитета. В 20 веке нет уже ни гарнизона, ни прежних военных чинов, ни зданий, в которых жили офицеры. Но военизированный след остался. На территории Старой крепости, в здании бывшей военной гауптвахты, разместился областной военкомат, в здании дворянского собрания – гарнизонный Дом офицеров. На пустыре, образовавшемся в результате сноса домов военных инженеров, вплотную к лютеранской кирхе выстроен Дворец культуры имени Ф.Э. Дзержинского и здесь же, через дорогу, в одноэтажном кирпичном здании начала 20 века… медицинский вытрезвитель.
В 1983 году в бывшем доме комендантов Омской крепости, памятнике архитектуры, построенном в 1799 году, открылся Литературный музей имени Ф.М. Достоевского. Великий писатель после того, как с него сняли кандалы, бывал в гостях у последнего коменданта крепости Алексея Федоровича де Граве. Приходил, чтобы поблагодарить за помощь, оказанную с риском для собственного благополучия. Дом комендантов местные краеведы давно наметили под музей. В 1971 году на углу здания был установлен массивный чугунный барельеф с изображением Достоевского. Писатель стоит во весь рост, одетый в бесформенное длинное одеяние, и правой рукой прижимает к груди книгу. На барельефе надпись, сообщающая, что в «этом доме бывал великий русский писатель Ф.М. Достоевский».
А вытрезвитель находится в пяти метрах от дома комендантов, в котором разместился музей. Когда музей создавали, о возможных последствиях подобного соседства никто и не думал. Милиционеры даже помогали нам. О случае, когда соседи выручили музей в трудную минуту, я и хочу рассказать.
Музей создавала бригада оформителей во главе с известным московским художником, автором нескольких крупных экспозиций Эдуардом Ивановичем Кулешовым. В Омске, да и во всей Сибири, не нашлось человека, который мог бы на высоком художественном уровне выполнить проект оформления нового музея. Его созданию придавалось, и совершенно справедливо, большое значение – это был первый музей подобного профиля во всей Западной Сибири. Но и сам Э.И. Кулешов был не просто московский художник, а именно что один из самых ярких и самобытных. Думаю, достаточно назвать среди его творений выставки в музее Н.Г. Чернышевского, Государственном Историческом музее, театральном музее А.А. Бахрушина, музеях А.Н. Островского в Замоскворечье и Л.Н. Толстого в бывшей монастырской гостинице Спасо-Бородинского монастыря, чтобы убедиться в масштабе личности этого незаурядного человека.
Когда я впервые увидел Эдуарда Ивановича, был поражен его необыкновенной статью. Высокий – более метра восьмидесяти – он казался ещё выше, потому что был очень плотным, крепким человеком. Огромный лоб и русая борода, закрывавшая почти всё лицо – сразу обращали на себя внимание. Говорил он негромко, вкрадчиво, и это казалось странным диссонансом по отношению к исходившему от него ощущению колоссальной физической и душевной силы. Вскоре выяснилось, что за кажущейся вкрадчивостью разговора таится желание эту силу ненароком не показать, не испугать людей, не обидеть. Эдуард Иванович был по-настоящему интеллигентен. Разумеется, его внутренняя сила иногда прорывалась наружу, и тогда под руку ему лучше было не попадаться. За время знакомства с ним мы не раз испытывали и его гнев и делили с ним радость. Смиряли взаимное раздражение и недовольство друг другом сознанием необходимости общего дела.
К моменту завершения работы всё, что поначалу вызывало трение, было устранено. Но два года и сотрудники музея, и художники шли к общей цели, преодолевая всевозможные препятствия. То управленцы не вовремя выделяли деньги, а сроки поджимали, то мы не предоставили к приезду художников материалы для работы, или предоставили, но не те, что были заказаны. То художники приехали на художественный совет с недостаточно проработанными монтажными листами – всего хватало. Но первым категорическим условием, которое поставил омскому начальству Э.И. Кулешов, было, что вся его бригада, от плотников до картонажников, будет набрана в Московском комбинате декоративно-оформительского искусства. У омичей, причастных к созданию нового музея, это требование вызвало шок. Оно означало, что более десятку человек надо оплатить дорогу, разместить в гостинице, выплатить суточные… И это не для приезда один раз, а до самого окончания работы над созданием экспозиции музея…
Утверждённые сметы лопались, как мыльные пузыри. И всё же Эдуарду Ивановичу удалось настоять на своём. Именно москвичи выполнили всю работу – до последнего гвоздя, до последней этикетки…
Бригада художников-оформителей совершала эдакие «наезды» из столицы в Омск, – и тогда музейная жизнь несколько раз в году на два-три месяца теряла свой размеренный ритм. День отличался от ночи в то время только тем, что ночью не работала ни одна контора, в которой можно было купить или заказать необходимые материалы.
Кроме сугубо хозяйственных задач была задача весьма деликатного свойства. Для того, чтобы обеспечить нормальное ночное функционирование бригады художников-оформителей, необходимо было именно днём создать для них требуемые запасы. В противном случае с наступлением темноты приходилось проявлять чудеса изобретательности… Дело в том, что москвичи во время каждого приема пищи потребляли солидное количество спиртного, которое они называли «горючим» и без которого работа у них ну никак не хотела спориться. Странное дело, но принимающая сторона на удивление легко и с пониманием отнеслась к этой особенности московских гостей. Понаблюдали несколько дней – всё, что ни делается, несмотря на изрядные объёмы выпитого, делается аккуратно, с огоньком, фантазией и согласно оговоренным правилам оформления музейных предметов. Другое дело – как обеспечить бесперебойную работу? Днём ещё ладно – спиртное можно купить в магазине. А ночами, когда началась работа в режиме аврала и не только столяры, плотники и специалисты по шрифтам, картонажники, сам маэстро, но и мы, музейщики, работали практически круглые сутки, шаг за шагом приближая музей к дню открытия? Тут и начались перебои с подачей «топлива». Тогда не было ночных магазинов – за окном начало 80-х годов 20 века… Где-нибудь во втором часу ночи раздобыть бутылку горячительного невозможно. Ехать в ресторан аэропорта долго и накладно. Что делать?
Однажды, в разгар работы, Эдуард Иванович отозвал нас, «хозяев», в сторонку и сказал, что его ребята трудятся не покладая рук. Надо их поддержать. Как? Ну, понятное дело – требуется «горючее». Они уже самому Эдуарду Ивановичу предъявили настоящий ультиматум, мол, если их требование не будет удовлетворено немедленно, уйдут спать в гостиницу. Удерживать их больше он не может. А время – напомнил художник – поджимает, о сроках сдачи экспозиции сами всё знаете… Выслушав маэстро, понимаю: надо что-то предпринять, и срочно. Зрительная память напомнила, что у соседей, которые тоже работают круглосуточно, есть специальный ящик для изъятых у алкашей бутылок.
Отправляюсь в вытрезвитель. Дежурный старшина, в разговоре с которым я ещё днём сетовал на приезжих мастеров, не умеющих жить без выпивки, хмуро улыбаясь, вынес из подсобки деревянный ящик. В нём высились разнокалиберные бутылки. Причём все из них под нетронутыми пробками, полные искомой влаги. Початые бутылки милиционеры сразу при изъятии выливают и пустую тару отправляют по назначению.
Сделав таинственное лицо, захожу в зал. Мастера вповалку лежат кто где. Эдуард Иванович возвышается над ними, словно гора-богатырь над полем боя, и, подбоченившись, посматривает на «павших» товарищей. С грохотом выставляю бутылки на стол. «Где взял? Давай, ещё сбегаем…» – вопрошают тут же ожившие работяги. Объясняю, что это – до утра. Снова застучали молотки, заскрипели ножи, разрезающие бумагу, на стремянки поднялись шрифтовики. Работа продолжилась… Когда москвичи уехали домой, в первопрестольную, нам позвонили из гостиницы «Маяк», в которой они жили во время командировки.
- Придите, пожалуйста, к нам.
- Зачем?
- Придите, мы хотим вам кое-что показать.
Приходим вдвоём с коллегой. Администратор ведёт нас в номер, в котором жили приезжие. Открывает стенной шкафчик. Вот это да! Шкаф от пола до потолка заполнен пустыми водочными бутылками. Они лежат одна к одной, донышками к нам. Это же какое надо иметь здоровье!.. При этом самое удивительное, что спиртное всё-таки сыграло свою положительную роль. Может быть, именно благодаря «горючему», москвичи сумели проявить все свои творческие способности. Так или иначе, Комиссия Московского отделения Союза художников СССР, принимавшая экспозицию, признала оформление музея лучшим по Российской Федерации за 1983 год…
Сейчас, когда я пишу эти строки, экспозиции музея, созданной Э.И. Кулешовым, уже нет. Она прослужила 23 года, четыре месяца и 16 дней и в июне 2006 года была полностью разобрана. В здании музея произведён капитальный ремонт и создан новый музей.
В интервью омской газете Э.И Кулешов говорил: «Материал был тяжёл для пластических выражений, материал плоский, трудно было создать единую изобразительную систему, но, как кажется, удалось создать стилевое единство». В какой степени новому художнику и новой творческой группе удалось повторить художественный подвиг москвичей, покажет время. Новая экспозиция – «Достоевский и Сибирь» решает иные задачи при помощи новых художественных средств…
После открытия музея соседство с вытрезвителем превратилось в весьма досадное обстоятельство. Забавно было слышать, когда звонят из школы, спрашивают, как к нам доехать, какие есть ориентиры. Отвечаешь, что рядом проходит ежегодная выставка цветов «Флора», поблизости – Дворец культуры. В трубке – молчание. И только когда упоминаешь, что по соседству – медицинский вытрезвитель, слышишь облегчённое: «А, да, конечно, знаем». Уж откуда учителя литературы да школьники знают о местонахождении вытрезвителя – можно только догадываться…
Однажды специальная машина привезла соседям очередной «урожай». Открывая дверь в музей, я увидел, как из машины выволакивают пьяную женщину неопределённого возраста. По правилам вытрезвителя, каждого «посетителя» ждёт «помывка». Человека раздевают донага и поливают ледяной водой из шланга или заставляют стать под холодный душ, если он в состоянии стоять на ногах. В 10 утра на экскурсию в музей пришла группа старшеклассников. И вот, когда дети уже готовы зайти в музей, из вытрезвителя выбегает обнажённая «дама», женщина весьма крупных форм. Размахивая руками и другими частями тела, с громкой песней, которая рвётся из груди от полноты переполняющих её чувств, бежит в сторону Иртыша, чтобы совершить «помывку» по собственной воле. Дети обомлели. Бесплатное кино!
Мне неловко. Как я буду рассказывать им о духовности, о формировании литературных традиций в регионе, о каторжных годах Достоевского, когда в глазах у школьников совсем другая, отвратительная картинка?.. Милиционеры бросились ловить сбежавшую алкашку, она стала вырываться, кричать, обзывать их словами, которые я никак не могу привести здесь. Я постарался побыстрее завести детей в музей, успокоить и сменить негативный настрой на рабочий.
После этого случая мы возвели между зданием музея и вытрезвителем собственную «берлинскую стену» – поставили глухой кирпичный забор, чтобы больше никто не устраивал дефиле для школьников и не бегал купаться в Иртыш мимо ошеломлённых посетителей музея.
Только спустя четыре года после открытия музея мне удалось поднять общественность и добиться, чтобы медицинский вытрезвитель перевели в другое помещение, а его здание передали нам для расширения экспозиционных площадей. Много лет оно по всем постановляющим документам числилось за музеем. Но в начале 21 века выяснилось, что я не сделал в 1987 году простой и элементарной для нового века вещи – не составил акт передачи здания на баланс музея. И агрегатный завод, на балансе которого, оказывается, здание всё ещё числилось, отсудил его у нас и добился приватизации в свою пользу. Для чего же? Оказывается, для сноса под строительство другого объекта… Правда, потом выяснилось, что на месте сноса будет построен развлекательный комплекс, в котором музею обещана площадь для размещения литературных экспозиций – но это уже совсем другая история.