Именно с этих слов начал один из своих замечательных флотских рассказов мой старинный знакомый контр-адмирал запаса Василий Иванович Першин. Знаю его я уже не один год и рассказам его привык доверять, поскольку и со мной порой происходило такое,
что без нескольких стаканов чая по-капитански самому верится с трудом. Василий Иванович же прошел такую флотскую школу и побывал в таких переделках, что ему лично я верю даже на трезвую голову.
Как-то раз БПК (большой противолодочный корабль) «Неукротимый», которым командовал недавно назначенный и недавно же получивший очередное воинское звание молодой, стройный и красивый как Аполлон капитан 3 ранга Першин, возвращался с боевой службы.
Чтобы было понятно, поясню: боевая служба – это небольшой круиз на боевом корабле, продолжительностью от трех до двенадцати месяцев (правда, иногда бывало и больше), как правило, в южные широты – к берегам Америки, в Средиземное море, Южную Атлантику, Индийский океан и т.п., с целью демонстрации Военно-Морского флага, боевой мощи страны, защиты ее государственных интересов и выполнения конкретных учебно-боевых, а порою и фактически боевых, задач. Если по маршруту круиза не значилось дружественных стран, то он мог проходить и без захода в иностранные порты. В таких случаях дозаправка производилась в точках якорных стоянок.
Истинным романтикам, которых, к сожалению, теперь осталось не так уж и много, такое даже нравилось больше. Представляете: кругом, на сколько хватает глаз, бескрайнее лазурное море. Причем цвета его такие, каких в наших угрюмых северных широтах никогда не увидишь.
Те, кому во времена Советского Союза посчастливилось хоть раз провести свой отпуск в Крыму, могут, безусловно, возразить, дескать, видели мы ваше южное море, - красиво, конечно, но, в общем-то, ничего особенного! А современные новые русские даже добавляют:
- У меня на даче бассейн больше, чем ваше Черное море, вода в нем теплее, голубее и пальм больше. А песок мне ва-аще каждый месяц нового цвета привозят! Так что за год как раз все цвета радуги и получаются! Ха!
Что ж, каждому, как говорится, свое. Доказывать, что у радуги всего семь цветов, а не двенадцать, мы, конечно, не будем. Понежиться на зеленом или голубом песочке тоже никогда не мечтали, а вот море любили, причем, не только с берега, а корабли – не только на картинке.
Так вот, возвращаясь к нашим романтикам… Их восхищение бескрайностью и лазурью вод, голубизной и ясностью неба, теплом и щедростью солнца и возможностью при этом ходить в тропической форме (ведь рубашки без галстука и с коротким рукавом в качестве летней формы одежды ввели не так уж и давно, а до этого даже в Севастополе летом наши доблестные военные моряки ходили зашнурованными, как человек в футляре) неизменно дополнялось радостью по поводу отсутствия близости какого бы то ни было вышестоящего начальства. С ним (начальством) встречались лишь там же, где пополняли запасы.
И несмотря на то что эту идиллию несколько омрачали такие мелочи, как необходимость два раза в сутки заступать на вахту, заниматься боевой подготовкой, обслуживанием материальной части, техники и оружия, воспитанием и постоянным контролем за любимым личным составом, а так же постоянное соседство кораблей и самолетов вероятного противника (который тоже не промах и четко отрабатывал свои задачи, в том числе провокационные выходы в атаку на наши корабли и создание аварийных или критических ситуаций), настроение, как правило, если не происходило ничего из ряда вон выходящего, было замечательное.
Пробыв несколько месяцев в этом раю и успешно выполнив все поставленные перед экипажем задачи, «Неукротимый» возвращался в родную базу - столицу Северного флота Североморск. Поскольку на дворе был октябрь, сопки были покрыты снегом и дули переменные шквалистые ветра, тропическую форму пришлось сменить на черную шинель. А с ней не смотрелась и борода, которую в одиночном плавании с разрешения командира, как правило, отращивали почти все офицеры и мичманы, у которых она хотя бы более-менее росла. Не отказал себе в таком удовольствии и Першин. Тем более что удовольствие было двойное: растительность у него на лице была буйная (сказывалось, наверное, наличие в крови старых казацких корней), борода выросла большая, густая, окладистая, очень ему шла, особенно при наличии тропической формы, и по решению специально созданной комиссии, завоевала первое место на корабле, за что Першин даже получил специальный приз.
Но при переодевании из тропической формы в шинель все бородачи почему-то стали больше походить на сотоварищей Степана Разина или на Тарзана, да и то какого-то странного, обдерганного, черного, в длинной накидке, в которой по деревьям уже не попрыгаешь.
А в родной базе по давно заведенной традиции возвращающийся с боевой службы корабль будут встречать командование соединения (а может быть, прибудет кто-нибудь и повыше) и члены семей экипажа. Поэтому-то командир, несмотря на тихий ропот отдельных бородачей, особенно занявших призовые места, отдал приказ всем побриться. И теперь экипаж, как новенький, сияя, как медный самовар на майский праздник, бело-голубой кожей щек на фоне черно-загорелых лбов, вел корабль на вход в родную базу.
С бородой остался только один командир. Но не потому, что себе он сделал послабление, хотя как победитель конкурса имел на это полное право. Просто все моряки знают, что в результате благодушного состояния, эйфории, возникающей на заключительном этапе похода вследствие успешного выполнения главных задач (а «Неукротимый» действительно блестяще выполнил все поставленные перед ним задачи, и многие члены экипажа уже даже «крутили дырочки» под ордена и медали), 90 процентов аварий и навигационных происшествий случаются именно во время возвращения в базу. Поскольку Першин был исключительно дисциплинированным и грамотным командиром, требовательным к подчиненным и к себе, он не мог на этом этапе ни на минуту оставить мостик, а сбривать такую бородищу прямо на мостике было просто невозможно.
Но сделать это все равно было необходимо, так как среди встречающих были его молодая и горячо любимая красавица-жена и семимесячная дочурка, которая родилась в его отсутствие и знала папу только по фотографиям, которые ей показывала мама. А на них Василий Иванович все-таки немного отличался от Снежного Человека.
Чтобы не испугать ни жену, ни, тем более, ребенка, он решил во что бы то ни стало все-таки найти несколько минут и привести свою физиономию в более светское состояние. Но, как назло, на последних милях обстановка была весьма сложной: в непосредственной близости постоянно находились другие корабли и суда, причем некоторые из них (особенно рыбацкие сейнеры) допускали откровенно опасное маневрирование. Поэтому командиру никак было не оставить мостик, тем более что и старпом, и вахтенный офицер были не только значительно моложе, но и, мягко говоря, значительно менее опытными, чем командир.
Но вот, наконец, и родная база, и родной причал. Глаза командира пристально впиваются в толпу стоящих на пирсе и с замиранием сердца ищут родное лицо. Вот оно!!! А на руках у жены… красная шапочка! На глаза капитана третьего ранга накатилась скупая слеза. Он осторожно смахнул ее, отводя бинокль, и огляделся, - не заметил ли кто? Еще не хватало, чтобы подчиненные видели, как командир плачет! Какой потом, к черту, авторитет?!
А вот и заключительная фаза - швартовка. Четкие команды на обеспечивающие буксиры, слаженная работа швартовной команды…
Как только подали первый бросательный конец на пирс, командир кубарем скатился в каюту и принялся срочно косить растительность на своем лице. «Швартовка – не самый сложный элемент, - рассуждал он, - тем более что уже начали заводить концы, так что старпом и вахтенный офицер должны справиться. А по времени она занимает у такого корабля добрых минут пятнадцать-двадцать. Значит, чтобы побриться, времени хватит».
Но, находясь в каюте, Василий Иванович настолько увлекся своей бородой, что потерял контроль над окружающей обстановкой. А она, тем временем, развивалась по собственному сценарию.
Принявший на пирсе бросательный конец матрос упустил его и, соответственно, не смог выбрать швартовный конец и закрепить его. Пока на корабле выбирали, сматывали и вновь подавали бросательный, причем, делать это пришлось несколько раз, налетел сильный шквал ветра. Корабль резко отбросило от пирса и навалило на обеспечивающий буксир, прижало к соседнему кораблю, и стало растирать буксир, как в жерновах. Раздался страшный хруст и скрежет ломаемого дерева и мнущегося металла, и буксир, который был построен, видимо, сразу, как только изобрели паровую машину, стал медленно оседать в свинцово-серые с масляными разводами, неуютные воды Кольского залива.
Услышав душераздирающие звуки, не успев закончить туалет, командир пулей бросился на мостик. На представший его глазам пейзаж невозможно было смотреть без содрогания. От буксира над водою торчали только как-то неестественно задранный нос да часть мостика. Да и те довольно стремительно погружались в студеную воду, по поверхности которой плавали (откуда только взявшиеся в таком количестве) обломки кораблекрушения и спасательные круги. Уже практически никто не занимался швартовкой. И с соседнего корабля, и швартовная команда «Неукротимого» пытались поданными с борта концами заарканить сидящих, как курица на насесте, на пока еще выступающих над водой частях корпуса буксира членов его экипажа, поскольку их, даже если бы они ухватились за спасательные круги, в любой момент могла постичь печальная участь самого буксира – их могло просто растереть между бортами. Но оттого, что все внимание было приковано к спасению экипажа буксира, и «Неукротимым» практически никто не управлял, вероятность его нового навала на соседний корабль при малейшем дуновении ветра многократно возрастала.
Першин мгновенно оценил обстановку и принял командование на себя…
Терпящий бедствие экипаж был спасен, а «Неукротимый», если можно так сказать, благополучно пришвартован. Но ни докладывать командованию соединения, ни обнять жену и дочурку командиру БПК уже не пришлось. Пока Василий Иванович разруливал создавшуюся ситуацию, обстановка на пирсе тоже изменилась. Присутствовавший там представитель штаба флота немедленно доложил «наверх» о происшествии. А поскольку пирс и сам по себе находился непосредственно под окнами штаба флота, расположенного тут же на сопке, командование флота видело все случившееся своими собственными глазами.
Пока «Неукротимый» «привязывался», на пирс прибыли три черные «Волги», и не успел командир спуститься с трапа, как его, нежно подхватив под белые ручки (точнее, не так уж нежно и под черные рукава шинели), быстро и без каких-либо объяснений препроводили в одну из них. И пока все собравшиеся хлопали глазами, даже не успев сообразить, что произошло, кортеж умчался в направлении штаба флота.
Очутившись в салоне машины начальника особого отдела флота, Першин, наверное, быстрее всех тех, кто остался на пирсе (да и на «Неукротимом»), сумел понять и осознать все случившееся. «Так, ордена мне уже не видать, а вот в тюрьму загреметь – запросто!» – промелькнуло в его голове. И поскольку мужчина он был неглупый, как я уже отмечал, - очень даже грамотный, решительный, смелый, находчивый, с хорошим чувством юмора, эти качества не раз помогали ему мгновенно найти единственно правильный выход из сложившейся ситуации. Причем, это решение зачастую приходило к нему само собой, как будто он уже сто раз просчитал данную ситуацию и взвесил все «за» и «против».
Однажды, будучи еще курсантом Тихоокеанского Высшего Военно-Морского училища, он, как и, наверное, все курсанты, ходил в самовольную отлучку или, как ее гораздо лаконичнее называют, в «самоволку». Тем более что в том училище это сделать было совсем нетрудно. Территория училища в одном месте граничила с городским парком. Разделяла их огромная кирпичная стена высотою метра в четыре-пять. Но в одном ее месте на высоте двух-трех метров находился небольшой проем, через который молодой человек спортивного вида (в чем, как понятно, курсанту Военно-Морского училища не откажешь) вполне мог перебраться без особых трудов, и даже не испачкав форму. А поскольку курсанты Военно-Морских училищ всегда удостаивались симпатии представительниц слабого, но от этого еще более прекрасного, пола, ходить в самоволки будущим флотоводцам приходилось часто, да и форму содержать в порядке и спортивную форму поддерживать тоже. Времена тогда были суровые: шла активная борьба за строжайшее соблюдение воинской дисциплины, и вылететь из училища за подобное нарушение ничего не стоило. Но, как говорится, охота пуще неволи!
То ли дальновидные предшественники, то ли сама природа позаботились об этом благословенном месте, но вокруг проема сплошной стеной росли раскидистые деревья и густые кустарники, а сам проем был заботливо укрыт от посторонних глаз диким виноградом. И непосвященный ни за что не смог бы даже заподозрить, что здесь расположен самый короткий «путь на свободу».
Как-то раз Вася Першин возвращался с очередного свидания при полном параде, с палашом (в те времена у курсантов палаш – это такая почти прямая сабля в громоздких деревянных ножнах, которая болталась с левой стороны на поясе и страшно мешала, особенно бегать, удирая от патруля, и общаться с девушками, потому что постоянно норовила забраться между ног или самому курсанту, или девушке, сбивая ее с толку в догадках об истинных намерениях и возможностях кавалера – являлся практически личным оружием и в обязательном порядке выдавался при каждом выходе в город вместе, а то и вместо увольнительной записки, поэтому, собираясь в самоволку, непременно нужно было решить не только проблему, как «прикрыть» свое отсутствие, но и как незаметно добыть запертый в «пирамиде» палаш, поскольку появление в городе без оного всем сведущим людям просто кричало, что данная боевая единица находится там незаконно). Находясь в благодушном состоянии по поводу счастливого свидания, Вася, как кузнечик (о спортивности его фигуры я уже упоминал, кроме того, он еще был и мастером спорта по спортивной гимнастике), легко перемахнул через забор и прилегающие кусты и, приземляясь, обнаружил, что прямо перед ним стоит начальник училища…
Вспомнив в момент касания земли все, что он знал в области физики, и, осознав, что он не мячик, а угол отражения все равно равен углу падения, следовательно, отскочить с такой же силой, да еще и в обратном направлении ему не удастся, Василий застыл на месте, как вкопанный, вытянувшись по стойке «смирно».
- Вы откуда, товарищ курсант? – только и смог спросить ошарашенный начальник училища, которого Першин в своем свободном полете чуть не сбил с ног.
- Из самоволки, товарищ контр-адмирал! – бодро отрапортовал наш герой.
Нужно отметить, что начальник училища по национальности был грузин. Человек лихой и горячий, прошедший всю Великую Отечественную войну без единой царапины, но заслуживший десятка полтора боевых орденов и медалей за личные мужество, решительность и отвагу, он был приверженцем строжайшей воинской дисциплины, но выше всего ценил в людях смелость, честность и прямоту.
- Это нехорошо, - заключил он и после короткой паузы добавил, - но за честность спасибо! Вы сможете стать достойным офицером. Идите!
Все это адмирал произнес с явным сталинским акцентом, которого в обычных условиях у него практически не было. Видно, он и сам не ожидал такого поворота.
В другой раз Василия тоже спасли от наказания непосредственность и прямота. Прогуляв в такой же самоволке с ненаглядной певуньей всю ночь, он откровенно заснул на лекции. Как человек серьезный и старательный, строго относящийся к учебе, он сидел не на галерке, а в первых рядах, чтобы лучше видеть и слышать, что объясняет преподаватель. Но и преподавателю в данном случае его неблаговидный поступок был виден, как на ладони. Он поднял Василия и, выяснив, кто он такой, спросил:
- Вы откуда? – имея в виду, из какой он роты, из какого класса, поскольку лекции читались в потоке.
- Из деревни Свиблово Тверской области, товарищ капитан первого ранга! – бодро доложил Першин.
- Одна-а-ко! - только и нашелся, что сказать преподаватель. - У Вас там, в Свиблово, все такие?! Садитесь и перестаньте спать.
Эти случаи как-то сами собой всплыли в памяти командира «Неукротимого», и он принял решение. «Если скажу, как было фактически, что нарушил инструкцию и покинул мостик, - логично рассудил он, - то и меня с должности снимут и могут отдать под суд, и ребятам (старпому и вахтенному офицеру) мало не будет. На этом закончится карьера всех троих. Лучше уж скажу, что сам от первого до последнего мгновения находился на мостике, управлял кораблем, но в самый неподходящий момент налетевший шквал оказался настолько неожиданным и был такой силы, что справиться с ним не удалось, тем более что машины в тот момент не работали, корабль был без хода и, соответственно, неуправляем. В принципе, в смысле управляемости корабля и налетевшего ветра, так оно и было, ну а уж мне все равно отвечать!»
Этой версии он придерживался и все время, пока с ним разбирались в особом отделе, и когда его, наконец, представили пред ясные очи Командующего Северным флотом, тоже уверенно изложил именно ее. Поскольку свой туалет он закончить так и не успел, вид у него был такой, что усомниться в том, что он, по меньшей мере, несколько дней не сходил с мостика, ни у кого не возникло даже мысли.
- Да-а! – отвалившись на спинку кресла и задумчиво и мечтательно глядя в потолок, сказал командующий. – Бывают такие случаи. Вот, помню, когда я еще командовал эсминцем, у меня был аналогичный случай.
И командующий неожиданно ударился в воспоминания, рассказав упомянутый случай. Потом он припомнил, что еще два навигационных происшествия примерно в сходных ситуациях у него произошли, соответственно, одно, когда он командовал крейсером, а второе, когда уже был командиром дивизии и лично находился на борту подчиненного корабля. Потом командующий как будто вернулся на землю, но воспоминания молодости теплой волной заполнили душу. Он посмотрел на стоящего перед ним красивого, но какого-то замызганного, обдерганного, со странного вида щетиной офицера и всем своим нутром физически почувствовал, что от его решения зависят не только выводы и решение по разбору данного происшествия, но и судьба этого, в общем-то, хорошего командира, об итогах похода которого он уже тоже, естественно, знал, а может быть, и всего флота. Ведь нельзя всех рубить с плеча. Вот к нему в свое время отнеслись с пониманием, и даже не один раз, так, может быть, и ему следует поступить так же?!
- Ну, что, командир? Ты все понял? – спросил он.
- Так точно, товарищ командующий! – бодро ответил Першин.
- А что именно ты понял? – усмехнувшись чему-то своему, спросил адмирал.
- Что мне, чтобы стать Командующим флотом, нужно совершить еще два навигационных происшествия!
Все находившиеся в кабинете Командующего флотом в замешательстве обратили свои взоры на командующего… Прошло несколько катастрофически долгих секунд, и… адмирал разразился оглушительным хохотом. А уж глядя на него, не выдержали и остальные.
- Уберите от меня этого шута, - сказал командующий, вытирая слезы, и на этом разбор закончился…
- А побоялся бы взять ответственность на себя, - заключил свой рассказ Василий Иванович, - на этом моей, да и моих хороших друзей карьере пришел бы конец, причем, быть может, весьма плачевный.
Больше, правда, он навигационных происшествий не совершал. Потому, видимо, и не стал Командующим флотом, а лишь дослужился до командира дивизии.
14.10.05.