Его сердце оторвалось от аорты и затрепыхалось по грудной клетке. Чертыхнувшись, врач поймал его и попыталься положить в таз, из которого пахло аммиаком, но сердце трепыхнулось в руке врача и упало на пол. Я наклонился, чтобы поднять его, но оно запрыгало по скользкому полу и оказалось под операционным столом. Врач обругал меня паралитиком и сказал, что впредь ноги ни одного журналиста больше не будет у него в операционной, потом ловко наклонился, подхватил сердце с пола, быстро взяв кусок марли, вытер сердце от грязи и бросил в таз. Я сначала было подумал, что там находится раствор хлороформа, формальдегида или что-то подобное, но там оказалась плазма крови. Сердце попав в родную среду забилось радостнее и энергичнее. Тем временем оперируемого подключили к искусственному сердцу, и его лицо, до этого имевшее землистый оттенок, заметно порозовело. Он даже пукнул во сне, или, как сказали врачи, распустил сфинктер.
Этот такой человеческий жест заставил встрепенуться всех присутствующих в операционной палате. Они вспомнили, что операция длится уже четыре с половиной часа, и уже полчаса назад наступило обеденное время. Я было спросил: - «А как же больной?» На это врачи хором ответили, что с больным ничего не случится, а у операционной сестры гастрит. И еще они сказали, что все равно он подключен к искусственному сердцу, к искусственной почке, к искусственной печени и даже к искусственному мочевому пузырю. Если бы эти искусственные заменители не были бы такими громоздкими, можно было бы засунуть их ему в грудную клетку, и пусть бы жил себе на здоровье хоть тысячу лет. А если бы он еще доплатил бы, то его вдобавок подключили к искусственной мошонке, так что, он даже детей мог бы иметь.
Но, это скорее перспектива послезавтрашнего дня, а пока, раз я оказался таким сердобольным, то не мог бы я посидеть с больным, или, как сказала операционная сестра, толстая пожилая женщина, от которой пахло то ли подмышками, то ли менопаузой - у меня с нюхом всегда было плохо, так что я толком не разобрал - оперируемым. Вдруг ему нужно будет поправить сбившуюся подушку, или, не дай конечно бог, искусственное сердце даст течь, и надо будет долить кружку другую крови. В общем, я согласился. Меня с детства воспитывали в правилах доброты и отзывчивости. Так и просидели мы с ним рядом тот час, пока врачи обедали.
Правда, один раз заскочил в нашу операционную молодой стажер и стал заглядывать везде, и под операционный стол, и в ведро с мусором, поднял таз с кровью, в которой плавало до сих пор трепыхавшееся сердце. Он попросил и меня, чтобы я немного приподнял больного. Но я ему сказал: - «Ты что спятил, вдруг у него что-нибудь оторвется? Кто тогда прикрепит это на место?» - и спросил его, что он ищет? Он сказал, что ищет зачетную книжку, он, ведь, тут, как бы, на экзамене. Преподаватель, он посмотрел наверх показывая рост того человека, и я понял, что он имел в виду хирурга, который так ловко поднял с пола выскочившее из моей руки сердце, сказал им, что, кто поприсутствует, всего лишь поприсутствует на операции, тому он поставит экзамен автоматом. И сейчас, как раз подходящий момент, потому что ему надо бежать, у них следующей парой будет семинар по приготовлению дезинфицирующего раствора из этилового спирта в полевых условиях. Зачетки он так и не нашел и убежал расстроенный.
Примерно еще минут через двадцать прибежала жена больного с дочкой, маленькой девочкой с пухлыми щечками и вьющимися светлыми волосами, заплетенными в косички, упала на грудь больному и стала рыдать. Я сказал ей, так как грудная клетка была распорота, чтобы она перестала в ней прижиматься, и, что она может занести инфекцию, а девочке сказал, чтобы она не капала мороженым в грудную клетку папы, и еще добавил, что мне доверили постеречь больного, чтобы с ним ничего не случилось, и я выполню свой долг, пусть бы она была и его женою, но если она ложится шерстяной кофтой на раскрытую грудную клетку мужа, то она делает глупость, и я не могу этого допустить. Я очень тогда разволновался. Женщина, правда, послушалась и подстелила под себя клеенку, но продолжала горько плакать и слезы капали прямо в таз где билось мужнино сердце, а девочка не послушалась и продолжала капать мороженым. Я сидел как на иголках и не находил себе места, пока не пришел хирург и не прогнал жену вместе с дочкой.
Как я потом узнал, больной умер, потому что, когда его перекладывали после операции на каталку, он выскользнул и ударился мозжечком об угол хирургического столика на колесах. А ведь такую сложную операцию выдержал...
Не зря говорят, не знаешь, где найдешь, где потеряешь...