Сирин

Анна Шемахова
– Так болит сердце, темнеет в глазах…
– Крестная, ляг, я справлюсь сама.
– Ах, девочка моя, оденься теплей, в лесу еще совсем сыро.
Все в росе. Полумрак. Звезды и светлячки уже погасли, а солнце почти не горит. Тихо. Слышно, как падают капли с изумрудного папоротника, как поднимают головки цветы, открывают глазки, чтобы не пропустить, напиться первыми лучами. Вздох. Первый птичий голос. Первый луч. Жанна скользит по знакомым тропкам, осыпает росу с трав, слушает, чувствует, как томительно неровно стучит сердце, родное, единственное. Вдруг тишина, и шелест, и хруст веток на поляне где-то в стороне, словно села большая птица. Или это упал кусочек солнца? Хлынул свет. Жанна оставила тяжелую корзину ягод под березой. Что там? Может быть, гномы распахнули свои подземные сокровищницы? Птица, огромная, золотая, с лицом ангела, со взглядом пламенным. Смотрит на Жанну, смотрит в ее душу, поет. Шумит зеленый океан леса, темнеет, становится бездонно черным, и потом – лазурево-голубым. Выносит на яркий песок, ласкает, окутывает жемчужно-белой пеной. Качает, убаюкивает. Сон. Земля – крошечный голубой шарик где-то, а вокруг звезды кружатся, и Луна – налитое золотое яблоко. Душистый, сладкий запах земляники. Жанна срывает спелые ягоды, протягивает птице. Алый сок течет по ее ладоням, запястьям. Тихо-тихо, только ровный стук сердца, родного, единственного.
Жанна смотрит в корзину – золотые монеты, отблески его крыльев.
– Крестная, милая крестная, сегодня я расскажу тебе сказку…
Ночь. Мучительный полусон, а под утро – глубокая, темная, теплая бездна и тишина, и шелест, и хруст веток. Двери заперты и окна. Стучать, стучать.
– Крестная, милая крестная, за что? За чем?
Жанна сидит на полу. Слезы переполняют зеленый океан леса, глаза темнеют, становятся бездонно черными, и потом – лазурево-голубыми. Яркий свет ласкает, окутывает жемчужно-белыми крыльями. Качает, убаюкивает. Сон. Комната – сверкающее, кружащееся пространство усеянное, засыпанное звездами, и его глаза – влажные темные озера. Теплый, сладкий запах тела. Жанна утирает его слезы. Крупные, соленые капли текут по ее ладоням, запястьям. Тихо-тихо, только до боли громкий, тревожный стук сердца, родного, единственного.
Жанна открывает глаза, над нею лик Бога, мудрое лицо, раскинутые во всемирное объятие руки. Тепло оплавляющихся свечей, бледный священник, скорбный взгляд крестной.
– Молись, девочка моя.
И тишина, и шелест, и хруст веток. Где-то зеленый океан леса, лик темнеет, купол становится бездонно черным, и потом лазурево-голубое небо. Яркий свет ласкает, окутывают жемчужно-белые облака. Качают, убаюкивают. Сон. Храм – крошечная точка, сгоревшая звезда, он – смотрит на Жанну, смотрит в ее душу. Она поет. Серебряная, холодная кровь течет по ее ладоням, запястьям. Тихо-тихо, только шелест растущих крыльев и последний, горячий удар сердца, родного, единственного.