Играет скрипач
Завороженной публике.
Сладка его музыка,
Как изюминка в бублике.
I. Русская болезнь.
К Дмитрию Сироте часто обращались за помощью бывшие соотечественники, и он совсем не удивился, когда в его кабинете появился человек, которого он раньше никогда не видел.
— Здравствуйте, — сказал посетитель, — меня зовут Александр Каменецкий, я ищу работу.
— Что ты умеешь делать?
— Играть на скрипке.
Сирота внимательно посмотрел на него и наморщил лоб. Месяца три назад он был в Нью-Йорке и несколько раз ходил на выступления участников международного конкурса. Больше всего ему понравился парень из Советского Союза, фамилия которого звучала очень похоже. Если это он, то непонятно, что он делает в Миннеаполисе и почему пришёл к нему.
— Ты выступал в Карнеги Холле?
— Да.
— Как же ты оказался здесь?
Саша подвинул стул, сел и достал из кармана сигареты, но, увидев, что хозяин кабинета недовольно поморщился, убрал их обратно.
— Я тебе могу предложить кофе, — сказал Сирота, — очень крепкий, по всем параметрам заменяет табак.
— Давайте, — согласился Саша.
— А ты мне пока расскажи про себя.
— Вас это действительно интересует?
— По правде говоря, нет, но раз уж ты здесь, то выкладывай и считай это платой за моё угощение. — Он привычным движением вынул из стола сахарницу, пакет сливок и маленькие красивые чашки, а сам стал заваривать кофе.
Глядя на него, Саша подумал, что это первый человек в Америке, который попросил его рассказать о себе. Он давно хотел поделиться своими неприятностями, но сих пор никто не проявлял желания его выслушать, и хотя сейчас обстановка тоже не очень располагала к откровенности, он боялся упустить такую возможность.
На следующий день после приезда в Штаты его пригласил в ресторан человек, который назвался Геннадием Кононовым. Он сказал, что много лет работает импресарио и талантливых людей видит издалека. Он работал здесь с разными артистами, и хотя известен не так широко, как Сол Юрок, но в театральных кругах его знают. После конкурса он вполне мог бы устроить лауреатам выгодные гастроли по Америке, а потом и помочь с грин-картой.
Саша сразу же ухватился за предложение. Он хотел получить американское гражданство и готов был заплатить за это любые деньги.
Гастроли начались весьма успешно. Каменецкий давал концерты в разных городах и очень много работал, но денег практически не видел. Когда же он спрашивал своего менеджера о грин-карте, тот бодрым тоном заверял, что всё в порядке. Продолжалось это до тех пор, пока Саша не заболел. Импресарио не только не повёл его к врачу, но даже не купил никаких лекарств, сказав, что медицина здесь очень дорогая, а простуда пройдёт и так. Саша несколько раз выходил на сцену с высокой температурой и получил воспаление лёгких. После этого он решил разорвать контракт, но Геннадий Кононов грозил ему огромной неустойкой.
— Вот я и пришёл к вам, — заключил свой рассказ Каменецкий.
— Дай мне телефон своего менеджера, я с ним поговорю.
— А на работу вы меня возьмёте?
— Моей фирме скрипачи не нужны.
— Я готов делать всё, что угодно.
— Ты должен делать то, что умеешь.
— Вы тоже начинали с того, что развозили дерьмо.
— Мне повезло, я оказался в нужное время в нужном месте.
— Конечно, вам было легче, ведь дерьма достаточно в любом месте и в любое время, а вот я оказался здесь, —Саша обвёл взглядом просторный, богато обставленный кабинет.
— Этому ты можешь не завидовать. Если захочешь, ты всего добьёшься. В библии написано: «ищите и обретёте». — Сирота поднял чашечку и сделал маленький глоток. Он совсем не был уверен, что Саша обретёт, но показывать этого было нельзя и он продолжил, - а пока ты будешь искать, можешь пожить у меня.
В тот же день Саша перевёз свои пожитки и устроился на нижнем этаже. Жилище своё он называл Сиротский дом, но было ему там совсем неплохо. Днём он репетировал, а за ужином встречался с хозяевами и иногда они просиживали до поздней ночи. Дмитрий Сирота познакомил его со своими друзьями, многие из которых проявляли к Саше искренний интерес. Особенно сблизился Саша с супругами Смайли. Оба стали его горячими поклонниками. Джон был хозяином фирмы, которая установила компьютерные системы в основных театрах Миннеаполиса, а Наташа помогала Каменецкому учить английский язык. Когда Саше предложили работу в клезмерском ансамбле, он по её совету купил широкие штаны, сапоги, красную рубаху и кепочку, чтобы полностью соответствовать образу «скрипача на крыше». В этой одежде он гораздо больше походил на еврея, чем остальные члены группы, с горбатыми носами, в очках и с типичной внешностью. Играл он превосходно и во многом благодаря ему ансамбль пользовался большим успехом, а после того, как они выступили в Оркестр-Холле, приглашения посыпались одно за другим. Саша, вкусивший прелесть свободы, наслаждался ею без всякой меры. Он снял квартиру в центре города и с головой окунулся в светскую жизнь миннеаполисской богемы. Часто его загулы заканчивались тяжёлой головной болью. Ему очень многое прощали, и руководитель ансамбля до поры до времени ограничивался лишь дисциплинарными взысканиями, однако после того как из-за зелёного змия Каменецкий пропустил важный концерт, его уволили.
Саша оказался без работы, когда в города-близнецы (1) приехал Большой театр. Администратор театра хорошо знал Сашу и на время гастролей пригласил его к себе первой скрипкой. Встреча с друзьями, воспоминания о консерватории и «Лебединое озеро» подействовали на Сашу так, что после его партии в начале третьего действия зал устроил ему бурную овацию, а когда балет окончился, Царевна-лебедь вызвала его на сцену и, сделав глубокий реверанс, передарила ему свой букет. После окончания гастролей Наташа Смайли помогла ему устроиться в цыганскую группу. Он и там быстро освоился, а на представления стал надевать свой клезмерский костюм, который теперь превратился в наряд цыганского барона. Войдя в новый образ, он стал иногда играть и на гитаре. Бывали случаи, когда после угощений восхищённых зрителей он даже пел популярные романсы.
Русскоговорящее население Миннеаполиса быстро росло и, когда число эмигрантов достигло критической массы, ансамбль выпустил CD, а Наташа Смайли устроила презентацию диска.
Дом её как будто специально был создан для концертов. Гостиная представляла собой театр в миниатюре. На чуть приподнятой сцене под аркой стоял рояль. В зале висели хорошо подобранные картины, а на столиках горели электрические свечи. Это напоминало дворянский салон в России начала XIX века. Всё строго, немного чопорно и по-домашнему уютно. Как говорят французы, comme il faut (2).
Сашу вызвали на бис, и когда он запел «Спрячь за высоким забором девчонку, Выкраду вместе с забором», то казалось, дай ему лошадь — он вскочит на неё и с криком «Чавелла!» поскачет к этому забору. Собравшиеся требовали ещё, но хозяйка объявила, что артистам надо отдохнуть.
После перерыва он опять поднялся на сцену и сказал, что для разнообразия исполнит произведение старого цыгана Паганини. Среди присутствующих раздались смешки, а Каменецкий положил скрипку на плечо и заиграл.
***
Его игра переносила Наташиных гостей в волшебный мир. Казалось, душа Паганини витала где-то рядом, а сам маэстро страшно жалел, что за свои грехи вынужден жариться в аду, вместо того чтобы присоединиться к присутствующим и наслаждаться собственными творениями в исполнении талантливого скрипача.
Дмитрий Сирота глядел на Сашу и думал, что если бы судьба сложилась по-другому, то сейчас на месте Каменецкого вполне мог бы оказаться он сам.
Он с отличием окончил Московскую консерваторию, и когда устраивался на работу, с ним разговаривали очень доброжелательно, но как только он заполнял графу «национальность», физиономия служащих отдела кадров вытягивалась. Никто не мог заподозрить в нём еврея ни по фамилии, ни по внешности.
После многократных безнадёжных попыток он уже готов был поехать к своему другу в Чебоксары, но жена не хотела даже слышать об этом. Ему ничего не оставалось, как играть в ресторане и подрабатывать извозом. Отношения с женой становились всё более напряжёнными. В конце концов, его жена Лиля, так устала от его постоянной взвинченности, что согласилась эмигрировать. Она была квалифицированной программисткой, неплохо знала английский и понимала, что найдёт работу где угодно. Она хотела дать Диме возможность смычком пробивать себе путь наверх.
В Америке у них тяжело заболел сын и Лиля вынуждена была сидеть с ним дома, а Дима устроился шофёром. Зарплата была грошовая, работу свою он ненавидел, но на сверхурочные всегда соглашался, потому что за них платили вдвойне. Вскоре Лиля забеременела, у неё начался токсикоз, они были вынуждены покупать лекарства, не оплачивавшиеся страховкой и им пришлось продать скрипку. Сирота готов был ухватиться за любую несбыточную мечту и однажды, изрядно выпив со своими сотрудниками, попытался соскоблить золото с печатных плат, которые он вывозил на свалку. У него ничего не получилось, а на следующий день, проспавшись, он обратился за помощью к другу. Как алхимик древности, он твёрдо уверовал в то, что найдёт философский камень и, убедив приятеля, стал вместе с ним проводить эксперименты. Это требовало времени и он вынужден был пропускать работу. Каждый раз он находил для этого какие-то причины, но в конце концов, его уволили. После этого Сирота превратил гараж своего друга в химическую лабораторию и уже не вылезал оттуда. Он добывал достаточно золота, чтобы содержать семью, но оставаться в гараже стало неудобно, и он предложил своему приятелю начать совместный бизнес. Тот работал инженером-химиком на большом предприятии, имел хорошую зарплату, прекрасные бенефиты и рисковать всем этим не хотел. У Димы же выбора не было. Он одолжил деньги у Наташи Смайли, снял помещение, купил оборудование и, работая с утра до ночи, за три года вернул все долги и стал хозяином небольшого бизнеса.
Неприятности начались, когда к нему пришёл фининспектор. Пользуясь неясностями законодательства, он нашёл ошибки в бухгалтерии, наложил штраф и недвусмысленно дал понять, что взятка может всё кардинально изменить. Диму это взбесило. Он не был борцом за справедливость и совсем не считал себя кристально честным человеком, но он уехал из Советского Союза совсем не для того, чтобы кормить паразитов в Америке. Фининспектор вёл себя как типичный комсомольский работник. От него зависела судьба людей, и он пользовался этим. Ему было абсолютно наплевать на то, что бизнес Димы способствовал очищению окружающей среды и создавал рабочие места. Главным для него было собственное благополучие. Сирота собрал своих работников и заявил, что будет воевать. Во что это выльется, он не знает, поэтому, если они хотят уйти, он их удерживать не станет.
Рабочие слушали его без энтузиазма. Уходить им было некуда. Экономика страны была на спаде, а в Миннеаполисе появилось большое число нелегалов, готовых выполнять их работу за треть зарплаты.
На следующий день Сироте позвонила Света Сапожникова. Её отец, оставшись без работы, упросил Диму взять его к себе и до сих пор так и не нашёл ничего более достойного. Дима несколько раз говорил ему, что человеку с высшим образованием и инженерным опытом глупо травиться химией за гроши. Однако эти беседы никакого результата не дали. Сапожников соглашался и обещал при первой же возможности найти что-нибудь приличное, но пока ему нужно было продержаться на плаву, иначе, по его словам, жена съест его не разжевывая. Некоторое время он действительно пытался бороться с Судьбой, но когда от него ушла жена, оставил эти попытки и плыл по течению. Поддерживала его только взрослая дочь, которая до сих пор жила с ним. Она-то и позвонила Сироте. Представившись, она сказала, что учится на адвоката и могла бы ему помочь. Он с радостью согласился, и они энергично взялись за дело. Вдвоём отбиваться от IRS (3) было гораздо легче, но всё равно это занимало много времени и требовало железных нервов. Как он и предполагал, борьба обходилась ему гораздо дороже, чем штраф и взятка вместе взятые.
Света Сапожникова рассказала об этом сражении своему приятелю-журналисту. Тот сразу же ухватился за свежую тему. Миннеаполис был небольшим провинциальным городом. Местные газеты за неимением более интересных новостей смаковали угоны автомобилей, убийства и изнасилования. Преступлений на душу населения совершалось здесь гораздо меньше, чем в Нью-Йорке или Чикаго, но у читателя могло создаться впечатление, что города-близнецы — самое криминальное место в Америке. Журналист несколько раз подолгу беседовал с Димой, а потом написал серию статей под общим названием «Русский эмигрант Сирота на родине и в Соединённых Штатах». В начале первой статьи он в собственной интерпретации пересказал сказку о курочке Рябе и сравнил Диму с хозяином птицефермы, на которой выводили птиц, несущих золотые яйца. На пути положительного героя, как и в сказке, встал отрицательный - государственный бюрократ, который хотел получить взятку.
Предприимчивость Димы и его финансовый успех импонировали осевшим в городе ковбоям Среднего Запада, твёрдо верившим, что упорством и настойчивостью человек может добиться чего угодно.
Статьи сделали Сироту героем дня. Получасовой сюжет о нём показали даже по центральному ТВ. IRS оставило его в покое, а знакомые стали обращаться к нему не иначе как «русский эмигрант Сирота». Когда шумиха вокруг него улеглась, обращение сочли слишком длинным и сократили до «эмигрант Сирота», а затем и просто «Сирота». Как он ни пытался напомнить друзьям, что у него есть имя, изменить уже ничего было нельзя. Жена тоже называла его по фамилии, а иногда даже в самых интимных ситуациях.
Финансовое положение его становилось всё более прочным. Однажды он увидел по ТВ, как вице-президент Микрософта Стив Палмер устроил концерт для своих сотрудников. В молодости он наверняка неплохо играл на гитаре и скорее всего хотел стать артистом, но погоня за жёлтым дьяволом направила его по другому пути. Его мечта осуществилась только через десятки лет. На его бенефисе собрались богатейшие люди мира во главе с его другом Биллом Гейтсом. Сирота тогда подумал, что хотя он не так богат, как Палмер, но тоже мог бы купить себе и зрителей, и аплодисменты. Он взял скрипку и попробовал сыграть Кампанеллу, однако пальцы сгибались уже не с такой лёгкостью и вместо весёлого звона колокольчика инструмент издавал звуки, больше напоминавшие скрип колёс несмазанной телеги. Внутри у Сироты что-то оборвалось, и ночью он долго не мог заснуть. До сих пор в глубине души он ещё надеялся вернуться к музыке. Именно поэтому каждый раз, входя в концертный зал, он покрывался холодным потом. Ему казалось, что если он возобновит занятия, то сможет сыграть не хуже тех, кто сидит в оркестре. И вот теперь он понял, что его артистическая карьера закончилась. Он заплатил за своё богатство юношеской мечтой. Также как Палмер, только масштабы другие.
***
Когда Наташа Смайли пригласила Сироту на презентацию CD цыганского ансамбля, он хотел выдумать какую-нибудь причину, чтобы не ходить, но здравый смысл победил. Деловая струнка его натуры была чутко настроена на всё, что сулило хоть какую-то прибыль. Ему надо было поговорить с Наташиным мужем, который был его главным поставщиком, а презентация была хорошим поводом для личной встречи. Да и вообще жизнь слишком многогранна, чтобы убиваться из-за не сбывшихся желаний. Ведь пока при виде красивых женщин он ещё не покрывается холодным потом и, стало быть, в этой сфере может добиться определённых успехов. Несмотря на занятость, ему несколько раз удавалось сыграть такие увертюры, что при воспоминании о них до сих пор по телу проходила дрожь. Он и Наташе предлагал исполнить любовный дуэт, но она слишком долго жила в этом пуританском штате и ни за что не хотела нарушать его законы. Говорила, что ей хватает двоюродного брата, который с юности не даёт ей покоя своими ухаживаниями. Если ещё её начнёт осаждать и Сирота, то вместо традиционного треугольника у них получится любовный квадрат, а она совсем не хочет быть пионеркой в области сексуальных отношений.
***
Как только Саша Каменецкий закончил играть, Сирота подошёл к нему и сказал:
— В тебе должна быть еврейская кровь.
— С чего ты взял?
— Талантливый скрипач, родился в России.
— Ты живёшь старыми понятиями. Большинство моих коллег китайцы, а я вообще русский.
— Просто ты не очень глубоко копал. Поройся в своей родословной и обязательно обнаружишь какого-нибудь дедушку, который крестился и сменил фамилию. Например, был Каминкер, а стал Каменецкий.
— Вряд ли.
— Почему?
— Потому что я люблю принять на грудь.
— Ну и что?
— Для евреев это не характерно. У вас есть какие-то защитные гены.
— Э-э, ты живёшь старыми понятиями, среди моих друзей есть такие, которые ни в чём тебе не уступят. Да я и сам вполне могу составить тебе компанию. — Сирота разлил водку и, протягивая одну рюмку Саше, сказал: — Давай отметим твой успех.
— Ему нельзя, — заявила неизвестно откуда появившаяся Наташа Смайли.
— Почему? — удивился Сирота.
— Он же тебе сказал, у него русская болезнь.
— Это гораздо лучше, чем болезнь французская, а пятнадцать капель никому не повредят.
— Нет, — решительно возразила Наташа.
— Ты знаешь, как сибиряки вино пили? — спросил её Каменецкий.
— Меня это не интересует.
— А ты послушай. Когда один из моих земляков в составе русской армии освобождал Кавказ, грузинский крестьянин поднёс ему рог вина. Солдат выпил до дна, утёр рукавом усы и сказал: «Хороший квас».
— Всё равно ты ничего не получишь.
— Я ведь уже полгода капли в рот не брал, - дурачась, захныкал Саша.
— Ну и прекрасно.
— От одной рюмки ничего не случится, а душа просит.
— Попросит и перестанет, ты мне слово давал.
— Моё слово — хочу дам, хочу - возьму обратно, — сказал Саша, крепко обнял Наташу, взял рюмку и быстро выпил.
От одной рюмки с ним, вероятно, ничего бы не случилось, но за ней последовала ещё одна, а когда он вернулся домой, ещё и ещё...
***
Через несколько дней Наташа позвонила двоюродному брату.
— Привет, Юра, хочешь в Бостон съездить? — спросила она.
— Мне некогда.
— Ты ведь не работаешь.
— Я ищу работу, это ещё труднее.
— У Саши Каменецкого опять запой. Когда он придёт в себя, его надо будет везти к врачу.
— Почему обязательно в Бостон?
— Там живёт один мой хороший знакомый, который лечит от алкоголизма.
— А в Миннеаполисе таких врачей нет?
— Таких нет, это человек уникальный, он лечит от всех вредных привычек, так что тебе тоже не мешало бы к нему пойти.
— У меня только одна вредная привычка — это ты, а любовь, говорят, зла.
— Значит, тебе уже ничего не поможет, а у Саши ещё есть шанс.
— Попроси кого-нибудь другого, у него ведь есть друзья и поближе.
— Кто, например?
— Вера.
— Она к нему ближе, когда это ей выгодно, а если нужна её помощь, то у неё сразу находится предлог для отказа: то детьми надо заниматься, то ремонт делать, то репетировать.
— Ты ей скажи, что если она будет так долго мучить свою виолончель, то у неё разовьётся профессиональная несходимость ног.
— Скажи сам.
— Ну, уж нет.
— Тогда тебе придётся ехать.
— Я не могу.
— А ты через не могу.
— Я и через не могу не могу.
— Тебе необходимо проветриться. Погуляешь по Бостону, посмотришь новые места, развлечёшься, в конце концов.
— Тоже мне развлечение — сопровождать пьяницу.
— Сделай хорошее дело, тебе зачтётся.
— Езжай сама, пусть тебе зачтётся.
— Мне некогда, мы с Сиротой хотим создать фонд помощи Саше. Ведь его нужно устроить в больницу, а медицина здесь дорогая, сам знаешь. Я дам объявление в газете и обзвоню всех знакомых.
— Твой муж об этом знает?
— Конечно, он будет председателем фонда.
— Бедняга Джон. Ты его терроризируешь ещё больше, чем меня.
— Короче, Склифосовский, ты поедешь?
— Ты ведь с меня не слезешь.
— Не обольщайся, я на тебя и залезать не собираюсь.
Наташа до сих пор нравилась ему и беззастенчиво пользовалась этим.
***
Когда они приехали в аэропорт, Саша Каменецкий был ещё очень плох. Неаккуратно одетый, небритый, в сандалиях на босу ногу, он передвигался с трудом. Дойдя до зала ожидания, он опустился в кресло:
— Мне надо выпить.
— Нельзя, — возразил Юра.
— Чуть-чуть, во время ломки это необходимо.
— А если всё начнется сначала?
— Не начнётся. Бокал пива для меня как слону дробина.
Юра посмотрел на него и подумал, что наверно так оно и есть. Природа дала этому человеку всё: блестящий талант, прекрасные внешние данные и огромную физическую силу. Только благодаря ей он ещё и не спился окончательно.
— Что смотришь? Не веришь? Я в прошлом году на спор после литра водки играл первый концерт Чайковского.
— Верю я тебе, верю, просто я не знаю, что делать. Мне нужно подумать.
— Пока ты будешь думать, я в уборную схожу.
— Я с тобой.
Наличных у Саши не было, но, судя по всему, он собирался купить спиртное на кредитную карточку. Юра понял, что удержать его нельзя и, когда они вернулись, взял ему пива.
До Бостона они доехали без приключений, а оказавшись в гостинице, Саша сказал, что из своего номера никуда не пойдёт. На улице было ещё по-зимнему холодно, дул пронизывающий ветер и прогулки по городу, о которых Наташа говорила кузену, казались такими же нереальными, как предвыборные обещания политиков.
Вечером Саша попросил минералки. Он знал, что организм его в таких ситуациях требовал много воды. Он всё еще был слаб и лёг спать очень рано. Убедившись, что он заснул, Юра спустился в ресторан и купил дюжину бутылок воды. Обошлось это втридорога, но искать продовольственный магазин он не хотел, боясь надолго оставлять своего подопечного.
Спал Саша беспокойно, постоянно ворочался и вскрикивал, а когда просыпался, жадно пил. Утром он принял душ, побрился и привёл себя в порядок. Сделать это было непросто: вещей у него почти не было. Перед поездкой в Бостон Наташа дала ему пару носков своего мужа и его плащ. И то и другое было Каменецкому катастрофически мало, но всё же он осторожно надел носки, аккуратно натянул плащ и они отправились к врачу. Вид у него всё ещё был потрёпанный, однако гораздо лучше, чем накануне.
— Как ваша фамилия? — спросила его секретарша, сразу же определив, кто из них пациент.
— Каменецкий.
— Доктор очень хотел с вами познакомиться.
— Откуда он меня знает?
— Ему о вас рассказала Нэтали Смайли. Она даже ваши CD ему прислала. Доктор был в восторге от вашего исполнения.
Саша Каменецкий ухмыльнулся. Он почему-то вспомнил, как после конкурса Чайковского на торжественном приёме Хрущёв (4), вручая Вану Клиберну главный приз, сказал:
— Мне очень понравилась ваша интерпретация Шопена.
Слово «интерпретация» советский руководитель выговорил лишь после нескольких попыток.
— Чему вы улыбаетесь? — спросила секретарша.
— Это я так, не обращайте внимания.
— Вы тоже пришли на приём? – обратилась она к Юре.
— Нет.
— Разве у вас нет никаких проблем?
— Конечно, нет.
— Вот в этом ваша главная проблема. Вам помощь психиатра нужна больше, чем кому бы то ни было.
— Он слишком дорого берёт.
— Для такого безнадёжного пациента, как вы, он сделает скидку.
— Спасибо, не надо.
— Почитайте проспект, может, передумаете, — она вручила им обоим по буклету, в котором рассказывалось о знаменитостях, побывавших на приёме у доктора. На стенах висели фотографии этих знаменитостей, их письма с благодарностью и вырезки из статей в газетах и журналах. Всё это было хорошо продуманной психологической подготовкой. Секретарша подождала, пока присутствующие переварят информацию и, достав большой целлофановый мешок для мусора, сказала:
— Я должна расстроить бывших курильщиков. Вы сейчас выбросите сюда все свои сигареты, потому что они вам больше не понадобятся. У кого есть при себе другие наркотики, советую отправить их туда же.
***
После визита к врачу Саша вышел окрылённый. Он считал, что окончательно выздоровел и даже слышать не хотел о больнице. У него просто нет времени на всякую ерунду, он должен готовиться к выступлениям, а скрипка поможет ему держать себя в руках. Такой подъём он испытывал только после первой победы на международном конкурсе. Конечно, это было давно и много сил растрачено зря, но ему всего 40 лет, и если он правильно распорядится своей судьбой, то ещё всё успеет.
Когда они вошли в подземный переход, Саша осмотрелся и сказал:
— Жаль, что я скрипку с собой не взял. Тут должна быть отличная акустика, я бы сегодня поиграл и за вечер окупил все расходы на поездку.
— Ты сейчас в хорошем настроении, — заметил Юра.
— В здоровом теле здоровый дух, - согласился Саша, - а силы у меня есть, грех жаловаться. Сибиряки вообще этим отличаются.
— Ты, наверно, и на медведя с рогатиной ходил?
— С рогатиной — нет, а вот со скрипкой вместо дудочки, случалось.
***
Наташа Смайли примерно раз в году устраивала в Миннеаполисе встречу, которую называла «Русские вечера». Вечера эти представляли собой благотворительный обед, во время которого проходил концерт выходцев из Советского Союза. Там собирались в основном владельцы бизнесов, которые рекламировали свои товары, завязывали новые деловые знакомства и поддерживали старые. Иногда, в качестве почётных гостей, Наташа приглашала туда и представителей Российского консульства. Перед началом встречи она заехала за своим кузеном.
— Пойдём, — сказала она ему, — я приготовила для тебя сюрприз.
— Какой? – угрюмо спросил он. - Юра пребывал в плохом настроении, потому что всё ещё не мог найти работу.
— Пригласила Мэлора Гогия.
— Того самого?
— Да.
— Что он здесь делает?
— Ведёт курс журналистики в нашем университете.
— Так ведь он гражданин России.
— Ну и что, сюда приглашают преподавателей со всего мира. Они, кстати, находятся в привилегированном положении по сравнению с нами, потому что не платят налогов.
— Ты его позвала, чтобы он написал о твоём протеже?
— Во-первых, Саша Каменецкий вполне достоин похвалы, а во-вторых, мне и самой интересно поговорить с Мэлором.
В юности они зачитывались статьями Гогия. Потом, когда тот присоединился к хору своих собратьев, осуждавших диссидентов, симпатия к нему несколько поостыла. Конечно, люди делали и не такие мерзости, чтобы выжить, но Юре неприятно было видеть, как хороший журналист клеймил позором изгоев и отщепенцев, уехавших на Запад, при том что сам Мэлор большую часть жизни провёл в Америке. Судя же по тому, что он получил место в Миннеаполисском университете, возвращаться домой он не торопился.
В концерте прозвучало несколько популярных романсов, детский ансамбль станцевал какую-то пионерскую пляску, а местный поэт прочёл ура-патриотические стихи, прославляющие свободу в США. Написал он своё произведение много лет назад, к очередному юбилею советской власти, а теперь, чуть изменив, приспособил его к новым условиям. Всё вместе выглядело как большой праздничный концерт после очередного съезда партии. Разница была лишь в том, что выступления артистов шли вперемежку с докладами почётных гостей. Одним из них и был Мэлор Гогия. Он вёл себя как типичный аппаратчик советских времён. В полном соответствии с требованиями момента он отдал должное успехам своих бывших сограждан, сказал, что они внесли существенную лепту в процветание Америки, трудятся в самых разных областях, реализовали себя на своей новой родине и теперь их моральный долг помочь России.
Юра слушал его и не мог понять, как этот демагог, с его казённым языком и шаблонным мышлением мог ему нравиться. Даже его произношение, которое раньше казалось верхом совершенства, теперь вызывало недоумение. Во времена железного занавеса, выступая по ТВ с рассказами об Америке, Гогия иногда делал паузы и, произнося какое-нибудь английское слово, щёлкал большим и средним пальцами, как бы вспоминая русский эквивалент. Трюк этот тогда сильно действовал на публику, теперь же применить его было нельзя, а без такого рода уловок призывы Мэлора звучали совсем фальшиво. Он не мог не понимать, что деньги, полученные из Америки, будут разворованы и тем не менее несколько раз повторил просьбы о помощи, которая, разумеется, должна была пройти через его руки. Закончив выступление, он сел рядом с Наташей. Она познакомила его со своим двоюродным братом.
— Очень приятно, — сказал Гогия.
— Мне тоже, — ответил Юра. — Я вообще люблю общество музыкантов, журналистов и учёных. Чего там, я и сам бывший кавалерист.
— Не похоже, — сказал Мэлор, окидывая взглядом его невысокую, худенькую фигуру.
— Внешность обманчива, — возразил Юра, — кто бы, глядя на вас, мог подумать, что вы — столп коммунистической идеологии. На вид рядовой Джо, а произнесёшь имя — и сразу хочется встать по стойке смирно и запеть Интернационал или, на худой конец, процитировать что-нибудь из «Манифеста коммунистической партии». Вас ведь назвали М-Э-Л-О-Р в честь Маркса-Энгельса-Ленина-Октябрьской-Революции? — Он посмотрел на Гогия, но тот ничего не ответил, а Наташа ущипнула Юру за ногу. В этот момент объявили номер Саши Каменецкого. Потирая больное место, Юра повернулся к сцене. Все остальные продолжали есть. Они пришли сюда, чтобы встретиться с приятелями за рюмкой водки, поговорить о бизнесе и упрочить деловые связи. Не переставая жевать, пить или обсуждать свои дела, они в полуха слушали выступления.
Саша вышел на сцену, окинул взглядом аудиторию и поклонился, а затем, выдержав паузу, заиграл венгерский танец Брамса. На нём была всё та же кепочка, те же широкие штаны, красная рубаха и высокие сапоги. Теперь это должно было изображать мадьярский национальный костюм. В зал полилась задорная мелодия, переплавленная немецким композитором в завораживающие звуки. Присутствующие постепенно откладывали ножи и вилки, отодвигали рюмки и, забывшись, глотали куски мяса не пережёванными. Когда Саша закончил, ему устроили бурную овацию. Наташа Смайли, раскрасневшись от удовольствия, повернулась к кузену:
— Ну, теперь ты видишь, что не зря возил его в Бостон?
— Ты это Сиротинушке скажи, он же оплачивал нашу поездку.
— Он ещё не пришёл.
— Почему?
— Наверно, ищет бесплатную стоянку.
Сирота всегда старался запарковаться бесплатно. Из-за этого он регулярно опаздывал в театр и, имея дорогие билеты в партер, часто вынужден был первое действие смотреть с галёрки, потому что на своё место в середине действия его не пускали. Вскоре он появился, дрожа от холода, но с чувством выполненного долга и сэкономленного доллара.
— Ты из-за своего жлобства прозевал самый интересный номер, — сказал ему Юра.
— Какой?
— Выступление Саши Каменецкого.
— Действительно жалко, но у меня рука не поднимается платить за парковку.
— Твой бюджет, наверно, не очень бы изменился, если бы ты стал округлять расходы до ближайшей значащей цифры с двумя нулями. Ты ведь довольно твёрдо стоишь на ногах, разумеется, если не бываешь вдребезги пьян.
— Какой ты, однако, наблюдательный, — сказал Сирота, — давай-ка по этому поводу примем минеральной водочки.
— Что такое минеральная водочка? — спросил Мэлор.
Это была другая причуда Дмитрия Сироты. Он считал, что в ресторанах наценка на спиртное неоправданно высока и, перед тем как туда пойти, разливал водку в бутылки из под минеральной воды. Когда у него гостила тёща, из-за этого произошла крупная неприятность. Дима не хотел ей показывать, что до сих пор сохранил советские привычки и, втихомолку подготовившись к очередному дню рождения, поставил бутылки с водкой в холодильник. Тёща, оказавшись на новом месте, долго не могла заснуть и решила принять снотворное. Она взяла таблетки и, налив в стакан содержимое бутылочки «Н2О», сделала несколько больших глотков. Сначала она поперхнулась, потом открыв рот, как рыба, оказавшаяся на суше, пыталась втянуть воздух, а придя в себя, устроила зятю скандал. Рассказывая об этом случае своим друзьям, Дима говорил, что его тёщу нельзя пускать в приличный дом, потому что она по ночам втихомолку напивается и начинает дебоширить.
— Это особая вода, — ответил Юра, принимая бутылку «Н2О» из рук Сироты. — Когда её пьют граждане России, работающие в Штатах и не платящие налоги, она приобретает вкус мочи, а для натурализованных жителей США из бывшего Союза она по вкусу не отличается от «Смирновской».
— Не слушайте его, Мэлор, — сказал Саша Каменецкий, который в этот момент подошёл к ним и положил футляр со скрипкой на оставленный для него стул, — это самая обычная вода, вот даже на этикетке написано «Н2О».
Он радовался своему успеху, как ребёнок. Публика принимала его с восторгом, а сегодня на концерте был директор Мюзик-Холла и какая-то заезжая знаменитость из Нью-Йорка. — Попробуйте, — сказал Саша, протягивая рюмку Мэлору.
Тот в нерешительности посмотрел на соседей по столу.
— Не бойтесь, водка не отравлена, — сказал Каменецкий. — Вот, смотрите. — И он быстро осушил рюмку.
(1) Миннеаполис – Сент Пол
(2) Хороший вкус
(3) Государственная служба, следящая за правильностью уплаты налогов
(4) первый секретарь ЦК КПСС. Человек с неполным средним образованием, который не всегда чётко выражал свои мысли.
II. Последний концерт.
Звуки скрипки затихли и Юра открыл глаза. Наверно, он забылся. Накануне он до поздней ночи проверял оборудование. В этом зале никогда ещё не показывали запись концерта симфонической музыки. Трудность состояла в том, чтобы не только сохранить высокое качество звука, но и добиться чёткости изображения, ведь помещение должно быть хорошо освещено. Юра повесил большой экран между двумя окнами и прокрутил запись с начала до конца. Он не хотел, чтобы собравшиеся здесь люди превратили сегодняшнее событие в обычную тусовку, а желающие обменяться впечатлениями, делали бы это шёпотом. Из записи концерта Юра предусмотрительно вырезал аплодисменты, а начинался и заканчивался концерт Чиконой Баха. Юра очень хорошо знал, почему Александр Каменецкий так любил это произведение.
***
Саша тогда учился на втором курсе консерватории и готовился к своему первому международному конкурсу. Перед отъездом он должен был отыграть всю программу своей учительнице - Людмиле Николаевне Вересовой, но она не дослушав выгнала его из класса, сопроводив это такой изощрённой руганью, что ей могли бы позавидовать ломовые извозчики. Саша вернулся в общежитие подавленный. Сосед, увидев его, сказал:
-Давай выпьем, легче станет. У меня есть китайская водка, она гораздо крепче нашей, настояна на корне женьшень и обладает целебными свойствами. Я хотел её сохранить до своего дня рождения, но тебе она необходима сейчас.
-С чего ты взял? – спросил Саша.
-Посмотри на себя в зеркало, поймёшь.
-Не хочу.
-Тогда погляди сюда, видишь на этикетке женщину, значит, это зелье не только создаёт хорошее настроение, но ещё и улучшает потенцию. - Сосед вообще считал, что водка помогает от всех болезней и постоянно хранил в своей аптечке поллитровый её запас. – Я, правда, не знаю, как всё это согласуется с восточной медициной, - добавил он, - ведь в Китае сон и покой считаются панацеей. - Он достал стаканы, батон хлеба и разлив водку добавил:
-За удачу, чтобы у нас всё получалось, как мы хотим.
-А чего ты хочешь? – спросил Саша.
-Я хочу отдохнуть, потому что прошлой ночью мне поспать толком не удалось. Я ведь человек простой, встречаюсь с нормальной девушкой, - он жестом показал, что у этой девушки есть все положенные ей атрибуты, - и в платоническую любовь не верю.
-Дурак, - беззлобно ответил Саша, - Вересова профессор консерватории. Я с ней не встречаюсь, я у неё учусь, а как женщина она действительно потрясающая.
-Ты этого не знаешь, потому что относишься к ней, как к весталке.
Они допили бутылку и Саша начал репетировать, а его сосед, следуя указаниям восточной медицины, улёгся спать. Отыграв всю программу два раза, Каменецкий решил, что исполняет её достаточно хорошо, растолкал соседа и заставил его выслушать всё сначала до конца. Тот похвалил приятеля и опять заснул, а Саша поехал в консерваторию.
Профессор Вересова уже закончила занятия и заполняла бумаги. Она сидела в кабинете, где, обычно, проходили заседания кафедры. Саша подошёл к полуоткрытой двери и заиграл Чикону Баха. Людмила Николаевна подняла голову. Музыка заставила её забыть о самой главной неприятности последнего месяца, когда она в очередной раз поссорилась с Гротовым. Его новая пассия оказалась не студенткой, как это бывало раньше, а весьма зрелой дамой. Конечно, Людмила Николаевна и сама была не безгрешна, но они оба уже прошли по одной женитьбе, не спешили связывать себя второй и прощали друг другу скоротечные романы. Он хотел ребёнка, а она никак не могла забеременеть и это добавляло горечи к их ссорам. Последнюю ссору она переживала особенно тяжело потому, что о ней судачили даже студенты. Наверняка слухи дошли и до Саши Каменецкого, который был откровенно в неё влюблён, да и она была неравнодушна к этому талантливому мальчику.
Скрипка затихла и в дверях показался Саша.
-Заходи, - сказала она, - сейчас ты сыграл хорошо. Если и всё остальное ты исполнишь также, то займёшь первое место.
-Я и раньше играл неплохо.
-Наверно, но я от тебя так много требую, потому что ты гораздо способнее других.
-Поэтому я и хотел вам доказать, что вы были неправы, когда э-э... так прокомментировали моё исполнение, - сказал он.
-Ну, ладно, Саша, извини.
-Ну, ладно, извиняю.
Она засмеялась, подошла к нему и поцеловала в щёку. Её близость вместе с действием водки, настоянной на корне женьшень, так подействовали на Сашу, что он прижал её к себе с гораздо большей страстью, чем требовалось для выражения признательности студента к своей учительнице. Затем он поцеловал её в губы и она ответила на его поцелуй, а после коротких и страстных ласк он поднял её на руки и понёс к дивану.
-Закрой дверь, - шепнула она.
В два прыжка он оказался у двери и захлопнул её. Ему показалось, что в коридоре мелькнула чья-то тень, но ему было некогда гоняться за тенями.
Этой тенью был Владимир Алексеевич Гротов. Он пришёл сюда, чтобы помириться с Людмилой Николаевной. Их ссора ему тоже не давала покоя и сегодня он решил поставить все точки над i. Он ожидал застать её одну, но ещё на лестнице услышал Сашину игру. Не желая мешать, он остановился и подождал, пока звуки скрипки затихнут, а затем направился к кабинету. То, что он там увидел, заставило его отскочить, а потом дверь перед ним закрылась...
На следущий день Саша уехал в Германию на свой первый в жизни международный конкурс. Там он занял первое место и вместе с другими лауреатами ему предложили концертное турне по Европе. Гастроли проходили с большим успехом и вместо запланированных трёх недель растянулись на два с половиной месяца. Львиная доля заработков перечислялась в Министерство культуры и Саша жил очень скромно. Когда они оказались в Италии, он все деньги тратил на музеи, а поскольку их маршрут не включал Венецию, он решил поехать туда сам. На следующее утро после выступления в Милане он взял скрипку и отправился в «город четырёхсот мостов». Там он планировал не только посмотреть достопримечательности, но и поиграть на улицах, а если повезёт, то на заработанные деньги купить подарок Вересовой.
Приехав в Венецию, он осмотрел дворец Дожей, погулял по площади Святого Марка, забрался на колокольню и зашёл в музей. Очень скоро он почувствовал, что за последнее время пресытился картинами древних мастеров. У него такое случалось и с музыкой. Наступал момент, когда он должен был отвлечься. Он вышел из музея и стал бродить по улицам, пытаясь представить себе, как здесь люди жили раньше, чем они занимались и как относились к странствующим музыкантам. Над городом висели тяжёлые серые тучи и, хотя дождя не было, в воздухе стояла противная сырость. Застоявшаяся в каналах вода неприятно пахла, ходить по узким, грязным улочкам в такую погоду было не интересно. Дома казались обшарпанными, а их верхние этажи нежилыми. Ставни болтались на проржавевших петлях и при малейшем ветре жалобно скрипели. Создавалось впечатление, что некогда славный город умирает. Он уже не был живым организмом, по его улицам текла не его собственная кровь – его жители, а кровь разномастных доноров, приехавших сюда со всего мира и отравлявших артерии древней республики. Эта чужая кровь создавала здесь паразитические образования вроде дорогих бутиков. Город был неизлечимо болен, о чём свидетельствовал и его вид и грязная вода каналов. То и другое находилось в резком контрасте с яркими картинками путеводителей.
В одном из них говорилось, что многие жители Венеции перебрались на сушу, где жить гораздо удобнее. Ведь в городе и по сей день передвигаться можно либо пешком, либо на гондоле. Звучит это романтично, но в повседневной жизни вызывает много неожиданных проблем. Когда люди хотят выбросить старую мебель и привезти новую, то они должны заказывать специальную баржу с командой грузчиков, а поскольку в старинные дома с узкими лестницами втащить что-нибудь можно только через окно, то стоит эта услуга весьма не дёшево. Для транспортировки больных нужно вызывать катер скорой помощи, а если дом находится вдали от воды, то больных приходится переносить на носилках. Канализации здесь нет, все отходы забирает ассенизаторская гондола и ночью, чтобы не распугать туристов запахом, отвозит их за тридевять морей. В результате переработка Венецианского дерьма оказывается самой дорогой в мире.
Саша посмотрел вокруг, пытаясь найти в толпе коренных жителей. Его внимание привлёк старик, который опираясь на палку очень медленно шёл по набережной Большого Канала. Дойдя до моста Риальто, он остановился, отдыхая и набираясь сил, перед подъёмом на крутые ступеньки.
-Вам помочь? – спросил Саша и тут же почувствовал, как глупо звучит русская речь в центре Венеции, но старик понял его и чуть заметно кивнул. Саша предложил руку, старик крепко ухватился за неё и они стали медленно подниматься по мосту. Шли они молча, а когда оказались на противоположной стороне, Венецианец отпустил Сашу, посмотрел ему в глаза и вновь чуть наклонил голову. Саша кивнул в ответ и подумал, что старик мог хотя бы сказать «грацио». Впрочем, его взгляд и жест выразили благодарность гораздо лучше, чем слова.
В этот момент раздались звуки популярной итальянской серенады. К мосту приближались три гондолы, в центральной из которых сидел певец. У него был неплохой голос, но в суете бурлящей вокруг жизни вся процессия выглядела, как декорация к мыльной опере. Тем не менее туристы, заплатившие за эту бутафорию, внимательно слушали и Саша вспомнил о собственных планах. Он достал скрипку, положил перед собой футляр и заиграл. Вокруг него стали собираться люди.
Туман понемногу рассеялся, небо начало проясняться и вскоре показалось солнце. Это улучшило его настроение, а пересчитав выручку, Саша решил, что воздух Венеции действует даже на туристов. Наверно, город не так уж опасно болен и совсем ещё не собирается умирать. Не исключено, что люди приезжающие сюда, вольют в него жизнь и помогут ему перейти в будущее так, как он помог старику.
На заработанные деньги он купил Людмиле Николаевне кольцо, а вернувшись в Москву, позвонил ей прямо с вокзала.
-Приезжай, - сказала она.
Саша тут же взял такси и через полчаса уже был около дома союза композиторов. Расплатившись с водителем, он вошёл во двор. В этот момент из окон нескольких квартир раздались звуки Чиконы. Саша этого совсем не ожидал, он рассчитывал на более интимную встречу, после которой хотел подарить своей учительнице кольцо. Несколько секунд он стоял, глядя вверх, а потом достал свою скрипку и присоединился к играющим. Во дворе были люди, не имевшие отношения к музыке: мамы, сторожившие детей, пенсионеры, забивавшие козла и автолюбители, ремонтировавшие машины. Все они прекратили свои занятия и стали слушать, а когда импровизированный концерт закончился, устроили бурную овацию. Только после этого Саша поднялся на третий этаж. Людмила Николаевна открыла дверь. Он обнял её и начал страстно целовать.
-Тише, тише, - сказал Гротов, выходя из гостиной, - ты должен сначала спросить разрешение у мужа.
-У мужа я, может быть, и спросил бы, но вы не женаты.
-Пока нет, но заявление подали, - возразил Владимир Алексеевич.
Саша посмотрел на Вересову. Она кивнула головой.
Он с трудом натянул на лицо улыбку и сказал:
-Поздравляю. Я привёз вам подарок. Он достал кольцо и дал его Людмиле Николаевне. Затем очень коротко рассказал о конкурсе и, сославшись на усталость, ушёл.
В общежитии его опять встретил сосед и опять в качестве лекарства от плохого настроения предложил китайскую водку.
Это был первый запой Саши.
***
Двадцать лет спустя он опять стоял у дома Вересовой. Он приехал сюда вместе с её сыном сразу же после международного конкурса скрипачей. Он был там членом жюри, а Женя Вересов стал лауреатом. Последние годы Александр Каменецкий жил в Америке и ему было интересно узнать, что происходит на родине. Двор почти не изменился, та же детская площадка, тот же столик, за которым пенсионеры играли в домино, те же деревья, но машин стало гораздо больше. Они стояли везде: на газонах, на пешеходных дорожках, а одна даже на детской площадке. Пожалуй, это было самым главным знамением времени. Впрочем, было и ещё одно: жильцы дома не устроили лауреату международного конкурса такую же встречу, как когда-то устроили ему.
-Может, ты всё-таки позвонишь маме? – уже не в первый раз сказал Саша своему спутнику.
-Нет, я не хочу её беспокоить, мне папа говорил, что она очень плохо себя чувствует. У неё пропал голос и она уже месяц не встаёт с постели. Он никого к ней не пускал и исключение сделает только для вас. Мы знаем, что она очень хотела вас повидать.
Они поднялись на третий этаж и вошли в квартиру. Саша в нерешительности остановился в гостиной. В соседней комнате умирала его учительница. Он помнил её полной сил, молодой и красивой, потом уже не очень молодой, но всё равно полной сил и красивой, а теперь она не могла даже встать с кровати. Он не знал, что ей сказать. Любые слова звучали бы фальшиво. Он взял Женину скрипку, положил её на плечо и заиграл Чикону.
Из спальни Людмилы Николаевны раздался какой-то шорох, а через несколько минут она вышла оттуда, опираясь на палку. Двигалась она очень медленно, а подойдя к нему, остановилась и закрыла глаза. Закончив играть, Александр осторожно обнял свою учительницу и нежно её поцеловал. В этот момент она прошептала:
-Женя – твой сын.
Он подумал, что ему это показалось и внимательно посмотрел на неё. Его встретил взгляд, который сразу же напомнил ему старика в Венеции. Тот, наверно, тоже не мог говорить, но слов и не требовалось, всё выражали глаза.
***
На экране продолжался показ записи концерта, который Александр Каменецкий давал всвязи с годовщиной своей исполнительской деятельности. С присущим ему мастерством он играл Чикону Баха. Ещё не так давно эти звуки подняли с кровати безнадёжно больную Вересову, но теперь они были бессильны. Гроб с телом Александра Каменецкого стоял у стены, прямо под экраном. В зале собрались его почитатели и друзья со всей Америки, но никто из них не собирался выступать с прощальным словом. Саша сам говорил с ними тем языком, которым владел лучше всего.
Живой с живыми.
Уважаемые читатели!
Вы можете приобрести мой новый роман "Неверноподданный" на https://www.ozon.ru/context/detail/id/147287087/
Жители США могут приобрести его у автора $15 с пересылкой. Адрес автора v_vladmeli@mail.ru