Старик задумчиво опустил в воду весло. Послушная река подхватила лодку, и понесла ее под своды пещеры. Испуганная душа сидела на корме и вглядывалась в неумолимо надвигающееся прошлое. Будущее прошлое для многих душ, которые вот так же, на истертой временем скамейке, не чувствуя бестелесными ногами воды, скопившейся на дне утлого челна, скользили вниз по течению туда, где не было ни памяти, ни забвения.
Черные воды реки безразлично омывали два берега. На одном берегу жили люди, на другом - их души. Люди были заняты повседневными делами - строили и разрушали, рождались в скорби и радости, и убивали друг друга. Радовались солнцу и вдохновлялись искусствами. Печалились при луне и забывались сном. А во сне их преследовала все та же река, тяжелая и неторопливая.
И старик, столь же безразличный, как и река, ежедневно был занят тем, что погружал весло, и толкал воду в сторону города, бурлящего жизнью. И отдалялся от него, унося в сторону противоположного берега очередное существо, теряющее с каждым гребком все человеческое. Надежды, чувства, память. Память - была плата за скромный старческий труд. В маленьком узелке прятал Харон ее за пазуху, чтобы вернуть в город. Там, за пригоршню крупы, передавал он свой узелок Главному Скриптору, и тот, вдыхая еще теплый хлеб воспоминаний, садился за конторку, и писал очередную главу бесконечной, как Река, летописи...