БАБА МОТЯ.
- Баба Мотя, баба Мотя подбери свои лохмотья…
Так я дразнила эту несчастную старушку, но делала это, любя и ласково, так как в моей жизни это была первая старушка, которая любила меня. Мы жили у нее на квартире, в те далекие пятидесятые годы. Мои отец был адвокат, и вместо оплаты за квартиру, обещал ей писать жалобы, чтобы отсудить ее же домик. Рассказывая о судьбе этой одинокой старушки, я не перестаю удивляться человеческой подлости, которой порой нет предела.
- Ты знаешь, Аннушка, я отправила на войну троих сыновей и мужа, как было тяжело. Старший сын, погиб в первый месяц войны. Похоронка пришла через год, вместе с похоронкой среднего. Так я оплакивала сразу двоих, думала сердце не выдержит. В 44 году вернулся муж Иван. После контузии, весь израненный. Какой из него работник был.
Баба Мотя на минуту задумывалась, по ее морщинистым щекам катились слезы. Она сидела, закрутив ногу за ногу так, что я не могла понять, где левая, а где правая. Я садилась на маленький стульчик и пыталась это повторить. Она гладила меня по голове и повторяла всегда одно и тоже:
- Вьетнам, Вьетнам, будет и нам.
Потом она продолжала рассказывать дальше.
- Ну, а младшенький, погиб в последний день войны. Снайпер его снял. А, как похоронка пришла на Колюшку, Иван разрыв сердца и получил. Вот так и жила я одна, пока эта зараза немецкая ко мне не подлезла.
Всю ее историю, мы знали наизусть, мы уже жили в своей квартире, папа отсудил ее домишко, а она приходила к нам, чтобы вновь и вновь рассказать о своем горюшке. Мы вместе с ней внимательно слушали по радио передачи, где говорили о вернувшихся пленных, о тех, кто потерял память. Каждый из нас хотел первым принести новость, что Шаталов Николай живой.
Ее обидчиков, заставивших страдать одинокую старушку, мы ненавидели всей семьей. Узнав, что она одинока, старичок предложил ей жить совместно, и даже расписаться, для чужих глаз. Чтоб люди языками не болтали. Одной тоскливо, не с кем слова сказать, вот и поддалась на уговоры. А потом взял и переписал все на дочь. Три года прошло в этой борьбе, в которой все же победила справедливость.
- Вьетнам, Вьетнам, будет и нам.
Она часто повторяла эту фразу, глубоко задумавшись, покачиваясь из стороны в сторону, вытирая слезящиеся глаза. Потом, неожиданно вставала и уходила, потрепав меня по голове, как бы, торопясь домой. А вдруг, кто-то из сыночков вернется, а хата закрыта. Я бежала к двери ее провожать, она улыбалась и говорила:
- Баба Мотя, баба Мотя, подбери свои лохмотья.
Вытаскивала из кармана передника залипшую ириску и отдавала ее мне, со словами:
- А их Колюшка любил.