Манипулируя ложными признаками апокалипсиса

Атод Готье
Я ПРЕКРАТИЛ ДУМАТЬ О ЛУЧШИХ ДНЯХ И СЛИЛСЯ С ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬЮ! Вытащив из нижнего ящика стола пластиковые таблички с цифрами, я готов высчитать дату собственной смерти. Гладкий пластик, в который завернуты события будущего, подкрепленные галлюцинациями и просто страхами – они приводят в восторг! Множество чисел вскоре окружают меня, диктуя определенные законы, которые надлежит исполнить. Пол вдруг начинает трясти, а после я слышу всхлипы. Спустившись в подвал, я вижу странного молодого человека, забившегося в угол и закрывшего голову руками. Он ждал удара и часа собственной смерти, призывая ее жалкими всхлипами. Но в ответ слышал лишь дыхание пустоты. Мне надлежит помочь ему в его желаниях, поэтому взяв со стола неподалеку нож, я несколько раз ударяю несчастного в грудь. Его кровь омрачает мое лицо, но все это совершенно не важно по сравнению с тем чувством удовлетворения, которое я испытал. Я сделал мир лучше, исполнил желание человека, избавил его от бесконечного ожидания… ВЫ ВИДИТЕ: «ВОЙНА ВСЕ ЕЩЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ!» – гласит плакат, висящий на стене… Хотя я слишком рано подумал об этом, ведь несколько минут он был еще жив, выплевывая кровь из пораженных органов, однако едва я заметил это, как даровал ему окончательную смерть. Не я совершил убийство, я был всего лишь средством высшей воли, которая призвана регулировать справедливость в мире… Неподалеку от меня я слышу странный шум. Осмотревшись, я вижу радиоприемник, который был включен неизвестно почему. Прислушавшись, я слышу новость о том, как в одной из мировых империй власти обеспокоены ростом педофилии среди священников. Мир, должно быть, медленно умирает, подобно уважаемому человеку, приблизившемуся к старости и потерявшему все свои достоинства (к надвигающемуся столетию)… Мир умирает, умирает деградируя, как умирает этот иллюзорный старик, находящий единственную усладу в бессмысленном звоне китайских колокольчиков, которые он отчего-то носит с собой… К чему приведет это все? Эту ли деградацию предусматривал для нас Бог, который требует покорности и всяческого прекращения свободных действий? Или это не Бог, а человек с тонким умом, который придал прекрасному лику Бога такие черты? Для кого – для нас? Для меня, только что совершившего убийство по той причине, что это требовалось совершить? И должен ли я быть наказан за это?
Приемник продолжает работать, но радиосигнал становится все слабее и слабее. Вскоре различить удается только помехи. Они похожи на гул от летящей армады самолетов над разоренной Европой, однако, в них улавливается некое потаенное послание. В этом безмерном гуле, хаосе, по сути, однообразном шуме, из которого воображение вычленяет то, что оно хочет… Послание. Послание о прекращение чудовищной вражды и установления вечного мира. Вечный мир под небом из платины и реками из кожаных мехов с вином, которые хранят римские легионеры в складках пурпурных плащей. Мысли о гармонии стали доступны благодаря хаосу. Но далее следует боль… Тяжелый предмет обращает меня наземь. Собравшись с силами я вижу над собой силуэт мускулистого человека с отрешенным лицом. Его взгляд не сулит ничего, кроме моей смерти. Взгляд, как жажда крови. Моей и всех остальных. Он убьет меня. В его руках тот же нож, которым я убил молодого человека, чей труп до сих пор еще лежит в углу. Я не могу сделать ничего, ибо был слишком поглощен мечтаниями о вечном мире, к которым пришел через убийство в этой реальности. Должен ли я теперь расплатится за это?
Хронология пластиковых таблиц с номерами вновь изменилась. Самым спонтанным образом. Мне было разрешено встать и убить того, кто притеснял меня . Я сделал это с особой жестокостью. Раны оставленные от моих зубов и ножа, выбитого из его рук были неимоверно поэтичны. Они были так вдохновенны, что я вспомнил лучшие из речей Адолфа-****ь-Гитлера, которые захватывали разум большинства некоторое время назад. Умирающий молил о пощаде, но я продолжал надрезать его тело так, чтобы испарение жизни проходило наиболее мучительным образом. Я позабыл о парижской гильотине, которая даровала смерть быстро и без всякого интереса для палачей. Я действовал в лучших традициях французской монархии, предпочитая придать смерти моего обидчика тот вид, который был бы наиболее продолжителен и беспощаден. Я делал это собственными руками и ножом. В подвале, где ничего не располагало к тому, чтобы устраивать зрелище. Это было зрелище для меня, исходящее от меня. Когда же ошкуренный труп рухнул наземь, помехи в приемнике изменились в частоте. Теперь они напоминали приглушенный хор множества людей, стоящих в катакомбах безнадежности. Их голоса вибрировали и превращались в эхо. Невозможно было понять, что говорили они, ибо суть их разговора порождалась из помех, возведенных рассудком в нечто большее… Я был счастлив услышать их.
Старик, кому принадлежали китайские колокольчики, наконец испустил дух. В полном одиночестве его тело покоилось на убогом ложе и некому было похоронить его. Как бы более не менялись таблички, это не влияло на его пост-смертную судьбу. Он был мертв. Бесповоротно и навсегда. С ним было мертво и нечто другое….
Я вернулся в зал и сел на стул посередине. Передо мной в хаотичной форме валялись пластиковые таблички. Больше они не изменяли свою последовательность самостоятельно. Теперь это необходимо было сделать мне. Но я был удручен невозможностью вновь настроится на мечтания о вечном мире. Я был испуган тем, что более вокруг меня нет никого живого. Только два мертвеца в подвале и один иллюзорный, умерший в моем разуме. Да, я был испуган всем этим и странного рода помехами радиоприемника, от которых, как не силился, не мог избавить свой разум… Одиночество при поддержке хаотичных шумов обязывали, чтобы я продолжил вычисление (собственного) успения с помощью чисел, периодически убивая разных людей во имя привнесения в мою деятельность новых тональностей. Все прочие признаки апокалипсиса были ложными. Манипуляция ими была смешна, несмотря на то, что мне казалось, что правдивее ее ничего не может быть. Я знал это, также как и то, что следующие попытки поиска правильного исхода окажутся не более правдивыми… Но высшая воля обязывала меня пытаться. До самого конца, который будет настоящим, о котором неизвестно ничего, кроме того, что он существует. Я ПРЕКРАТИЛ ДУМАТЬ О ЛУЧШИХ ДНЯХ И СЛИЛСЯ С ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬЮ!