Хорошо быть летчиком!

Сергей Аршинов
В 1978 году большая дизельная подводная лодка «Б-31», на которой мне довелось служить заместителем командира по политической части, готовилась к боевой службе. Межпоходовое докование на Морском заводе в Росте под Мурманском почему-то значительно затянулось, и весь график подготовки уплотнился до безобразия. На все – про все оставалось около двух месяцев, а необходимо было отработать весь комплекс элементов боевой подготовки и сдать все курсовые задачи. А сюда, в свою очередь, не спрашивая на то разрешения, вклинивалась не самая ласковая заполярная погода. Кроме того, безусловно, нужно было пополнить все запасы, что тоже требовало немалых затрат сил, энергии и времени…
По поводу последнего хочется сказать особое «спасибо» всем нашим береговым службам и довольствующим органам. Именно они, не покладая рук, не зная ни сна, ни отдыха, не щадя, как говорится, живота своего, делают все (во всяком случае, зачастую складывается такое впечатление), чтобы максимально… усложнить жизнь подводников!
Не помню ни одного случая, чтобы хоть какую-нибудь ничтожную по своей сути, но очень важную для жизнедеятельности корабля, мелочь удалось просто получить, а не выбить, вырвать, выгрызть зубами, выцарапать ногтями из тыловых органов.
Когда приходилось с ними общаться, то меня никогда не покидало чувство, что мы (подводники) просто мешаем им жить, и если бы нас не было, то они бы могли нормально, планово, четко и красиво вести всю свою работу, не отвлекаясь на такие досадные вещи, как заявки, поставки и прочая ерунда. На складах у них всегда был бы идеальный порядок, все запасы имелись бы в полном ассортименте и до полных норм…
Недаром между собой подводники называют тылы и береговые базы самыми лучшими противолодочными соединениями, имеющими твердую отличную оценку по противолодочной подготовке.
Однажды как-то накануне ухода на очередную многомесячную боевую службу, выбив из тыловиков до последнего все, что положено, а не меняя шило на мыло (видимо, нет необходимости лишний раз рассказывать, что «шилом» на флоте называется спирт, и заменив его на мыло, теряется возможность не только согреть в критической ситуации душу стаканчиком чая по-капитански, но и просто обеспечить прозаически-элементарное проведение регламентных работ с техникой и вооружением, протирку начинающих давать без этого сбои контактов высокоточной электроники, просушку изоляции электрооборудования и т.д. и т.п.), я услышал от представителя тыла совершенно искренне произнесенную сакраментальную фразу: «Вам-то что, - Вы завтра на боевую службу уйдете, а нам здесь отчеты составлять!» Интересно, кто-нибудь из них (тыловиков) задавал себе вопрос: кому будет нужен их образцовый порядок, который они смогут навести без нас, и кому будут нужны они сами, если нас не будет?
Правда, судьба сурова и непредсказуема, а иногда, бывает, так загадочно улыбнется, - куда там Моне Лизе, - и подбросит такой сюрпризец, что… Вот и мне ближе к концу своей флотской карьеры пришлось послужить в должности начальника политотдела тыла флотилии стратегических атомных подводных лодок. Так что я, как говорится, на собственной шкуре испытал всю сложность, ответственность и неблагодарность тыловой работы и по мере своих сил и возможностей старался упростить процедуры, связанные с обеспечением подводников всем необходимым. Но это уже другая история. А сейчас вернемся к «Б-31», которая в спешном порядке готовилась к боевой службе.
Несмотря на чрезвычайно плотный график подготовки, нам удалось успешно отработать почти все элементы боевой подготовки и сдать все курсовые задачи, а в промежутках между этим пополнить все запасы. Оставалось только отработать взаимодействие с авиацией, загрузить ядерное оружие и пополнить расходные материалы. Если все и дальше шло бы так же удачно, то у нас еще оставалось дня четыре-пять на отдых экипажа.
Соединение, в состав которого входила «Б-31», базировалось в Лиинахамари, расположенном на изломе Печенгской губы западнее полуострова Рыбачий. Полигоны же, в которых отрабатывались задачи взаимодействия с авиацией, находились восточнее острова Кильдин, который и сам по себе расположен восточнее Кольского залива. Следуя в полигон, нужно было выйти из Печенгской губы, подняться на несколько миль* севернее мыса Немецкий, обогнуть полуостров Рыбачий, миновать мыс Цыпнаволок и лишь потом уже спускаться на Восток-Юго-Восток в направлении полигонов.
Чтобы сократить все эти нудные объяснения, достаточно сказать, что хода нам на нашей подводной лодке в надводном положении от родной базы до этих полигонов было примерно часов девять. Ну, а поскольку подводная лодка – это не велосипед, не сел и поехал, то перед выходом в море необходимо привести оружие и механизмы в рабочее состояние, то есть «приготовить корабль к бою и походу». А на это, разумеется, тоже нужно определенное время. На приготовление такой лодки как наша уходило примерно два часа. В связи с тем, что в назначенный день начало работы в полигоне было спланировано нам на 15.00, на четыре часа утра было назначено приготовление, а на 06.00 – выход.
Приготовление было проведено без сучка, без задоринки, своевременно было получено «Добро» оперативного дежурного на выход в море, и подводная лодка, томно и глухо урча моторами, стала плавно отрываться от пирса. Преодолевая приливное течение, она развернулась в горловине южного продолжения Печенгской губы и лениво выползла в Девкину заводь, издав несколько коротких гудков при проходе узкости. Блеснув на прощание посту СНИС** черно-матовым, облизанным ласковой волной бортом в лучах незаходящего июньского заполярного солнца, повернула направо, через некоторое время снова налево и устремилась прямо на Север, на выход из Печенгской губы.
Все шло замечательно, все механизмы «крутились», все службы работали четко и слаженно. Сознание того, что это последнее звено в изнурительной цепи предпоходовой лихорадки, а дальше, пусть и небольшой, но отдых, за которым последует, хоть и очень нелегкая и ответственная, но все-таки размеренная, четко организованная боевая работа, заставляло моряков с особой тщательностью и вниманием выполнять свои обязанности. Погода была прекрасная, и ничто не предвещало никаких осложнений.
Когда подводная лодка уже приближалась к траверзу*** Кольского залива, погода стала постепенно меняться. Небо затянуло облаками, поднялся ветер, нагнавший волну. Море по цвету стало похожим на ртуть и украсилось белыми «барашками», с которых порывы ветра то и дело срывали противные, колючие, соленые брызги и бросали их в лицо находящимся на мостике морякам.
По мере приближения лодки к полигону погода продолжала ухудшаться: облака не только сгустились, но и опустились так, что видимость сократилась до одной мили, волнение моря еще больше усилилось, а «барашки» так расплодились, что, насколько хватало глаз, было видно одно сплошное «стадо». Тем не менее, в полигон «Б-31» прибыла вовремя.
Как только лодка заняла исходную позицию, находящиеся на мостике, даже несмотря на безжалостное завывание ветра, услышали гул мотора, - это прилетел самолет-разведчик (уж, видно, больно низко он летел, пытаясь прорезать облачность). Но как он

____________________
* миля (морская) равна одной минуте (1/60 часть градуса, или 1/10800 часть меридиана), составляет 1852 метра
** служба наблюдения и связи
*** траверз – направление, перпендикулярное диаметральной плоскости корабля (т.е. «прямо по борту»)


ни старался, визуального контакта с лодкой установить так и не удалось. Разведчик покружил минут десять-пятнадцать над полигоном, а потом передал:
- Нет, ребята, погода нелетная, - работы не будет!
И улетел!
Самое интересное (правда, для кого как!), что их – летчиков – аэродром находится в Луостари в непосредственном соседстве с нашей родной базой – примерно километрах в десяти по прямой от Лиинахамари вглубь материка в сторону Никеля. А лёта им от себя до полигона пятнадцать минут! То есть, пока мы в поте лица готовили корабль к бою и походу и «бултыхались» в Баренцевом море в общей сложности в течение почти полутора рабочих дней (с учетом восьмичасовой их продолжительности, установленной Законом для «нормальных» людей), летчики спокойно грелись под боком у своих жен.
Потом они прогулочным шагом, не спеша, пришли на службу, повстречались с врачом, померили кровяное давление и пульс, продемонстрировали цвет своего языка, глазных яблок и кожных покровов, рассказали, как они спали ночью, и не беспокоит ли их что-нибудь (не дай Бог, даже при хороших объективных показателях, пожаловаться на плохой сон или самочувствие – к полетам не допустят!).
В 13 часов они плотно пообедали в тепле и уюте в лётной столовой и, немного сократив «адмиральский час» (послеобеденный отдых, включающий в себя сон с 13.30 до 15.00), стали собираться в полет. Весь регламент, все обслуживание техники, кроме непосредственного запуска и прогрева двигателей, им обеспечили механики. Причем все это, заметьте, происходило на твердой почве в родной базе.
Даже поднявшись в небо, они не оказывались в замкнутом пространстве наглухо задраенной бочки, пропитавшейся запахами соляра, этиноля, сурика, электролита, щей, человеческого пота и массы других продуктов жизнедеятельности, как корабля, так и самого человека. Им не приходилось дышать спертым воздухом (ведь регенерационные установки на подводной лодке включаются только в подводном положении и только тогда, когда концентрация кислорода значительно снизится, а окиси углерода, напротив, достигнет определенного уровня, а в надводном положении вообще вентиляция осуществляется только через верхний рубочный люк). Они не были вынуждены постоянно натыкаться на одни и те же, порой до одури надоевшие, физиономии, не теряли счет времени и не путали день с ночью, - их глазам открывалась завораживающая романтическая картина постоянно меняющейся «живой» карты Родины, бескрайние просторы неба и манящие своей нежностью и мягкостью перины облаков…
После того, как самолет-разведчик обрадовал нас тем, что в этот день «работы не будет»(!), через пятнадцать минут его шасси уже коснулись взлетно-посадочной полосы в Луостари, где летчиков ждал не менее обильный и сытный, чем обед, горячий ужин, а после 18.00 - не менее горячие, чем ужин, жены, дети, кошки и канарейки, домашние тапочки, уютное кресло, приятный вечер у телевизора в кругу семьи и мягкая постель.
Для нас же дальнейшие события развивались несколько по другому сценарию. Доложив оперативному дежурному флота обстановку и запросив «добро» на возвращение в базу, «Б-31» легла на обратный курс. К сожалению, обратная «дорога» ничуть не короче пути в полигон и занимает ровно столько же времени. Посему в базу мы вернулись только к полуночи.
Быстренько привели оружие и механизмы в исходное состояние по-швартовному и…
Пока «останавливали» механизмы, командир успел сходить к оперативному дежурному соединения и получил «радостную» информацию: поскольку план не выполнен, он перенесен на следующие сутки. Для нас это значило ни больше, ни меньше, а именно то, что в 4.00 снова приготовление, а в 6.00 - выход в море. Единственное, что хоть чуточку согревало душу, так это то, что немного успокоившаяся к ночи погода вселяла надежду, что на следующий день мы все-таки план выполним.
Все так же быстренько отправив личный состав срочной службы в казарму (подводная лодка – это корабль берегового базирования, и при нахождении в базе, если оружие и механизмы находятся в, так сказать, нерабочем состоянии, то личный состав срочной службы живет на берегу в казарме и на корабле находится только в течение рабочего дня, все же остальное время на лодке находится только дежурная служба), уже ближе к часу ночи офицеры и мичманы разбежались по домам. А к 04.00 все уже вновь были на корабле, и работа снова закипела.
Вновь, как положено, было проведено приготовление, вновь черная сигара корпуса подводной лодки внешне лениво проползла через Девкину заводь и неспешно начала свой путь к заветному полигону. Но, к сожалению, Баренцево море не стало претендовать на оригинальность, в связи с чем и дальше в моем рассказе приходится употреблять слово «вновь».
Когда подводная лодка подходила к траверзу Кольского залива, погода вновь стала меняться в худшую сторону. Причем затянувшие небо облака были еще более свинцовыми и неуютными, чем накануне. Ветер снова нагнал волну, которая не просто перекатывалась через надстройку, а вовсю захлестывала мостик. Море почернело, а «барашки» ходили такими стадами, что, будь они живыми, и мяса, и шерсти хватило бы на весь белый свет.
Но несмотря ни на что, как и накануне, «Б-31» своевременно заняла полигон. За несколько минут до начала «работы» находящиеся на мостике командир, старпом, вахтенный офицер и сигнальщик вновь услышали гул мотора самолета-разведчика. Покружив немного над полигоном, он тоже решил не менять традиций «седого Баренца» и, даже не потрудившись над тем, чтобы хоть чуть-чуть изменить текст, равнодушно сообщил:
- Нет, ребята, погода нелетная, - работы не будет!
И вновь улетел!
Посетовав на судьбу, доложив оперативному дежурному флота обстановку и запросив «добро» на возвращение в базу, «Б-31» вновь легла на обратный курс. К полуночи она, ковыляя и переваливаясь с борта на борт, как усталый путник, тяжело вползла в родную базу. Но уже на подходе пришло «радостное» сообщение, что прогноз на следующий день хороший, а, следовательно, в связи с невыполнением плана последний вновь перенесен на следующие сутки.
Ругаясь, на чем свет стоит, неизвестно на кого, офицеры и мичманы, «привязав» корабль, приведя оружие и механизмы в исходное, выставив вахту и отправив личный состав срочной службы в казарму, вновь разбежались по домам, чтобы к 04.00 опять быть на лодке.
К утру погода действительно успокоилась, даже выглянуло солнышко, и «Б-31», как и в первый раз, лукаво блеснула бортом посту СНИС, отражая скупой и холодный солнечный луч, выходя в море. Но на Востоке на горизонте собиралось что-то непонятное, вызывающее у моряков необъяснимое чувство беспокойства и чрезвычайно неприятное сосущее и ноющее ощущение «под ложечкой».
Примерно там же, на траверзе Кольского залива, все это свинцово-синее безобразие повстречалось с подводной лодкой. Небо как будто разделилось на две части: западнее Кольского залива, откуда пришла «Б-31», был ясный день и светило солнце, а восточнее, куда ей нужно было идти, и где предстояла работа, наступила ночь, и все небо было затянуто тучами такой черноты, что они буквально слились с морем, и линия горизонта определялась только тогда, когда вспыхивали молнии. Оттуда надвигалась гроза.
Часа за два до прихода в полигон уже было ясно, что и сегодня никакой «работы не будет». В принципе, можно было смело возвращаться в базу, но на флоте ничего просто так, без разрешения сверху, не делается. Плюс ко всему, план есть план, и без подтверждения самих летчиков его отменить невозможно.
Когда «Б-31», наконец, достигла полигона, море представляло собой такое зрелище, что знаменитый «Девятый вал» Айвазовского в сравнении с ним казался ванной джакузи. Гроза, по всей видимости, добралась уже и до Луостари, в связи с чем авиаторам вообще отменили все полеты, и нам не довелось услышать даже гул мотора самолета-разведчика, ставший за это время уже каким-то привычным, близким и родным.
На обратном пути мере разыгралось настолько, что уже не просто захлестывало мостик, а перекатывалось через него, скрывая в своих недрах подводную лодку целиком. В эти моменты через верхний рубочный люк вода обрушивалась внутрь лодки с такой силой и в таких количествах, что нескольких таких «нырков» было достаточно, чтобы просто утопить корабль.
Но погружаться было нельзя. Лодка должна была идти в базу только в надводном положении. А в таком случае на мостике обязательно постоянно должны находиться люди, визуально наблюдающие за обстановкой.
В связи с этим было принято решение оставить на мостике только вахтенного офицера и сигнальщика, облачив их, чтобы не промокли, в химкомплекты, привязать бросательными концами к ограждению рубки, поднять шахту РДП (работа дизеля под водой) и задраить верхний рубочный люк. Из центрального поста связь с мостиком должна была поддерживаться посредством «Каштана» (переговорного устройства).
Так и сделали. Жить стало немного полегче, поскольку угроза затопления миновала, но болтало нещадно. Лодка, натужно, как будто на последнем издыхании, работая дизелями, со скрипом и скрежетом забиралась на гребень волны, на мгновение замирала там, плавно переваливалась, а затем в каком-то неуемном неистовстве стремглав бросалась вниз в черную бездну.
Следующую волну она проходила насквозь и вновь начинала карабкаться на водяную гору. Вахтенный офицер и сигнальщик перед каждым «нырком» набирали полные легкие воздуха и прятались под козырьком мостика. В противном случае их бы просто сломало, навалив на ограждение рубки, раздавило толщей воды, или они бы самым банальным образом захлебнулись, поскольку время нахождения под водой составляло около минуты, а толща воды над головой – метров десять-пятнадцать.
Менять их, было принято решение, не через четыре, как положено, а через каждый час, поскольку даже часа таких ванн и акробатических этюдов может выдержать далеко не каждый.
С периодичностью в две-три минуты из центрального поста старпом или вахтенный механик по «Каштану» запрашивал:
- Мостик?
На что следовал четкий ответ:
- Есть, мостик!
И всем было ясно, что жизнь, служба, выполнение учебно-боевой задачи и возвращение в базу продолжается без происшествий.
Время шло, и личный состав, измученный и измотанный страшной «болтанкой» и непрерывной работой в течение почти трех суток, выполнял свои обязанности «на автомате», как сомнамбулы. В один прекрасный момент старпом так же на автомате нажал тангенту (специальный тумблер) переговорного устройства и уставшим голосом запросил:
- Мостик?
Но никакого ответа не последовало. Мужественно преодолевая приступы морской болезни и отчаянно стараясь сосредоточиться, старпом даже наморщил лоб, чтобы ускорить мыслительный процесс и осознать, что же именно не так. Через несколько секунд ему это удалось, и он снова нажал на тангенту и уже более решительно запросил:
- Мостик?
Но ответом была все та же тишина.
- Мостик? – повысил голос старпом, но ничего не изменилось. Он недоуменно посмотрел на вахтенного механика, но тот ответил ему лишь столь же невразумительным взглядом. Не успел старпом совершить еще какое-либо действие, как его решительно отпихнул от «Каштана» командир. Он раньше других смог представить себе весь ужас того, что, по всей видимости, произошло.
- Мостик? – взревел он, как раненый бизон, в глубине души рассчитывая этим рыком разогнать уж если не облака и волны, то хотя бы мрачные предположения и надеясь, что они не оправдаются. Но в ответ все то же молчание – «нет мостика»!
- Аварийно-спасательную команду наверх! – распорядился командир (благо, в условиях такого перехода она была полностью экипирована и находилась в центральном посту готовая к действиям).
Картина, открывшаяся аварийно-спасательной команде, была до слез трагикомична: на мостике не было никого, через ограждение рубки были перетянуты две толстых веревки (бросательные концы, использованные в качестве страховки), а за бортом, обвязанные ими, барахтались вахтенный офицер и сигнальщик, упакованные в химкомплекты и зашнурованные как хорошие кроссовки. Причем сигнальщик умудрился запутаться ногой в страховочном конце и так и висел в перевернутом состоянии.
Поскольку выбитые волной из насиженного места, они потеряли всякую связь (кроме держащей их веревки, через которую никаких сигналов не подашь) с кораблем и экипажем, а с ней и надежду на спасение, и как опытные моряки трезво оценили свои шансы в условиях жуткого шторма, глаза их занимали пол-лица, руки проделывали какие-то вращательно-хватательные движения, а сведенные судорогой рты издавали лишь непонятные хрипы. Правда, если бы они даже кричали дурниной во всю мощь своих флотских легких, их бы не только, по понятным причинам, внутри корпуса лодки никто не услышал, но и из-за рева ветра и волн даже аварийно-спасательная команда ничего бы не смогла разобрать.
Чтобы не покалечить наших «купальщиков» об надстройку, командиру пришлось развернуть корабль бортом к ветру и прикрыть их корпусом от накатывающихся волн, и аварийно-спасательная команда, страхуя друг друга, извлекла этих героев из морской пучины. В родную базу экипаж вернулся в полном составе.
Но по мере продвижения лодки на Запад, шторм постепенно стал стихать, и когда «Б-31», обогнув мыс Немецкий, взяла курс на Печенгскую губу, прекратился совсем. Лиинахамари встретило свою боевую единицу практически чистым небом и, хоть и низко висящим над горизонтом в июньскую полночь, но все-таки ясным солнышком. Невыполненный план перенесли на следующие сутки…
Погода и природа, наверное, сжалились над многострадальным экипажем, но когда в полигоне услышали гул мотора самолета-разведчика, многие про себя высказались в его адрес не очень лестно, а вслух сквозь стиснутые зубы повторяли с явным сарказмом:
- Хорошо быть летчиком!
После возвращения в базу, а это произошло часа в три-четыре ночи на следующие сутки, на отдых уже времени не оставалось, поскольку в этот день на 10.00 была спланирована погрузка ядерного боезапаса (а это часа четыре-шесть – как пойдет - без перерывов на обед или что-либо еще в состоянии «боевой тревоги» и при высочайшей секретности, опасности и ответственности).
Чтобы утром не тратить время на перешвартовку, лодку сразу «поставили» к спецпирсу, расположенному буквой «П» к берегу и имеющему специальное проволочное ограждение. Сделали все, что положено, выставили дежурную службу и разбежались по домам, чтобы хоть на короткое время прижаться к жене, да и на всякий случай детей пересчитать – не появился ли в наше отсутствие кто-нибудь лишний(!).
Когда утром минут за пятнадцать-двадцать до подъема Военно-Морского Флага (на флоте это «священнодействие» производится ежедневно, кроме воскресенья, при полном построении экипажей, ровно в 08.00, а в воскресенье – в 09.00 и без построения) мы с командиром пришли на пирс, дежурный по кораблю лейтенант Егорин, отдавая рапорт командиру, встретил нас в матросской «робе».* Оказалось, что за полчаса до нашего прихода он поднялся на пирс, чтобы проверить состояние швартовных концов и порядок на самом пирсе. Совершив все необходимые действия, он решил немного подышать свежим воздухом вперемешку с никотином, подошел к внутреннему краю пирса, прикурил и… уснул! Проснулся он уже в воде.
У нас с командиром мороз пошел по коже, когда мы представили себе, что могло произойти… Хорошо, что в это время был полный прилив, и внутри буквы «П» между пирсом и берегом была вода. Колебание уровня моря на Севере между приливом и отливом составляет около шести метров, и «на малой воде» внутри пирса (внутри буквы «П») берег оголялся полностью. Если бы Егорин упал с такой высоты на осушку, на открывшиеся камни, то вряд ли бы у него осталась хоть одна целая косточка. Ничуть не лучше было, если б он упал с наружной стороны пирса и попал между пирсом и корпусом подводной лодки… А ведь Сережа Егорин был командиром торпедной группы, то есть вторым минером на корабле, и следовательно, далеко не последним лицом в предстоящей в этот день боевой работе!
Чего греха таить, поскольку место замполита в большей части боевых расписаний не определено (в некоторых документах по этому поводу даже использована весьма интересная, хитрая, обтекаемая и позволяющая зама всегда, при необходимости, сделать крайним, формула: «ТАМ, ГДЕ ТРУДНО»), в тот день во время погрузки ядерных торпед я все время находился на пирсе - именно там было главное место действия, - непрерывно перемещаясь по его периметру туда-обратно, и несколько раз ловил себя на том, что стоило мне только остановиться хоть на несколько секунд, как я тут же засыпал.
И такое происходило, безусловно, не только со мной, а почти со всем экипажем. Причем не только с нашим. Как правило, на всех подводных лодках в первые два дня после их выхода на боевую службу весь экипаж, за исключением лишь стоящей на вахте смены, отдыхает от бурной подготовки к этому серьезному мероприятию и убийственно нежной заботы, «помощи» и внимания довольствующих органов и проверяющих всех уровней.
Вот тут и приходит вновь на ум сакраментальная фраза: «Хорошо быть летчиком!». Действительно, вы могли бы представить себе пилота, который, собираясь в полет, еле стоял на ногах от усталости, а поднявшись в бездонную голубую высь, улегся поспать на пару часиков?! Но, несмотря на это, я не знаю ни одного подводника, который бы променял подводную лодку на самолет, разве что, только отправляясь в отпуск, да и то, - было это, видимо, когда билеты на самолет стоили гораздо дешевле




18.10.05.








____________________
* роба – сокращенное от «Рабочее платье» - рабочая форма одежды матросов, брюки и форменка (у надводников из брезента и белого цвета, а у подводников – просто из плотной ткани и синего цвета)