Но я тихо зажгу свечку и буду писать стихи. О том, как в конце двадцатого века, в центре огромного города, в современной квартире на пятом этаже появился гарем.
А я, как только проснулась, то сразу поняла, что сегодня буду уже нелюбимой женой: у тебя улыбка во сне была какая-то грустная, грустная и задумчивая. Думал ты уже явно не обо мне.
Я тихонечко встала и на цыпочках прокралась на кухню.
Мне очень не хотелось тебя будить, но опять все утро сбегал кофе. Я поставила его в четвертый раз, когда ты уже опаздывал на работу.
Мне ничего не оставалось делать:
- Прости, я вчера сожгла твою любимую рубашку.
А мне за это – губами в висок. Можно и не дышать в это мгновенье, а в следующее:
- Ничего, малышка, но кофе я тоже не хочу.
Сегодня ты приведешь ее.
И познакомишь:
- Знакомься, это моя новая жена.
Она ослепит наш коридор счастливейшей улыбкой, и ты поспешно пригласишь:
- Проходи же в комнату.
Конечно, там ведь больше простора для улыбок.
А мне:
- Ты нам не сваришь кофе?
А я:
- Конечно, сварю, - а в уме: «И отравлю».
Но этого уже не получится, потому что кофе опять сбежит. А плитку после него надоело мыть до чертиков.
Тогда она улыбнется вновь:
- Ну что ты, дорогой. С этой минуты я все сама буду тебе готовить.
И правда. Надо сначала насыпать в чашки по две ложки сахара, потом по две ложки растворимого кофе, потом по капле воды, а потом все это размешать до пенообразной массы и залить кипятком.
Я бы до такого не додумалась бы сроду.
Но ты уже улыбаешься ей, и твои губы прикасаются к ее виску.
- А посуду я помою чуть позже, хорошо, дорогой?
Она с любовью смотрит тебе в глаза, но мы все втроем прекрасно знаем, что эта сцена разыгрывается специально для меня, я вчера опять разбила твою чашку. И опять твою любимую.
- Конечно, хорошо, дорогая.
Ты берешь ее за руку и ведешь показывать квартиру.
- Ой, - морщит она маленький носик, - сколько пыли на мебели!
Конечно. Еще бы ей не быть, пыли-то.
Ведь я сегодня, во-первых, весь день рисовала тебя, а во-вторых, я потому и рисовала тебя, чтобы только не вытирать эту пыль. Я ведь прекрасно понимаю, что тогда бы у нее было меньше шансов демонстрировать свое трудолюбие.
Только бы вы подольше не отодвигали от стены старый шкаф. Туда я закинула твой портрет.
Вернее не закинула, а спрятала. Потому что испугалась. Нет, не того, что увидят, а того, что портрет получился страшно похож. Просто страшно.
И я испугалась. И закинула его под шкаф.
А шкаф не отодвигался от стены еще со времен твоего детства. А теперь мне интересно. Ведь если вы найдете портрет, то ничего не поймете.
Как будто тебя еще кто-то в детстве нарисовал таким, каким ты стал сейчас.
Но пыль уже вытерта, и твоя жена в ужасе смотрит на то, что на шкафу. Только ты и я знаем, что это такое.
Ты помнишь?
ЗАВТРА седая, древняя старуха прошла мимо зеркала к окну. К зеркалу она и забыла, когда подходила, а за окном падали желтые листья.
Острая боль в пояснице чуть не согнула старуху пополам. Она поймала боль в ладонь, потом медленно выпрямилась и, подслеповато щурясь на желтые листья, прошептала:
- Пора. Вот теперь пора.
Если бы не палка, старуха бы никуда не дошла. Так думали люди кругом.
Она осторожно ступала по асфальтированной дороге и через каждый шаг останавливалась, долго и тяжело дышала. В руках она несла букет сухих цветов.
Мимо нее проносились люди и машины. Конечно, поравнявшись со старухой, они слегка замедляли свой ход. Верные инстинкты человеческие не давали им наступать на беду.
Но уже в следующее мгновенье людей осеняла простая и ясная мысль, что зачем бы она шла куда-то, эта старуха, если бы знала, что не дойдет? Старуха знала, что дойдет наверняка, и у каждого в этой жизни свои трудности, и люди, облегченно вздохнув, проносилась мимо.
Старуха дошла.
Дверь ей открыл сухой, высокий старик в полосатой пижаме. Одной рукой он опирался на черную палку, которая была явно не по его росту. Из-за этого он сильно наклонялся к земле, почему и оказался почти одного роста со старухой.
Глаза их встретились.
- Здравствуй.
- Здравствуй.
- Это я пришла.
- Вижу.
- Помнишь, как мы вчера познакомились?
- Помню.
- Помнишь, как ты подарил мне цветы, желтые ромашки, и я обещала беречь их всю жизнь.
Старик с трудом наморщил лоб. Он вспоминал.
- Нет, не помню.
- Как же. Ромашки, желтые. Было темно, и ты не увидел, что они – желтые. А потом мы вышли на свет и разглядели их. Тогда ты испугался разлуки, и выбросил цветы. А я подняла их и сказала, что сохраню тебя на всю жизнь. А в конце жизни подарю цветы тебе обратно, и мы оба посмеемся над предрассудками. Как же? Как же получилось так, что мы прожили жизнь не вместе? Как? Вчера ты подарил мне желтые цветы, а сегодня я принесла их тебе, сухие и жалкие. Вчера нам было легко расставаться и выбирать, а сегодня вдруг кончилась жизнь. Ты понял что-нибудь в ней? Я жила ради этой встречи с тобой, а ты для чего?
Старик медленно покачал головой.
- Вчера думал, что знаю.
Старуха усмехнулась.
- Вчера мы знали, для чего живем, но не знали, когда наступит ЗАВТРА, а ЗАВТРА наступило НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ. А мы и не ждали этого дня.
И два сухих, старых человека еще долго стояли на пороге.
- Ты помнишь?
Но только сон. Это только мой странный сон.
Ведь ромашки ты тогда выбросил. Ты веришь в предрассудки. Ты веришь в расставания людей. И теперь мы не расстанемся.
А сейчас ты стоишь и вздыхаешь.
Единственная странность из всех моих странностей, которую ты переносишь более-менее спокойно, это то, что я никогда не выбрасываю сухие цветы. Никогда.
И ты разрешаешь держать мне весь этот ужас на шкафу. Иногда я залезаю туда и вспоминаю, с какими цветами какое событие пришло когда-то в мою жизнь.
Когда же тебе все это надоедает до чертиков, ты подходишь к шкафу и снимаешь меня с него, как маленького шкодливого котенка, который забыл, что он называется женой и должен заниматься домашним хозяйством.
А сейчас ты стоишь и вздыхаешь. Можешь не вздыхать. И можешь не бояться встретиться со мной взглядом. Я сама помогу ей выбросить все твои цветы за окно.
Потому что дом – это дом. И он должен быть культурным и опрятным хозяйством, а не царством несбыточных мечтаний и полузабытых воспоминаний.
А потом прохожие удивленно задирали головы, проходя мимо твоих окон, а на них падали желтые, сухие листья. И прохожие долго не могли понять, то ли осень начинается, то ли она уже кончается.
После расправы над цветами твоя новая жена добирается до твоих микросхем. Теперь уже ты сам ищешь мой взгляд.
Но я показываю глазами, что ты сам назвался груздем.
А в этих микросхемах польза только от всевозможных диодов. Для меня польза. Я разобрала их всех на талисманы, каждый из которых дышит тобой.
Эти талисманы у меня всюду. И они постоянно попадаются в самых неожиданных местах. Я представляю, как это будет бесить твою новую жену.
- А любимой работой, дорогой, надо заниматься на работе.
Да, она изрекает что-то неопровержимое, когда же она наконец-то устанет?
А потом вы пьете кофе. Ты вновь касаешься губами ее виска.
А я ухожу, потому что не переношу ваш кофе даже на запах. И не слышу, сколько она подарит тебе детей.
Вечером вы стелите мне в коридоре на раскладушке.
Мой мужчина.
Я буду всегда с тобой, и мы никогда не расстанемся. Я буду смотреть, как она собирает тебя по утрам на работу, и ловить твой взгляд. Я буду жить тихим шорохом твоих шагов и тихим скрипом закрываемой за вами двери.
Я буду знать, чем ты живешь, какая у тебя прическа, какие ты куришь сигареты. Я буду знать твою грусть и тихую улыбку. Я буду знать, сколько она подарит тебе детей.
Раскладушка проваливается посередине и надо лежать тихо-тихо, и о чем-нибудь думать.
А может быть, я тихонечко зажгу свечку и буду писать стихи.
О том, что всего этого никогда не было и никогда не будет.
Я буду писать о том, как один человек пришел к другому человеку и очень долго звонил в дверь. Ему никто не открыл, никого не было дома.
Тогда человек стал спускаться по лестнице вниз с пятого этажа, а огромные каменные глыбы ступеней поползли вслед за ним.
Человек спустился в подъезд и остановился.
Потолки и лестничные перекрытия не выдержали спускавшейся громады ступеней и покрылись трещинами. Началось какое-то странное гудение, посыпалась штукатурка, и через мгновенье обрушило подъезд, и обвалом засыпало вход, оставив лишь напоследок большую трещину вместо двери.
Трещина была залита светом фонарей с улицы.
По подъезду еще шел какой-то странный гул, когда в проеме трещины появился ты.
Ты сказал:
- Ой, что это с нашим домом?
А потом ты пропустил вперед ее и сказал:
- Представляешь, я хотел тебя познакомить с нашим домом, а он чуть не развалился. Ну, ничего, проходи, я тебе помогу. Я буду тебе показывать дорогу и…
И тут ты увидел меня.
Вокруг меня еще были груды развалин, по которым еще можно было забраться к тебе на пятый этаж.
Ты пропустил ее вперед, а за ее спиной слегка наклонился ко мне и тихим голосом произнес:
- Здравствуй.
И я звонко ответила:
- Здравствуй! - и улыбнулась.
Тогда ты вздрогнул от неожиданности и приостановился.
А она обернулась и сказала:
- Ну, где же твоя квартира?
Ты поспешно ответил:
- Сейчас, сейчас.
И вы пошли наверх.
Вы будете пить твой любимый кофе. Две ложки сахара, две ложки растворимого кофе и по капле воды.
Она не знает, что это твое самое любимое.
Она не знает твоих микросхем. Она не знает твоего взгляда. Она не знает твоих сигарет. Она не знает тихого скрипа твоей двери, как когда-то не знала я.
Ты будешь ей все рассказывать заново.