Если бы я родилась в хорошей семье, в позднем браке некрасивых и богатых искусствоведа и учителя музыки, в каком- нибудь Китценгене, я бы росла счастливой девочкой, со сколиозом и в очках. А в пять лет, папа дал бы мне скрипку, я бы обрадовалась и у меня бы получилось играть музыку. Меня бы возили в гимназию и в частную музыкальную школу и толстый мальчик альтист меня бы любил. А я бы это чувствовала и играла бы еще лучше. Потом бы я закончила мюнхенскую консерваторию и полюбила бы концертную деятельность, а бабушка бы плакала от радости, оттого что я в симфоническом оркестре сижу, играю и переворачиваю ноты. Я была бы такая тоненькая и прозрачная и уже знала бы много чего и надевала бы на концерты длинное черное платье.
И однажды сам Andre Rieu, позвал бы меня в свой оркестр. За красоту и хороший слух. Я бы ездила с его камерным по миру и тайно бы его любила, потому что он ... одна сплошная харизма, и Штаруса он играет так легко и публика в восторге. Нас бы показывали по всем музыкальным каналам мира, как Andre Rieu ведет концерт, машет смычком и как я завороженно на него смотрю. Вся такая неземная в аляповатых шелковых платьях.
Вот так жила бы счастливо, до тех пор пока не увидела бы в Вене Башмета, не услышала бы его альт и его игру. Я бы пришла к нему за кулисы и сказала бы что он гений. А он по- английски не очень и по- немецки тоже. Взял бы концертую программку и написал бы: Паганини гений, я- музыкант.
Я бы потом выпила много водки и поняла бы что я не музыкант, а просто так, приложенине к Andre Rieu, который всего лишь шоумен и кроме Штрауса ничего не исполняет, потому что не чувствует тонко, а играет то что выгодно. В тот же вечер я бы сказала Andre Rieu всё что думаю, собрала бы вещи и уехала бы в Китценген, учить детей музыке и любить толстого альтиста, бывшего мальчика.
А концертную программку с надписью Башмета поставила бы в рамку рядом с фотографией бабушки и Паганини.