Живите дальше
(живите с Богом…)
(не знаю почему, но мне нравится описывать жизнь старых людей)
Старый Шаболтай жил с экономически правильной степенью точности, во тьме страстей прокладывая себе дорогу в светлое будущее. Он был человеком редкостного поэтического восприятия жизни. Родину любил. Правда, нельзя сказать, чтобы изнывал от любви к конституции, но с каждой пенсии паразит, светился всегда изнутри как звезда. Прозвище у него было – агрегат, данное ему за должное трудолюбие. По жизни шел, как по млечному пути, от пенсии до пенсии, от весны до весны, с утра до обеда, в общем, всё у него было, как у людей. Уверенно шагал вперёд, но иногда наступал себе на руки…
Всё на свете он повидал, да вот только не знал всё, впрочем, если бы знал всё, то не был такими… бедным. Он даже знал, как размножаются колобки. (для тех, кто не знает - колобки забираются в сусеки и потом там долго скребутся…). Было время, когда старый Шаболтай боялся. Страх всегда делает человека изобретательным и дальновидным, именно эти качества намертво устоялись в характере деда.
Старому Шаболтаю намедни стукнуло восемьдесят три. Быстро промелькнула его жизнь, ох как быстро. Зима – лето, зима – лето, зима – лето и так восемьдесят три раза. Но Шаболтай старым себя не чувствовал, он считал, что только вступил в рассвет зрелого возраста.
Когда-то в наивной юности он учился в цирковом училище на факира работая с коброй, правда была у него одна слабость, когда "расслаблялся", всегда добавлял в водку змеиный яд, от чего коктейль под названием "Атомный Удар", сильно давал ему по башке. Но как-то раз он "недобрал", налил водки, достал из лукошка кобру и принялся сцеживать из неё яд. Кобре это как-то не очень понравилось, она стала шипеть. Юное дарование схватило её за хвост и ударило головой об угол, что б не шипела зараза, сцедил из неё остатки яда, выпил коктейль, который так долбанул его, что Шаболтай на утро ещё долго ничего не мог вспомнить, а когда хватился, то кобры в лукошке – не оказалось… Удрала она подлая! Шаболтай будучи на практике на гастролях в гостинице бегом рванул в администрацию, где стал рассказывать так мол и так, после чего народ из гостиницы гужом повалил и целый год после этого не селился, как его туда не заманивали, гастроли сорвались, так Шаболтая за такие чудачества из училища выперли.
Было дело, женился по молодости, потом развёлся по дурости, но налог на землю платил вовремя и, как сам любил говорить, никогда не "просрачивал".
В той деревеньке, где доживал дед, осталось всего-то два дома, его, да ещё старого друга Рудольфа, что был его ровно на год моложе. Народ с этой убитой и богом забытой деревни уже давно поразъехался, остались там только два дома на расстоянии ста пятидесяти метров друг от друга, где под конец жизни два соседа совсем разругались. Оказалось, один дед не там козу привязал. Мирились, потом снова ругались, а потом обратно мирились…
И вот в очередной раз старые друзья помирились и крепко подсели на телевизор, согласитесь, что эта штука имеет на людей определённое влияние. Вспоминали былую жизнь при советах, и им захотелось уйти в мир иной, как тогда говорили в деревне – "партейными".
Как раньше-то было, идёт по селу коммунист, а люди ему в след поворачиваются и перешептываются между собой – гляди-ка, партийный человек пошел, партия ему ярким солнышком светит, ему хлеба не надо, работу давай.
* * *
Долго выбирали себе партию два старика, благо в последнее время был выбор большой. Их выбор пал почему-то на партию под названием ЛДПР (либерально демократическая рабочая партия). Прониклись они теми идеями, вдохновились пламенными речами лидера партии, и им так захотелось создать свою партячейку, да такую, чтобы в соседнем колхозе люди не просто пахали и сеяли, а непременно по либерально демократически, со своеобразным уклоном. Правда, они больше о своих похоронах думали, что бы их как "партейных" похоронили со всеми причитающимися почестями, в Москву стали письма писать, с просьбой принять в партию.
Шаболтая приняли сразу, а вот Рудольфу пришлось ходить в кандидатах, не произвёл он должного впечатления, при вступлении на вопросах запутался, Арктику с Аргентиной от волнения перепутал… Шаболтаю было чем перед Родиной и Рудольфом гордиться, он был "партейный", у него был большой синий флаг, синяя футболка с буквами ЛДПР и кепка Жириновка, а Рудольф ходил ещё только лишь кандидатом. Но всё равно, оба они были – партайгеноссе (товарищи по партии), хотя из обоих песок уже давно сыпался.
Как-то раз Рудольф после очередной пенсии в дупель упился. Заиграли в его голове яркие эмоции как у шестидесятилетнего, он сделал выводы, что, мол, не совсем ещё стёрлись клавиши его души, сделался невыносимо высокомерным, слёзы текли и секли в кровь его сердце, его всего гложело и точило, что он всего лишь кандидат в партию, в отличие от Шаболтая. Ощущение у него было такое, что в душу динамит бросили. Он порезал руку и стал, как черт на крови клясться, так ему захотелось в партию, ведь в ста пятидесяти метрах от его хаты победно реял синий флаг с буквами ЛДПР, который он созерцал вовсе не из упрямства. Потом он взбесился, совсем не осознавая накал своего бешенства, трудно ему было не дать волю эмоциям, захлестнула его с головой волна слепого негодования, захотел он подкрасться тихим волком и сбросить флаг с Шаболтаевой хаты, но не смог, сил у него не хватило… Но бог ему этой ночью помог, флаг за него сбросил ветер. Так Рудольф уснул прямо на улице при попытке предательски подползти по-пластунски к хате соседа.
Рудольф проснулся с утра от звука ручной циркулярной пилы, которая своим воем, выворачивала его всего наизнанку, он тихонечко так подошел к Шаблтаю с намерениями узнать, что тот делает.
- Здоров Шаболтай! – вяло кинул Рудольф.
- Ну, здоров, если не шутишь… - бросил Шаболтай отпиленную доску на землю. Доска ударилась, подпрыгнула и перевернулась.
- Да что же ты делаешь…? Ей же больно… - бережно поднял доску Рудольф. - Я сегодня проснулся и не пойму где…? – ковырял он землю носком сапога.
- А где проснулся-то…? – перестал пилить Шаболтай. – Наверное, опять вообразил себе танк вместо сартира и снова с гранатой на туалет ринулся…?
- Ой! Чего только не бывает по пьяни… - закурил дед Рудольф.
С бодуна в его животе бурлило, как в бетономешалке, в глазах темнело и блискало.
- Лесенку вот себе мастерю, чтобы флаг прибить, оторвало его ночью ветром. Флаг давеча молодые приколачивали, а мне без лесенки это дело никак не осилить. Негоже партийному флагу на сырой земле-то валяться, куры его с утра поклевали, и коза пожевала, благо отогнал вовремя.
- А я с утра чего-то вдруг заболел до потери трудоспособности… - снова затянулся папиросой Рудольф. - Башку б чем поправить, да нечем… Вчера мешок поднимал, да внутри меня чего-то щелкнуло, теперь там внутри плохо… Как ты думаешь, чего внутри могло щелкнуть…? Поломалось чего-то, наверное?
- Дааа… - протянул Шаболтай. – Похоже, покой тебе не по карману… Не хочешь, чтобы твоя душа в тишине прибывала. Хотя мне все твои приключения, знаешь, как мокрый снег под каблуком. Давай доброхот флаг на место приладим? Ну, всё, хватит бычиться, убирай из души колючки, цепляйся и давай браться за дело – поднимал новую лесенку Шаболтай, которая пахла свежераспиленной ёлкой.
Дома у Рудольфа в гранёном стакане остался недопитый день, голова с похмелья как сухой плетень трещала…
- Слушай, чтобы нашей партии двигаться вперёд, нужно перестать думать о том, кто виноват! Давай, в руки бери молоток, в зубы гвозди, флаг я тебе подам снизу… А я стало быть, как старше по возрасту и по должности в партии, лесенку буду тебе придерживать, дабы она не уехала и ты не убился, а то те двадцать рублёв, что ты у меня накануне занял, взыскивать будет мне не с кого… - подавал Шаболтай гвозди Рудольфу.
- Да я ж с дикого бодунища… - взмолился, было, Рудольф.
- Ничего, ничего, там наверху проветришься, обдаст тебя ветерком, протрезвеешь…
* * *
Старый Рудольф потихонечку стал набирать высоту, поднимаясь с каждой ступенькой всё выше и выше к святому синему небу…
- Молоток смотри, не оброни, а то припечатаешь мне по балде… - снизу напутствовал его Шаболтай. – Крепше держи молоток-то, да смотри, что бы гвозди изо рта как сыр у вороны не выпали… - давал он ценные указания снизу кандидату в ЛДПР.
Тяжело поднимался старичелло Рудольф к святым небесам, два раза оступился на лесенке, два раза в диком ужасе матерился, но дотянул-таки до самого верху, где, зацепившись за крышу в идейном стремлении, вскоре запросил флаг. Шаболтай подал с угла козою пожеванный флаг и стал давать устные распоряжения по водружению знамени, дабы флаг реял и его хорошо было видно с округи.
- Смотри, хорошенечко флаг-то прилаживай да прибивай крепче…! – снова командовал Шаболтай как старший по партии.
Дед Рудольф с трясущимися с похмелья руками приладил древко от флага, наживил вынутый изо рта гвоздь, взял молоток, поймал момент между ударами сердца и уже было как в молодости размахнулся… Но молоток на взмахе старого перевесил назад…, и кандидат в партию с доброй такой высоты, как подбитый самолёт с запоздалыми возгласами душевного отчаяния медленно ринулся вниз, крепко зажав в руке орудие пролетариата…
Нет! Шаболтай не сделал отчаянные попытки спасти своего товарища по партии и не подкинул ему соломки для мягкой посадки…, он подло влеченный низменными инстинктами самосохранения, быстрым оленем отпрыгнул в сторону, предоставив товарищу свободную площадку для приземления, куда тот звезданулся с шестиметровой высоты напоследок звучно громыхнув костями, а летящий за ним флаг с надписью ЛДПР вскоре накрыл бедолагу… на веки вечные. Дед Рудольф при падении даже не охнул, геройски приняв смерть вероятно по глубоко идейным соображениям. Так жизнь в его сердце усохла…
На похороны деда Рудольфа из партии что-то никто не приехал, очевидно, в силу его малой значимости, похоронили деда по скромным деревенским обрядам. Закатили поминки со слезами и стенаниями, сетуя на то, что жизнь загрузила его слишком сильно, загнув слишком мощную цену.
На поминках из партийных товарищей был только дед Шаболтай, а остальные пришли, кто откуда. Пришел настоятель маленькой церкви, но он к партии не имел отношения и относился к ней просто никак. Он сидел, молча поминал раба божьего сначала по маленькой, а потом стал чего-то частить и злоупотреблять, и до тех пор злоупотреблял, пока не стало его развозить. Но он держался, как мог, каждый раз на грудь принимая, за нас с вами и за Бог с ними. Но тут вдруг Старого Шаболтая прорвало:
- Как так, что делать, как быть…?! – стал нагружать настоятеля Шаболтай. – Как же он не вовремя Богу душу отдал…? Долг мне взыскать теперь не с кого, кандидатом не выходил, идеи в жизнь не притворил, с лестницы упал, флаг не прибил…? - заваливал Шаболтай настоятеля на душе наболевшим. – Что делать святой отец, что делать-то и как быть…? – в яростном порыве хватал дед за рясу святого отца, но тот уже совсем мало что понимал.
Потом настоятель встряхнулся, принял ещё самую малость и ударил кулаком по столу:
- Ничего дальше делать не надо, так как всё уже сделано! Теперь нужно жить – дальше…
- Жи-ви-те да-льше, жи-ви-те с Бо-гом… - нараспев протянул настоятель и уткнулся в остатки салата, чья учесть была решена
Андрей Днепровский – Безбашенный. (A.DNEPR)
31 марта 2007г