У КАЖДОГО СВОЯ НОША - отрывок из рассказа "Не в поле обсевок"
Да, в жизни каждый несет свою ношу. Вот Дуню-черепошницу за ее земные страдания Господь после ее смерти наградил даром помогать людям.
Помнит Евдокия, как еще девчонкой ходила на молебны по Дуне-черепошнице: в особо-засушливые годы собирались со всего Чулкова с иконами с трех приходов и служили молебен. И каждый раз к вечеру шел дождь. Помнит Евдокия рассказ своей матери о Дуне-черепошнице.
Когда мать была маленькой девчонкой, то по многим волостям прокатился голод. И тронулись люди с мест в поисках куска хлеба. Забрела в Чулково одна семья: отец, мать и десятилетняя дочка Дуня, да и осели там – где заработают миску супа, где картофелину. Но в одном доме спустили на них собак, и стали те рвать их на клочья. А мать все прикрывала собой дочку, и только кричала, молила Бога спасти Дуню. Родители вскоре погибли от потери крови, а Дуня осталась жива, только от страха перестала говорить. Взяли ее в один богатый дом нянькой, но на ее несчастье мальчонка, за которым она приглядывала, разбил дорогую вазу. И пришлось Дуне своей спиной расплачиваться за нее – били долго и так сильно, что потом одна сердобольная старушка месяц отхаживала ее. После этого стала она немного странной: ходит по селу, собирает разные черепки и носит их на площадь к церкви в одну кучу. А спросят, что у нее, она загадочно улыбнется и молча пройдет.
В один засушливый год кто-то из жителей села возьми да скажи ей:
– Дуня, попроси Боженьку дождичка послать на наше село.
Дуня улыбнулась, подошла к горшочной горе, встала на колени и стала что-то шептать, а вечером пошел дождь.
Вот с тех пор и стали всем селом вместе с ней служить молебны о дожде. А когда она умерла, то похоронили ее рядом с горшочной горой у Казанского храма. Но в тридцатые годы стали разрушать церкви. Один Введенский в Заречье отстояли женщины – день и ночь дежурили возле него и не подпускали погромщиков. А Казанский храм разорили до камешка. Все иконы ломали, жгли. Особенно один мужик неистовствовал: иконы топтал, плясал на них. На войне-то он потом не погиб, привезли его живым. Боженька его по-другому наказал – раз десять ему делали операции на ногах и до конца дней он так и не смог ходить на протезах.
А в восьмидесятые годы стали строить дома на площади, на месте бывшего храма. Один дом построили прямо на Дуниной могилке, но не смогли там жить: не было покоя в доме. Так и перенесли дом на другое место.
Нельзя строить на человеческих костях – грех великий. Господь обязательно накажет за это.
Евдокия часто произносит:
– С церквами-то хорошо: бывало, после поста идешь рано к заутрени, а дорога праздником пахнет – из одного дома вареным мясом потянет, а из другого печеными пирогами. И так на душе радостно, светло, а ноги-то спешат, спешат к людям.
А без церкви позакрылись по своим избам, как собаки в своих конурках. Вот от того и грубости, злости прибавилось. Да и от чего доброте-то быть? Раньше к празднику наварят щи с мясом, пироженцев напекут, и сила с удалью в работе появляется. А сейчас наделают какой-то икры: тюря-тюрей. Все за какими-то витаминами бегают. Это сколько ж надо съесть этих салатов да икры, чтобы сила в организме появилась? Целой лоханки не хватит. Весь день жуй, пережевывай, а работать-то когда же? Хе, хе, хе, горе с вами, с молодыми.