- Преступление?
- Прогул занятий!
- Мотив?
- Эээммм… лень?
- Неправильно! Мотив – любовь к блинчикам!
Я улыбнулась, не став возражать – как-никак будущему адвокату виднее. Машка облизала ложку и, начав трясти ею перед моим носом, забалаболила:
- Как ты не понимаешь?! Нет, ну когда же ты выучишь?! Единственный мотив, который всегда, понимаешь, ВСЕГДА можно оправдать – это любовь! Потому что даже смерть не может сравниться своим значением с настоящей Любовью!..
- Но ведь мы говорим о любви к блинчикам!..
- Какая разница, - махнула Машка ложкой, принявшись за блинчик с грибами. – Главная причина, от которой нужно плясать – «любовь», а не «блинчики».
- Какой ужас, - я притворно вздохнула, - и этот чрезмерно романтичный человек станет адвокатом?! Да тебе бы в стихоплёты надо, Машка, не на тот факультет ты поступила!
Машка покачала головой:
- С такой-то криминальной подружкой как ты? Смеёшься! А кто тебя тогда будет от твоих преступлений отмывать перед судьёй и присяжными, а?
- Насколько я знаю… - задумчиво промбормотала я. – В нашей стране суд присяжных пока не очень-то практикуется…
- Ну-у, к тому времени, как в твоей белокурой головушке родится какой-нибудь ужасный преступный замысел, мы с тобой уже заработаем кучу денег и переедем в Нью-Йорк!
На стол рядом с Машкиной чашкой оптимистично упала огромная клякса от соуса.
- Поросёнок, - улыбнулась я. – Ты-то что прогуливаешь?
Машка скривилась:
- Физкультуру. Ты же знаешь, как я ненавижу нашего препода! Так бы и убила!..
- Мотив? – тут же подхватила я. – Ненависть! Не оправдаешься, под суд тебя, под суд!
Машка заулыбалась:
- Но ты же меня вытащишь?
- Вообще-то я сяду с тобой… Куда же я без лучшей подруги?
Я улыбалась и смотрела на щурившуюся на солнышке Машку, мою лучшую подругу, наверное, лет –дцать. Сколько себя помню – столько помню эту вечно улыбающуюся кариеглазку рядом с собой. «Не разлей вода», «два сапога – пара», «стручок и горошинки» - это про нас с Машкой. Не подружись мы ещё в садике, обязательно подружились бы в школе, не подружились бы в школе – подружились бы в колледже, не подружились бы и там – всё равно где-нибудь да когда-нибудь бы встретились, стали общаться и поняли, что друг без друга нам – не жить! Эту теорию мы вывели с ней совсем недавно и, слава богу, на практике нам её проверить не удастся, иначе не знали бы мы друг друга, как собственные пять пальцев… Хотя, иногда мне начинает казаться, что её пятерню я знаю даже лучше своей.
- Ты сегодня к Димке собираешься? – поинтересовалась Машка, вытирая залитый соусом стол салфеткой.
- Сразу после кафе, - призналась я.
- Как?! – удивилась Машка, зыркнув на меня из под своей густой чёлки, как рассерженный дрессировщик смотрит на своего непутёвого питомца, который только что откусил ему руку. – Разве мы не собирались сегодня посмотреть «Лост»?!
- Ну… - я извиняющее улыбнулась, чуть ли не уткнувшись носом в свою чашку. – Знаю, помню… Просто Димка утром позвонил, неожиданно пригласил к себе, у него родители уехали на неделю… Вот…
Машка откинулась на спинку стула, сердито забубнив:
- Пятнадцатая серия… Скачала вчера, специально не смотрела – и ради кого?!
- Ну Манюнька! Марусенька! Масянечка! – кое-как дотянувшись до её рук через чашки, тарелки и вилки-ложки, я вцепилась в рукава её рубашки. – Каюсь, прости меня! Преступление: отказ от обещания! Мотив: «важный разговор», как сказал Димка…
- Важный разговор? – насторожилась Машка.
Я кивнула, пожав плечами:
- Понятия не имею о чём… Знаешь, он в последнее время какой-то странный… Разлюбил меня что ли?..
Отпустив её рукава, я положила руки на стол, занявшись сосредоточенным разглядыванием собственных пальцев.
- Нет, правда, Машка… Редко пишет, почти не звонит... Последний раз виделись неделю назад, наверное. Не понимаю, что с ним…
Весёлое и лёгкое настроение сразу же улетучилось, как будто его не было и вовсе. Сегодня утром, когда я увидела от него непринятый вызов на мобильнике, то от радости чуть не закричала на всю аудиторию. Но, перезвонив на перерыве, страшно расстроилась – Заяц говорил со мной как-то слишком отчужденно, холодно, как будто мы с ним вовсе и не встречаемся, словно я – чужой, посторонний для него человек.
Так как Машка ничего не отвечала, я продолжила:
- Конечно, я надеюсь, что этот важный разговор касается будущего наших отношений… а не их завершения… Но будь что будет, да, Машка?
Я изобразила некое подобие улыбки и взглянула на подругу. Та смотрела на меня серьёзным немигающим взглядом, от которого почему-то захотелось спрятаться или убежать. В этом взгляде было и её сочувствие, и её поддержка, и её любовь… и в тоже время в родных глазах подруги я разглядела жалость. Жалость, которую я ненавидела больше презрения.
- Да, конечно, - словно очнулась от каких-то своих мыслей Машка. – Сашуль, всё будет хорошо, я с тобой, ты же знаешь… И всё что ни делается – к лучшему!
- Ты права, Машулик. Спасибо… - улыбнулась и не выдержала, чтобы не потянуться к ней для объятий. – Как же хорошо, что ты у меня есть!
Машка улыбнулась в ответ, потянулась ко мне, и мы, через стол, обнялись…
…А наши чашки с недопитым чаем, конечно же, опрокинулись и залили весь стол.
Вымокшая насквозь из-за внезапно хлынувшего на улице дождя, я вошла в квартиру и скорее побежала к себе в комнату – переодеться в сухую одежду.
Не успела я снять свитер, как в комнату заглянула мама.
- Мама! – возмутилась я, стягивая прилипающие к ногам джинсы. – А постучаться?
- Тук-тук. Ты чего это сегодня рано?
- Мы… Нас с половины философии отпустили. Учительнице не здоровилось.
- А утром ты ушла в университет, как всегда, без зонтика… - вздохнув, мама собрала с пола скинутую мной мокрую одежду. – У меня к тебе просьба будет – я тут бабушке нашей купила по рецепту снотворное, занесёшь как-нибудь ей на недельке? Старое у неё ещё осталось, но оно слабое, да и бабушка сказала, что от него у неё голова болит.
- Ага, - почти не слушая её, я открыла шкаф.
- Я положу его на вешалку, положи к себе в сумку – при первой же возможности, как будешь у её дома гулять, занесёшь!
- Да-да,- пробормотала я, закутавшись в свой любимый махровый халат.
Мама вновь вздохнула – тем самым вздохом разочарованного, но преданно-любящего своего ребёнка родителя – и вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.
Я взглянула на часы, висящие на стене между портретами, нарисованными Зайцем для меня и в буквальном смысле упала на свою кровать поверх покрывала. Как бы не испортились наши с ним отношения в последнее время – я любила его уже слишком давно и слишком сильно, чтобы вот так запросто поставить на наших отношениях крест… Мы знали друг друга уже лет пять, из них любили друг друга – не меньше четырех с половиной, и весь этот отнюдь немаленький период я не могу не назвать счастливым. Когда два года назад, после долгих переписок, телефонным разговоров, недомолвок, намёков, флирта и гуляний по ночным улицам Заяц наконец предложил мне встречаться, я думала, что это будет моим самым счастливейшим временем во всей моей жизни… Но я могла бы назвать этим же счастливейшим временем все те пять лет, что знала его; всё то время, что любила. Иногда мне казалось, что даже, начни он встречаться не со мной, а с Машкой или моей старшей сестрой Ирой, я бы не стала менее счастливой. Мне было бы просто хорошо оттого, что он – рядом, что он счастлив.
Я уткнулась в подушку и стала ворошить в памяти прошлое – все наши с ним отношения, иногда нежные и романтичные, иногда грустные и опустошающие, но какими бы они ни были – это были НАШИ отношения, это была наша любовь, не первая, причем у обоих, но, возможно, последняя… Мне всегда казалось, что лучше и любимее Зайца я не встречу никогда и никого. Мы подходили друг другу идеально – оба творческие, чуть отстраненные от внешнего мира личности, с сумасшедшими тараканами в головах, с одинаковыми увлечениями, с одним взглядом на жизнь, на смерть… на любовь.
Мы были подростками, но мы же оба росли, менялись, лишь одно оставалось неизменным – влюбленность друг в друга и твёрдая решимость в том, что мы всегда-всегда будем вместе. И я верила ему, когда он говорил это мне. А он верил мне, я знала.
Но что случилось с ним в последние недели? Или, может быть, месяцы? Он стал от меня отдаляться, с каждым днём расстояние между нами лишь увеличивалось… Я не понимала причины, сперва даже не хотела, не могла признать это, но потом, когда разница между нами «сейчас» и нами «полгода назад» стала слишком явной, я решила во что бы то ни стало возродить наши прежние отношения. Я старалась, я хотела, чтобы он видел, что я люблю его ещё сильнее, чем раньше, но Димка… Мой Заяц… Он говорил мне, что всё хорошо, что любит меня, что мы будем вместе всегда, и я пыталась верить ему, но не получалось…
Я ни разу не намекнула ему, что меня расстраивает наше отдаление друг от друга, я не говорила ни о том, что чувствую, что он любит меня меньше, ни о том, что мне страшно за наше будущее. Мне думалось, что если я только озвучу проблему вслух – она обретёт настоящее физическое тело, и я уже никак не смогу отрицать её, не смогу притворяться, что всё прекрасно. Иногда он словно хотел начать говорить об этом; в эти моменты я крепко хватала его за руку, заглядывала в туманные глаза и говорила, что без него я не смогу, без него – мне не жить.
Может быть, он жалел меня. Может быть, он всё ещё любил меня. Но он замолкал по какой-то причине, гладил по волосам и говорил мне, что я самая прекрасная девушка во всём мире… Но всё реже и реже говорил, что я единственная и любимая.
- О чём ты думаешь?! – разозлилась я сама на себя и вскочила с кровати. – Дура, дура, дура! Он тебя любит!
Я подошла к полке со своими шкатулочками-коробочками и, схватив подаренный давным-давно двоюродным братом деревянный сундучок, выпотрошила его на постель. Как стайка маленьких белоснежных птиц на красный узор покрывала опустилась стопка конвертов от Зайца. Наша переписка в выпускном классе, когда мы ещё стеснялись признаться друг другу о своих чувствах, развилась в нечто необыкновенное и прекрасное. Мы писали друг для друга стихи, рисовали смешные романтичные комиксы, делали коллажи из общих фотографий и всегда, под каждым письмом, подписывались «Два дурака». И так получалось, что письмо, написанное мной ему или им мне имело авторство нас обоих… Это было глупым, может, нелепым, но отчего-то казалось страшно романтичным нашим общим секретом.
Я поглаживала пальцами маленькие конвертики и доставала письма по очереди, не читая, помня наизусть каждое написанное в них слово. Ни слова о наших чувствах, только стихи и картинки, часто – даже не наши собственные. На глаза попался мой любимый отрывок из «Ромео и Джульетты» Шекспира, написанный слегка размашистым почерком Зайца, который у него с годами, к сожалению, не изменился и красивее не стал…
«....почему
Ты хороша еще теперь? Ужели
Смерть бестелесная в тебя влюбилась?
И тощий, гнусный изверг в темноте
Тебя здесь держит для утех любовных?
Боюсь - и потому с тобой останусь,
И никогда из черного дворца
Я больше не уйду. Здесь, здесь, с червями,
Служанками твоими, я останусь.
Здесь вечный отдых для меня начнется.
И здесь стряхну ярмо зловещих звезд
С усталой шеи. - Ну, в последний раз,
Глаза, глядите; руки, обнимайте!
Вы, губы, жизни двери, поцелуем
Скрепите договор с корыстной смертью! -
Приди, вожатый горький и зловонный,
Мой кормчий безнадежный, и разбей
О камни острые худую лодку!
Пью за любовь мою! Аптекарь честный,
Скор твой состав. - Целуя, умираю.»
И подпись в самом конце «Два дурака», как всегда, и без даты…
Я улыбнулась, вдруг загорелась идеей и, вложив письмо со строками великого поэта обратно в конверт, запечатала его заново и положила к себе в сумку. Вот бы сегодня Заяц прочитал мне эти слова снова – с тем же чувством, с той же любовью! Вдруг, мы ещё будем счастливы?
Я замотала что есть сил головой…
Нет, не так…
Да, конечно, мы будем счастливы!
Подлетев к шкафу, я достала своё любимое сиреневое платье, пожалуй, слишком лёгкое для апреля, но самое что ни на есть «счастливое». Сколько дней, и вечеров, и ночей я провела в нём рядом с Зайцем. И была безгранично счастлива в эти мгновения...
Выскочив из своей комнаты спустя двадцать минут приготовлений перед встречей с Зайцем, я собрала сумку и вышла из дома.
- Кто там?
- Угадай, - сказала я, встряхивая зонтик.
Дверь открылась, и я кинулась в объятья к Зайцу, ловко докинув зонтик до вешалки.
- Заяц, я соскучилась!!!
Поцеловав его в щеку, я рассчитывала на поцелуй в губы, но Заяц неожиданно от меня отстранился и сердито проговорил:
- Боже, Саша, знаешь же, что я ненавижу, когда меня называют Зайцем!
Пока он закрывал дверь, я скинула с ног туфли и, уперев руки в боки, проворчала:
- Зайцев Дмитрий Егорович, мне казалось, что я всегда имела некоторые привилегии по поводу того, как вас называть…
- Пойдём ко мне в комнату, - вдруг перебил меня Заяц и, взяв под локоть, повёл за собой.
Я несколько опешила и последовала за ним. Усадив меня на диван, Заяц сел напротив, в кресло, наклонился в мою сторону и сцепил руки под подбородком. Я молча сидела перед ним в своём красивом платье, со своей красивой уложенной причёской, с ласковой, но чуть растерянной улыбкой и любящими глазами…
Мы сидели и смотрели друг на друга, молча, только дождь барабанил в окно и норовил нарушить наш тихий тет-а-тет.
- Может, что-нибудь скажешь?.. – я потянулась к сумочке, чтобы достать конверт с письмом. – Туманноглазый, я кое-что прине…
- Господи!
Заяц закрыл лицо руками. Я испугалась и протянула руку к его чёлке.
- Заяц?..
- Саша! – он отмахнулся от моей руки и посмотрел прямо мне в глаза. – Хватит, мои глаза просто серые, никакие они не туманные… И я Дима, ты можешь называть меня по имени, я же не зову тебя дурацкими кличками?!
Я открывала и закрывала рот, не в силах вымолвить ни слова.
- Ты… ты взбесился что ли?!.. Дима?
- Нет.
Он встал, подошёл к окну, повернулся ко мне.
- Саш, извини… Мне с тобой надо поговорить кое о чём. О чём-то серьёзном.
- Так говори, если надо.
Я сразу же настроилась на серьёзный лад. Сложив руки на груди, я стала смотреть на него со всем присущим мне вниманием.
- Саш, я… - он потёр ладонью лоб, вздохнул, вернулся в кресло. Посмотрел на меня, потом на мои руки, взял их в свои и сказал, не глядя в глаза: - Нам надо расстаться.
Я сглотнула комок в горле, мысленно досчитала до пяти и переспросила:
- Что?
Он посмотрел на меня, и его серые глаза казались совсем тёмными, почти чёрными.
- Давай разойдёмся, Саш? Мне… нам надо.
- Ты шутишь, - покачала я головой. – С чего бы это нам «надо» расстаться?!
- Саша. – снова вздох. – Ты сама знаешь, что у нас отношения никуда не годятся в последнее время. Так получилось, так бывает. Не знаю, что ещё сказать... Видимо, прошло наше время.
- Что? – я хлопала ресницами и никак не могла понять смысл сказанных им слов.
И его руки… Они стали такими холодными, такими не его, такими странно-чужими…
- Давай расстанемся. Без истерик, без слёз. Мы оба – два адекватных и спокойных человека… Ну, в меру, конечно, – он криво улыбнулся. – Любовь прошла, влюбленность тоже. Останемся друзьями.
- Что? – повторяла я как заведённая. – Что?...
- Саша! – он положил мои руки мне на колени. – Ты меня вообще слышишь?!
- Что?
Я улыбалась и смотрела на него сквозь пелену слёз. Нет, сказала я себе, не плачь, дурочка, не смей, только попробуй, и я сегодня ночью вырву тебе сердце!
Заяц вскочил на ноги и стал распаляться:
- Только без слёз, Саша! Прекрати! Уж кто-кто, а ты – не из тех, кто любит порыдать! Уж мне ли не знать! Перестань! Немедленно!
Я зажмурила крепко-крепко глаза.
- Блин! Ну я же хотел, чтобы всё спокойно было, обязательно устраивать тут… непонятно что! Да, я сказал, что хочу с тобой расстаться! И это не конец света! Всё будет отлично, найдёшь себе кого получше, я тебя не достоин, я буду с девушкой под стать мне, а ты – с тем, кто достоин тебя…
Собравшись с силами, я посмотрела на него, стоявшего передо мной, как рассерженная статуя – руки в карманах джинсов, хмурится, повышает голос…
- У тебя кто-то есть?.. – спросила я, тоже встав.
Заяц замолчал.
И я поняла – конечно, есть. Я знала его, как никто другой. По его лицу, по его словам… Понять было легко: он влюбился в кого-то. А меня разлюбил. Господи, какой ужас…
- Да? – я спросила и мой голос не дрогнул, а глаза больше не были полны слёз.
- Да, – он с вызовом приподнял подбородок, как будто готовясь к атаке.
- Любишь?
- Её. Да.
Я засмеялась.
- Саша…
- Что? Ну что? Что – Саша? – улыбалась я, повесив на плечо свою сумку. – Саша в прошлом, да? Разлюбил – вот так взял и всё! Нашёл кого-то. И давно ли? Ох, как я рада за тебя! Ой, прости-извини, за вас! И не надо на меня так смотреть! Лучшая защита – нападение, но сейчас нападать с твоей стороны… просто… просто…
Я со всей силы толкнула его и, сорвавшись с места, полетела к входной двери. Надела туфли, схватила куртку, зонт…
- Саша! – он догнал меня, схватил за руку, но я вырвалась; его пальцы скользнули вниз по ремешку сумки и дёрнули её на себя. Она раскрылась, и всё содержимое высыпалось на пол.
- Урод! – зло выкрикнула я. – Придурок! Сволочь! Ненавижу!
Я присела на корточки и стала запихивать свои вещи обратно в сумку. Заяц пытался помочь, но я отталкивала его руки и шипела, как змея, сама себя не узнавая.
- Телефон из-за тебя вырубился! – я выхватила из его рук расчёску, развернувшись, открыла дверь и выскочила на лестничную площадку.
- Саша! – крикнул он мне вслед, когда я на бешеной скорости прыгала через ступеньку вниз, вниз, дальше от него, дальше…
- Не звони мне! – крикнула я в ответ и выбежала на улицу, под дождь, зарыдав в тот же миг, как на меня упала первая капля…
Мы гуляли по парку, прыгали через лужи и наслаждались воскресеньем. Сегодня ночью неожиданно выпал снег, но к утру весь растаял, а под тёплым весенним солнышком к середине дня лужи даже чуть сократились в размерах.
Я держала Машку за руку и вела вперёд. Встретившись, мы почти не разговаривали. О нём я не сказала не слова. Я видела, как Машке хочется поговорить, но очень боялась, что не сдержусь и начну рыдать прямо здесь, посреди парка, среди весело гуляющих семей с детьми и воркующих парочек.
Когда мы обошли ещё один пруд, Машка не выдержала:
- Саша… Этот дибил… Ты с ним рассталась?
- Он меня бросил, Манюнь, - спокойно поправила я её.
- Бросил!.. – я не видела Машкиного лица, т.к. шла впереди, но чувствовала её возмущенный, пылающий взгляд, обжигающий мой затылок. – Да он… он же идиот, понимаешь?! Да как… да тебя… Просто слов нет!..
- Всё нормально. Он нашёл себе новую девушку, и я уверена, она во многом превосходит меня.
Я улыбалась встречным прохожим и вела Машку вперёд, вперёд, вперёд…
- Нисколько не превосходит!... Она… она дрянь! Увела у тебя… Вы так были счастливы с Димой! Так подходили друг другу!
- Наверное, Маш. Я знаю, ты его не любишь, так что можешь высказываться насчёт него по полной программе, я не против. Мне, может, это даже на пользу пойдёт. Надо же как-то разлюбить…
- Саша…
Я остановилась и повернулась к Машке. Та смотрела на меня потерянно, стирая со своих щек слёзы той рукой, в которой была и моя.
- Как он мог… Променять… Тебя… - Машка покачала головой. – Тебя?! Разлюбить?! Он… идиот… Сашка!..
Она обняла меня крепко и уткнулась лицом в шею.
- Хочешь, хочешь… я его убью?! И её убью, хочешь? Я могу, могу, Сашка… Пожалуйста… Ты только скажи… Идиот! Свинья!
- Успокойся, Масянь…
Я была безумно тронута её заботой, её искренними переживаниями за меня, её любовью и преданностью… Я гладила её по спине и пыталась успокоить.
- Спасибо, ничего не надо, никаких убийств, глупенькая… Пусть полюбил другую, пусть бросил – я забуду. Рано или поздно. Конечно же, никогда не прощу, такое не прощают… Но, Маш, как же здорово, что ты у меня есть! Ты моя настоящая подруга. Спасибо! Что бы я без тебя делала? – я взяла её за плечи и посмотрела в глаза с улыбкой. – Нет, правда, что бы я делала? Сошла бы с ума, это точно! А ты, моя самая хорошая, ты всегда меня поддержишь, утешишь… Я тебя очень люблю, Машка! Ты мне как сестра, нет, даже ближе!
Маша покачала головой.
- Если бы я только могла… убила бы, убила…
- Всё хорошо, Маш, - я пыталась улыбнуться как можно бодрее и веселее. – Знаешь, даже забавно, что я тебя утешаю, а не наоборот, – я рассмеялась. – Мне так легче. Давай просто погуляем и ни слова – ни словечка! – больше о нём. Я хочу Диму забыть, я справлюсь, я смогу, правда.
- Если бы я только… - Маша улыбнулась сквозь слёзы. – Саша, ты такая потрясающая, такая сильная…
- Я вчера нарыдалась… Даже мама утешала. А сегодня я хочу начать новую жизнь. Чем раньше – тем лучше, правда?
Маша кивнула и стала вытирать щеки рукавом.
- Пойдём дальше, мы ещё столько прудов не обошли… - проговорила она и повела меня вперёд. Мы перепрыгнули гигантскую лужу, обрызгались и зашлись в неожиданном, отчасти слишком нервным, но вполне искренним смехом.
Я лежала на кровати и смотрела в потолок. Прошло всего два часа, как мы расстались с Машкой. И вот я снова рыдала, тихо, в одиночестве, лишь только наедине со своими мыслями, со своими страхами… со своей любовью.
Сожжённые письма, и фото, и подарки. Я сожгла всё и выбросила в мусорное ведро под одобрительный мамин взгляд.
Я решила, что я справлюсь. Я слишком гордая и сильная, чтобы сходить с ума из-за того, что он меня разлюбил и бросил. Просто надо пережить этот момент, это предательство любимого, залечить свои раны сегодня, чтобы завтра было легче… А завтра будет легче, всенепременно, завтра я начну новую жизнь, если сегодня не получилось…
Рядом на кровати валялась полупустая коробка из под шоколадных конфет – старый банальный рецепт для того, чтобы успокоиться, и я не я, если он не помогал.
- Преступление: уничтожение шоколадных трюфелей в сумасшедших количествах… Мотив: любовь. Нет. Мотив: любовь к шоколаду.
Я улыбнулась и сделала Дельфина в плеере громче. Играло «Имя», и я пела со слезами на глазах, на щеках, на подушке:
- Я никогда не умру, я буду вечно жить, имя твоё на-зо-ву… и… не смогу… забыть…
Нет, нет, невозможно вот так вот взять – и забыть! Разлюбить! Так не бывает. Не может быть, что всё прошло, вся любовь… У нас ведь так всё было хорошо, мы так друг друга любили, что все удивлялись. Даже мама, невзлюбившая Зайца за его лохматую причёску и рваные джинсы, однажды приняла его и признала Моим.
Как же он раньше на меня смотрел… Какие слова говорил… Клялся в том, что будем вечно вместе, до самой смерти… Какое прекрасное безоблачное будущее мы планировали… Господи, неужели обман? Неужели, всё прошло? Что же мне теперь делать? Как же мне его теперь забыть?
Я выключила плеер и услышала, что в дверь стучатся. В комнату вошла сестра.
- Саш… как делишки?
Я села и вяло поинтересовалась:
- Что такое?
Ира осторожно присела рядом со мной.
- Мама рассказала про Димку. Забей… Всё будет пучком. Тебе просто отвлечься от него надо. У меня так тоже хреново было, помнишь?
- Ира! – я не смогла скрыть в голосе горечь. – Ты со своими парнями встречаешься максимум по месяцу! А я его больше четырёх лет любила!..
Сестра пожала плечами.
- Ты не о том думай. О другом, говорю же, блин. Поверь – помогает. Тебе заняться чем-то нужно… Ну вот, скажем… Ты бабуле таблетки её отнесла?
- Естественно, нет, - раздраженно бросила я. – Когда?!
- Вот! – отчего-то обрадовалась Ира. – Сейчас слетай, отнеси! Бабуля, может, напекла чего-нибудь вкусняшного, а? Прогуляешься, опять же… Всё пучком будет!
Я бросила взгляд на коробку конфет и плеер.
- Нет-нет, шоколадки не убегут! – Ира приобняла меня за плечи. – Давай-давай, двигай, полчаса назад опять дождина хлынул, ща на улице хорошо, свеженько… Пучком всё будет, поняла?
- Да поняла я, поняла… - я сняла со спинки стула свою сумку и стала рыться в ней. Так, так, стоп… А где снотворное? И конверт со стихами?!
- Ты чего? – спросила Ира, увидев моё лицо.
- Забыла бабушкино снотворное… у Димы…
- Вот блин…
Я ещё раз проверила все кармашки на сумке.
- Хочешь, я…
- Нет, спасибо, я сама, - перебила я Иру. – Всё нормально. Зайду к нему, заберу свои вещи и сразу к бабушке. Лучше сейчас, чем потом…
Ира с минуту смотрела на меня молча, потом встала и, уходя из комнаты, проронила:
- Какая ж ты сильная всё-таки, Санька…
- Нет… - покачала я головой, оставшись одна. – Совсем нет…
Я стояла перед его квартирой и не могла заставить себя нажать кнопку звонка. Мне хотелось выломать его дверь, причём, желательно, об его голову… Как же я сейчас войду, увижу его и не прокричу, как обычно «Заяц!»… Теперь его будет так называть другая?! Пусть его так называет половина его друзей, но из девушек я одна его так звала… И когда-то ему даже нравилось.
За дверью послышались шаги и голоса. Я почему-то испугалась и спустилась в пролёт между этажами. Зазвенели ключи от замка, дверь открылась…
- Заяц, я так не могу… Мне плохо…
Голова в этот миг у меня закружилась, но я поднялась на ступеньку выше.
- Всё будет хорошо, не беспокойся.
- Нет, Заяц, я места себе не нахожу…
Ещё один тяжёлый шаг наверх, к голосам.
- Ты меня любишь?
- Конечно люблю, сам знаешь…
- Тогда всё будет хорошо… верь мне… Маш…
Ещё шаг, и я перед ними. Моя лучшая подруга и мой любимый: держатся за руки, вызывают лифт… Чудовищная ситуация – до омерзения банальная, пошлая, и такая… такая страшно-нереальная, что и поверить в неё невозможно!
- Саша!!
- Маша…
- Саша…
- Дима…
Я сжала руки в кулаки и мысленно досчитала до десяти. Маша стояла чуть позади Димы, положив одну руку ему на плечо, второй она оперлась о стену. Кажется, она плакала, хотя, возможно, это плакала я, и мне было сложно разглядеть сквозь свои слёзы – её.
- Вот, значит, как… - медленно проговорила я. – Как мило. Прелестно. Восхитительно.
- Саша, ты почему… тут? – решился заговорить Дима.
- А почему бы мне тут не быть? – ехидно поинтересовалась я. – Зашла в гости к своему парню… ой, простите-извините, к бывшему парню и, наверное, к бывшей лучшей подруженьке!
- Не говори так… - пролепетала Маша.
- А как мне говорить? – поинтересовалась я. – Как мне тебя называть после такого? Это что же, классический случай пригретой на груди змеи? Ох, боже…
Я рассмеялась, схватившись за заколовший левый бок.
- Боже, вот смех-то… Не ты ли сегодня грозилась убить его, вот этого красавца и его новую подружку? Представляю, как ты смеялась надо мной! Ну я и дура… дура!..
- Я не смеялась! Я, правда… мне так жаль, Саша!... – Маша всё-таки плакала.
- Постойте, успокойтесь. Давайте в квартиру зайдём… - Дима открыл дверь, пропустил сначала Машу, потом меня.
- Давайте-давайте, - распалялась я. – Может быть, устроим что-нибудь на троих, ха-ха? Не пугайся так, Масянька, я пошутила! Я не для этого пришла, я вчера тут кое-что забыла, когда меня кое-кто кое-зачем схватил! Каламбур просто!
Не снимая кроссовок, я прошла прямо в Димину комнату и плюхнулась в кресло. Маша и Дима сели на диван. Дима промолчал насчёт натоптанных мной следов, но когда я вознамерилась забраться на кресло с ногами, начал возражать.
- Саша, держи себя в руках!
- Я-то себя держу, а вот ты держишь? Ой, извините-простите, ты же Машеньку в руках держишь, на себя уже рук не хватает…
Мне было очень злобно-весело. От слёз в глазах я наконец избавилась, на языке вертелось много злых словечек, а в голове – не менее злых помыслов… Вроде того, чтобы взять и сейчас же убить этих двоих на месте!
- Рассказывайте, голубки, вы ведь рассказать мне что-то хотите? – подначивала я их, сложив руки на груди и откинувшись на спинку.
Маша и Дима переглянулись, и начал, естественно, он:
- Мы знаем, как это выглядит… И, поверь, мы не хотели, чтобы всё получилось именно так. Так вышло, мы к друг другу с Машей давно приглядывались, сама знаешь, Саш, никак не могли подружиться. А потом резко вдруг наладились отношения, мы друг другу понравились. В общем, что тут рассказывать…
- А ты начни рассказ с той части, когда вы решили поиграть в Иуду и Брута! – перебила я с ухмылкой.
- Саша!.. – воскликнула Маша, не прекращая обливаться слезами.
- Маш, не плачь, - попытался успокоить её Дима. – Саша, успокойся…
Я рассмеялась.
- Я спокойна, как удав! Как слон! Как тридцать два попугая или сколько их там было! Я просто не могу… не в состоянии… как ты мог, Дима?! Как ТЫ могла, Маша?! Ведь… ты была мне ближе Иры! Как?!
- Саша! Пожалуйста!.. – Маша рванулась ко мне. – Прости меня! Я сволочь!
Её попытка объятий возмутила меня до глубины души. Я не могла позволить, чтобы меня обнимало такое презренное существо… Я не могла поверить в то, что моя лучшая подруга могла так подло со мной поступить! Всё во мне орало, кипело, возмущалось против этого.
- Отпусти меня! – прошипела я Маше. – Никогда. Больше. Не трогай. Меня! Ты не подруга, ты… ты отвратительная, ты подлая!
Я поднялась, Дима тоже. Он попытался встать между мной и Машей, но я её не держала – это она вцепилась в меня мёртвой хваткой.
- Сашка! Сашенька! Моя милая! – плакала Маша. – Я днём не шутила… Я тебя так люблю… Прости меня! Лучше бы я умерла!.. Я не хотела, я влюбилась, давно, но я молчала! Саша, Саша!
- Отпусти!
- Нет, послушай, милая моя! Так получилось, мы не хотели… Я не специально… Ты мне дороже всех на свете! Мы же сто лет дружим, Сашенька! Прости меня! Я все, что хочешь для тебя сделаю!
- Да, правда? – загорелась я, оттолкнув, наконец, от нас Диму. – Тогда убей его! И себя убей! Предатели не должны жить, слышала?! Ты обещала! Ну же! Давай!..
Маша зарыдала, отпустила меня и села на пол. Дима опустился рядом с ней, обнял и стал утешать. Она ещё что-то бормотала, бормотала… Я отошла от них, бросилась к прохладному стеклу окна… Грудь разрывало на части, как будто я не могла отдышаться, никак, никак…
- Саша, пожалуйста, присядь ещё… ненадолго…
Это был Димин голос. Сначала мне хотелось ответить на эти слова криком, но потом пришло какой-то опустошение, стало всё равно. Я послушно вернулась в своё кресло, Дима и Маша снова сидели на диване.
- Саша, прости нас, мы действительно поступили с тобой жестоко… ужасно… - Дима говорил спокойным голосом, именно таким, каким всегда говорил в безумных, самых ненормальных ситуациях. Он всегда был таким, может быть, именно за это я его и полюбила, ведь я всегда была немножко сумасшедшей, когда дело касалось чувств, любви, дружбы…
- Я не жду, что ты простишь меня. Но прости Машу. Когда я ей сказал… о том, что она мне нравится… Она не могла тебя предать. Она, правда же, она не хотела делать тебе больно. Но ты сама всегда говорила, что любовь – прежде всего. Что без неё нет жизни. Саш, понимаешь, так получилось, что мы влюбились. Но время, поверь, оно лечит… Ты не простишь нас до конца, но ты могла бы попробовать нас понять. Ты ведь очень чуткая, Саша. Ты нас поймёшь. Ты потом, когда-нибудь, будешь рада, что мы вместе…
Я закрыла глаза и, улыбнувшись, спросила:
- А что если я тебя ещё люблю?
Послышался вздох.
- А я люблю Машу, Саш… Полюбил – сам не ожидал. Я не знаю, как ты должна поступить, реагировать… Если ты любишь меня, действительно любишь, то ты пожелаешь нам с Машей счастья. Я прошу тебя, Саша, это сложно, но взгляни на это со стороны. Так будет правильнее: чем мучить всех троих…
-…Лучше помучить одну меня? – закончила я за него и посмотрела на них с Машей.
Она сидела, такая маленькая, худенькая рядом с ним, прижавшись к его плечу, как совсем недавно прижималась я, и она думала, что он её защитит… И он её защитит. Держит за руку, так нежно заботится, конечно, любит. А то, что я – люблю? Разве это главное? Не это ли истинная любовь – быть счастливой за любимого, пусть он и нашёл счастье в объятьях другой?
- ..Быть счастливой за любимого, пусть он и нашёл счастье в объятьях другой… - повторила я вслух и грустно улыбнулась.
- Саша… - проговорила Маша.
- Да. Да, может, это и есть настоящая любовь. Я ведь тебя, Димка, сильно люблю. Я верила, что у нас это – до смерти, до гроба. Но если так… если Маша… - я сделала паузу, чтобы не дать волю слезам. – Я привыкла быть с тобой. Но я привыкну и без тебя, конечно, привыкну…
Я посмотрела на Машу. На свою бывшую лучшую подругу, на свою пару, на свою горошинку. Её взгляд всё ещё казался взглядом преданной Маши, той, другой… Но теперь, конечно, я не могла обмануться.
- Манька… Раз так… Что я могу сказать? Ты моя лучшая подруга. Влюбилась… Да, как уж не влюбиться в такого, как он. Забавно, как ты его всегда не любила, а, оказывается, это любовь была… Прямо как в твоих любимых фильмах, правда? – я снова немного помолчала. – Преступление: предательство. Мотив: безумная и неожиданная любовь… Мотив, которым можно оправдать любое преступление…
Я встала.
- Давайте… Может, чаю выпьем? Я бы не против. У меня сейчас безумный хаос в голове, очень надо чего-нибудь выпить. Нет-нет, Дим, не вставай, я поставлю чайник, я же всё тут знаю, у тебя… Мне надо очень выйти, извините, я сейчас…
- Саша… - Дима смотрел на меня странным-странным взглядом, как будто впервые видел. – Ты… ты потрясающе сильная.
Я молча вышла из комнаты и, облокотившись о стену, попыталась заставить себя улыбаться. Улыбайся, дура, улыбайся, давай же, всё хорошо, ты сможешь!
Я сделала несколько шагов к кухне, но не смогла дальше, спустилась по стене на пол около вешалки и тихонечко заплакала… Жалость к себе, злость на судьбу, непонимание и шок от предательства любимых людей… Мне казалось, всё это может сейчас свести меня с ума! Как же тут не потерять рассудок, когда весь мой мир рушится; он уже рухнул, а я даже не успела как-то на это отреагировать.
Случайно я заметила краешек белого конверта под тумбочкой. Письмо… Шекспир… Умирающий Ромео рядом с мёртвой-но-живой Джульеттой… Я протянула руку, чтобы взять конверт, но там было что-то ещё… Бутылёк со снотворным.
Губы растянулись в улыбке. Я ли не нечастная Джульетта, которая должна умереть, потому что она никогда не будет счастлива? Её любовь умерла, умерла, умерла…
Но я не Джульетта, потому что Ромео меня не любит. Скорее я – аптекарь, добрый аптекарь, продавший яд. Или кинжал, острый кинжал, который был в ножнах мёртвого юноши…
Я поднялась на ноги и посмотрела на себя в зеркало – сквозь выбеленные пряди волос, которые почти скрыли моё лицо, блестели безумным блеском глаза…
Я шла по вечерней улице домой и улыбалась встречным прохожим. Ромео и Джульетта, мои любимые и прекрасные друзья, они остались лежать на диване, рядом, взявшись за руки. Да, пожалуй, они были даже прекрасны.
История для первых полос газет – юноша и девушка не смогли простить себе предательство и обиду, которые они нанесли своей бывшей возлюбленной и подруге соответственно, поэтому они выпили смертельную дозу снотворного, которое случайно нашли в квартире, по иронии судьбы, до этого случайно оставленного той несчастной обиженной девушкой… На прощание предатели оставили лишь строки умирающего Ромео, героя трагедии Шекспира, как последнее письмо своим родителям, друзьям, миру… И подписались «Два дурака» - вот так поэтично и вот так трагично…
Да, я сильная. Но предательство не прощают. Не может быть хуже на всём свете человека, предавшего свою любовь. Или человека, предавшего своего друга. Разве можно построить счастье на костях? Так не бывает, чтобы кто-то был счастлив. Если несчастлива я, то и предатели не должны быть счастливыми.
Машка, как там? Преступление: убийство. Мотив: Любовь.
Единственно-верный мотив, который оправдывает всё. Даже смерть.
28-29 марта 2007 года.