Все было безумно мило. Ботинки, сшитые на заказ, алая шелковая рубашка, бездна обаяния, отсутствие кольца на безымянном пальце, умные понимающие глаза, 33% акций одного из ведущих каналов, колонка в аналитической хронике и безудержный эпатажный "Ламборджини Диабло" в довершении идиллической картины. Он от меня без ума, я – почти влюблена, правила приличия соблюдены, и впереди – перспектива многообещающего романа с продолжением, тропическими островами и бессонными ночами. Только вот что-то мешало мне с головой броситься в эту манящую бездну абсолютного счастья. Я не верила в абсолютное счастье, в безоблачную любовь с бунгало и пальмами на заднем плане. Не верила человеку, который три месяца безупречно ухаживал и терпеливо ждал, когда же мое сердце растает. Так ухаживают за будущими любимыми женами, которым потом позволят любую прихоть: легкое безумие, легкие интрижки. В том, что он был готов ради меня почти на все, я не сомневалась. Но ответила «нет», точнее «извини, мне нужно подумать», звучащее как кокетливое обещающее «да». Но это нет – не было простым безоговорочным «нет», когда сказать уже нечего, когда бессмысленно ждать и тратить время на случайного человека. Мое нет саму меня запутало своим непостоянством: я хотела выдохнуть в трубку нежное томное да, но нет само рвалось с губ против моей воли, и поэтому губы сказали «извини», извини, как последнюю попытку устоять…
В конце концов, я ничего не решила, окончательно запуталась в чувствах, и пришла в себя, только ища в телефонной книге одиннадцать заветных цифр, его, само собой. Я звонила, что бы сказать… Чтобы сказать… знакомый голос вырвал меня из едкого тумана колеблющихся, путающихся мыслей. И я сказала «да». К черту - все! ДА:
Да, сегодня я хочу ужинать с тобой, хочу устриц, хорошего вина, джаза, хочу смотреть в твои глаза, держать за руки, целоваться в лифте…
Он рассмеялся, а голос показался уставшим, но нежным:
Я люблю тебя… я так хотел, чтобы ты ответила «да», просто дала мне этот шанс. Ты не пожалеешь, клянусь. - Я облегченно выдохнула:
Ну, шанс у тебя есть. Имей в виду, все будет зависеть от устриц…
Ты хочешь их уже в лимузине?
Нет, в лимузине я хочу смущать шофера поцелуями.
Только дай знак…
***
В лимузине мы не целовались. Только в самом конце пути он взял меня за руку и осторожно заглянул в глаза. Я только отвела взгляд, а в висках снова запульсировало «нет…нет…нет…».
К счастью, мы приехали. Ресторан был изумительным, портье – сияющим и галантными, официанты – почти воздушными, устрицы – словно только что из океана, а джаз – настоящим. Но говорить нам было не о чем. Непринужденной беседы не получалось, шутки были неловкими, слова – похожими на осколки. И тогда он пригласил меня танцевать. Наши тела поняли друг друга без слов. Если бы я знала, что он так танцует, то ни секунды не сомневалась бы. Танец решил все, а если быть честной, он все раскрыл, не оставив недосказанности и тайн. Он все обнажил: желание, ожидание, бессмысленное, слишком затянувшееся. Это был вещий танец. Восхитительный, терпкий, умелый, так, что мы едва не забыли о счете. А потом обнулили его, начав со смущенного шофера и, неожиданно друг для друга, оказавшись в постели. А потом забыли себя, когда ночь зашла слишком далеко, звезды остыли в дебрях светлеющего неба, а простыни измялись, приняв очертания наших тел. Мы Хотели любить, и, в конечном счете, любили. Это было легко, потому что тела не умеют лгать…
***
Подвенечное платье было белым, из парчи и шелка, обручальные кольца – из искрящейся платины и синих алмазов, гости – щедрыми и пьяными. А в самом финале – дивной роскоши яхта, изумительной синевы море, и редкой красоты любовь…
***
…-Я люблю тебя, малыш, - его поцелуи щекочут мне лодыжки, - люблю тебя, моя Инга, - поцелуи скользят по коже коленей, и я едва сдерживаю смешок.
- я тоже люблю тебя… - потому, что ты любишь меня – это, само собой про себя. Но это правда. Любви нет, это точно. А при дальнейшем рассмотрении, ее и не было. Никогда. Была страсть. Но она умерла так быстро, что сейчас уже ничего не осталось.
Мне просто его жаль. А болезненное обожание, патологическая преданность и мечтательно-верные глаза тешат мое самолюбие. Исключительно только, и не более того. Про себя я все доподлинно знаю. Очаровательная эгоистка, самовлюбленная обольстительная бестия, инфантильная бесчувственная дрянь – устами прозревших мужчин. Это так, но что же, в конце концов, делать. Любить себя, только и остается, да приносить разбитые сердца на алтарь этому самозабвенному вечному чувству. Черт. Любовь была, но мы сами убили ее…
Я мягко отталкиваю его, целую в висок:
мне пора.
Не уходи. Инга, малыш… - он упрямо хватает губами мои волосы.
Я не могу, любимый, не могу, - я ужасно устала безбожно лгать в ответ на твою безбожную ложь – но этого он, естественно, не слышит. – Мне пора. Ну, отпусти меня, перестань…
Нет, - его голос звучит жестко, почти металлически твердо, как никогда раньше. Его объятья больше не похожи на сахарную вату, скорее на стальные обручи, больно и с силой стягивающие запястья. Я непонимающими глазами пытаюсь найти в его взгляде объяснения. Но их и не видно, только это оглушающее, металлически звонкое:
Нет…- резкое, отрезвляюще холодное, заставляющее меня судорожно пытаться понять. Я смотрю на него, заискивающе заглядываю в ставшие чужими глаза. И не понимаю, не понимаю…
Нет, - Господи, снова это леденящее душу нет, от которого становится не по себе, от которого хочется закрыться руками, беспомощно зажаться в угол или убежать.
Он отпускает мои запястья, отходит на шаг, скрещивает руки на груди. Застывший, заледенелый взгляд впивается в мои глаза. То, что происходит в следующие несколько секунд, я вижу словно в легком тумане. Судорожно пытаюсь соображать, искать выход, хотя бы крошечную лазейку в броне холодного жесткого взгляда, но он сам находит ее для меня:
я все знаю, - снова твердо и властно, но уже равнодушно:
я все знаю, господи, ну зачем? - Привычные ноты в знакомом голосе, голосе обманутого мужчины. Их столько было в моем недолгом браке…Уставшие глаза, пытающиеся смотреть на меня, но соскальзывающие в никуда. И мне снова смешно. Знакомо до боли, но боли нет. Мужская ревность утомляет. Думать о том, как в напрягшихся венах вскипает отравленная спесь, как разбивается циничное сердце? Жалеть оголтелого хищника, которому оказалось не по зубам тягаться с жертвой? Нет, жизнь – это тест драйв. Жизнь это огонь, и если жить по закону алчной души, неминуемо обожжешься. Пора бы понять…
И что дальше? Шлюха, мерзавка? Да. Да, дорогой. Как логичное дополнение к тебе. А ты знаешь, я тоже все знала…
Инга, Господи, ну о чем ты. Это же бизнес…
Бизнес? Да, шлюхи – это бизнес, сауны – это бизнес. А иногда все снимают и продают любимым женам. И это тоже бизнес! Мне твое хоум-видео обошлось в десять тысяч. Двенадцать изумительных пленок. Ты Бог, любимый.
Господи, котенок, я не знал, ну прости… - он опускается на колени, напряженные руки стальными тисками стягивают мою талию. И тщетно я пытаюсь разжать их, увернуться от душных ненужных поцелуев, от жестких властных губ, от безудержных мужских пальцев… Последний всплеск умирающего желания. Бессмысленный прощальный секс на полу в гостиной перед камином. А теперь пора идти. Я переступаю через его расслабленное тело, через все святое, что между нами было и что мы так легко перечеркнули чередой бездарных измен. Разбитое сердце – это плата за исполненные мечты о Ламборджини диабло с охапками моделей на заднем сиденье и идеальной всепрощающей жене в одном измерении. Такси в аэропорт – это почти начало новой жизни. Обручальное кольцо соскальзывает с пальца легко. Все в прошлом…
***
Рухнувший брак - в прошлом, абсолютное отсутсвие желание заглядывать в будущее, и Куба - здесь и сейчас, как на ладони, через стекло иллюминатора. Я спускаюсь по трапу, и понимаю, почему Куба. Ее пески не знают правил хорошего тона, они вышибают из головы останки умерших романов и архетипов коллективного бессознательного. Я беру такси. Лимузин - средь бела дня - по пескам. Поэтому - Куба.
Жаркая приторная смесь исковерканного английского и испанского ударяет в голову едва только остаются позади терминалы. Ее невозможно слушать, не разобрать ни слова. под нее можно только танцевать, провокационно и бесстыже. Я буду бесстыже танцевать и у меня будет латинский любовник. Я забуду неверного мужа. Я сойду с ума на пару недель. Английский станет латынью nowadays, а мы все утонем, растворимся в вечности, цена которой тридцать девять лет песчаных бредней.
Это страна странных мыслей, которые оседают в уставших от душного жара венах.
Первое, что бросается в глаза: здесь нет времени. Оно сбежало подальше отсюда, сошло с ума, задохнулось от нестерпимого, коверкающего жара. Куба живет мгновениями остановившейся, разорвавшейся вечности, ритмами музыки, которую мир слушал, Бог знает, сколько лет назад. Это музыка прошлого, которое душным песчаным ветром врывается в ноздри и сводит с ума. Куба живет воспоминаниями и … мечтами. Здесь нет и секунды настоящего. Все, что с тобой происходит здесь, либо уже было когда-то, либо задыхается в пламени безудержных грез о золотом времени для золотого песка.
Куба ударяет в голову жарким хмельным воздухом.
Куба, кто ты? Гордая красавица с безумием в глазах, мирная пейзанка, которая хочет только тихо растить детей, дешевая шлюшка, оскорбленная девственница, молчаливая городская сумасшедшая, крикливая торговка остановившимся временем? Кто ты, Куба, кто? О чем ты думаешь? Чем живешь? Кому глядишь вслед? Куба??? Ты слышишь меня, Куба? Нет, она не слышит меня. Она слушает джаз песчаных гряд и жадные комплименты пьяного океана. Она мечтает о поцелуях Че, который заплатил жизнью за дразнящий предрассветной вспененной солью привкус обветренных губ.
Здесь завтра не наступит никогда, потому, что часы сбились с ритма и уже тысячу лет отбивают двенадцать. Впрочем, время здесь есть: время для сбора бананов, танцев и любви. Здесь любовь предлагают также непринужденно, Как копченых мидий на бесплатном пляже. От роскоши до нищеты здесь ровно шаг, достаточно пересесть из арендованного лимузина в смешной еле плетущийся двухэтажный трамвай – и у твоих ног совсем другой мир. Хотя - она вся у ваших ног, Куба, если вам есть, чем расплатиться, само собой. Но если есть - не пожалеете.
Здесь жара и песка достаточно для того, чтобы сойти с ума. Кубой правят пески. Пески живут в сердце Кубы, парят по ее источенным венам, сыплются из глаз и плавятся на жарких исступленных губах. Это страна нежных песков. Они шуршащими матовыми поцелуями обнимают лодыжки, скользящими объятьями просачиваются сквозь пальцы. Это страна вечных песков. Боже мой, по моим ногам струится вечность. Вечность успокоилась, нашла приют в шипящих кристаллах раскаленного кубинского золота. Кубинский ветер дышит раскаленным песчаным жаром, а безоблачное целующее небо источено прожилками рассыпающегося мерцающего золота. Песок здесь повсюду, от него ноет тело и слезятся глаза. В кубинской минуте тысячи лет одиночества и страсти обрели свой тихий песчаный рай. Эти пески знают, что такое любовь, потому что в этих песках так сладко заниматься любовью. Эти пески знают, что такое безумие, потому что умеют сводить с ума. Эти пески знают, что такое вечность, потому что они потеряли ей счет. Это пески знают, что такое боль, гордость и смерть, потому что все это было на их веку. На их недолгий век выпало столько смерти. А теперь они только помнят о ней. Эти пески больше никого не поведут за собой: Че безнадежно стар, да к тому же успел умереть.
Который искупает измены и потерянное время. Куба – это страна почти бесплатной, или бесценной, круглосуточной, или вечной, страсти. Куба – это тающий нежный крик, это дикая сумасшедшая мечта. Ее губы – поцелуи жарких шоколадных красавиц, ее глаза – Че, ее песни – терпкий шипящий шепот ненасытного океана, ее объятья – каскады рассыпающихся ритмами самбы песков.
Здесь много русских. Здесь им самое место. Олигархи приезжают сюда за молодостью, ухнувшей в бесшабашных хмельных пьянках, стройках и комсомоле, уверенные, что любили только тогда. Забывая, что не юных кубинок, свято веря в эту безумную сказку: Бог любит тех, кого любят терпкие шоколадные шлюхи. Сюда приезжают за любовью и дикой безудержной страстью, за горячими, обжигающими нутро воспоминаниями. Кубинок можно любить где угодно и когда угодно. У них никогда не болит голова, а если и болит, то это не мешает им заниматься любовью. От них можно уходить по-английски, по-французски не испытывая угрызений совести, с ними можно танцевать по-испански, по-итальянски целоваться, по-русски мечтать. Без объяснений – не исповедаться же волнам – без угрызений совести – каждый получил то, что хотел.
Их тела и губы говорят на всех языках и наречиях мира. Кубинки готовы любить почти бесплатно, почти даром. У кубинок сумасшедшие глаза. У кубинок сумасшедшие тела. Кубинки танцуют как огонь, как разгорающееся зовущее пламя. Кубинки умеют сводить мужчин с ума. Кубинки знают тот дикий сленг тела, на который откликаются мужчины всего мира. У них одна беда. Кубинки не могут удержать мужчин. Сладкие европейские мальчики приезжают сюда за дикой любовью и безоговорочной страстью. Сладкие европейские мальчики возвращаются в постели к своим женам и забывают своих нежных танцующих дикарок. У кубинок горькие обреченные слезы. Но у них дикие тела, и они не умеют горевать долго, не умеют хранить верность. Страсть замкнула время Кубы в танцующий порочный круг. Куба – это дикость на последнем издыхании, это бред, это песок, это терпкие поцелуи, это горький мате, это вечный Че, это самая дешевая и нежная любовь, это губы девушек, сладких как черные спелые вишни, это мечты, растворенные во влажном от страсти воздухе. Достаточно повести ноздрями и безумие не закончится никогда. А я за ним и приехала сюда. Там, где так много страсти, так легко забыть любовь, так легко унять тоскующее сердце…
А местные мужчины – это мечта. У кубинцев дикие губы, а глаза горят изматывающим кричащим огнем. Кубинцы знают, как сделать женщину счастливой, страсть – почти вечной, а гибкое тело заставить биться в ритме бестелесной пульсирующей легкости бесконечных танцующих оргазмов. Кубинцы знают о фальшивой любви на одну полночь почти все, что можно только знать о ней. Кубинцы - это самое то, когда не спится. Их терпкий жаркий лепет так легко принять за клятвы вечной страсти. Кубинцы умеют любить, не останавливаясь. Они умеют умолять о ней, просить без слов, одними черными, как запекшаяся кровь, губами. Он тянется к моему рту, осторожно и жадно, как ребенок:
Можно?
Ему не нужен ответ, ему нужно мое тело. Даже если я скажу нет: желаемое так близко – он не остановится, даже если потом придется пожалеть об этом. Он не умеет жалеть, но умеет любить, так, как я хочу делать это. Он знает все обо мне. И я отдаю руку в объятья его нежных пальцев. Он ведет меня к океану. А куда же еще? Сплетающиеся парочки смеются нам вслед. Они тоже умеют понимать все без слов. Они желают нам счастья. Куба купается в океане жаркой спермы.
В воздухе пахнет шоколадом. Воздух насквозь пропитан желанием, как дешевый портовый кабак.
А у моего chico latino шоколадные кожа, у него губы, которые целовали жизнь. У него губы, которые целуют меня так, что тающие мысли бегут из головы, как крысы с тонущего корабля. Кубинцы это умеют, как никто, клянусь. Наши тела танцуют и тонут в приисках шепчущих волн. Я обнимаю его спину, и чувствую, как под гладкой распаленной кожей танцует желание и напрягается гибкое тело моего чикко. Мой сладкий чикко. Мой нежный чикко. Меня никто никогда не любил так, как мой чикко. Мой чикко танцует, как бог, целуется как ребенок, занимается любовью, как дикий танцующий дьявол. У моего чикко тысячи нежных рук и сладких дымящихся губ, разве можно устоять перед ним, моим чикко.
- Расслабься … еще немного, девочка, - он уже не понимает, что говорит. Кубинский испанский, трепетным вихрем, слетающий с губ, это сладко. Рассвет стучится в нашу спальню под открытым небом, лучами дикого света выхватывает из нежной гулкости ночи наши тела, затерявшиеся в королевской постели из вспененного песка. На черном шелковом небе разрываются на мириады сочащихся осколков предрассветные звезды. Куба – это чарующее торжество, танцующая песчаная буря, смятенный вихрь танца, страсти и вечности. Куба - это страна кричащего солнца. Во всем мире еще темно, а здесь душное ослепляющее солнце терпкими солеными криками разрывает дурманящую нежность ночи. Оно хлесткими лучами проникает в спящие мысли, бьет пощечинами по створкам жалюзи… Здесь нет жалюзи. Здесь нет постелей. Здесь есть океан и песок. Здесь есть пьянящее кричащее небо. И этого достаточно для того, чтобы сойти с ума. Куба – это страна стеклянных окон и настоящей срасти. Здешние модницы не знают, что такое Guerlan и Dior, но они умеют танцевать самбу. Здешние дороги не знают, что такое Infiniti MX-35, но они и русским зададут жара.
Здесь желание заменяет все: влюбленность, брачный договор, обручальные кольца. Здесь все просто. И ничего никогда не изменится. Че будет жить вечно. Он снова посмотрит в мои глаза, я возьму его за руку. Дальше ночь сделает все сама. Куба – это страна кричащей танцующей ночи, которую ведут за собой инстинкты. Эта страна диких грез и смятенной любви, золотого песка и дешевого вина, шоколадных тел и бесплатных поцелуев. В стране зачарованных мечтающих песков в этих мечтах оживает рай. Куба – рай земной, греховный и вероломный. вполне по законам жанра. Если вам есть, что предложить взамен, вы не забудите это никогда.
А гостиничные магнаты – просто ангелы. С плотью и без крыльев. Один мне обещал все звезды с пьяного неба – на пальцы. Здесь белые девушки, светлокожие богини – на вес золота. Если вы блондинка - вы не забудите этого никогда. Тонущее в огнях небо, кричащие вспышки раскаленных рекламных щитов, машины, похожие на осколки мечты.
Мечты накатывают, как нежные безрассудные волны цвета синих алмазов, струятся по лодыжкам, как ослепляюще белый соломенный песок, пробираются в душу, как зовущие жадные глаза местных мачо. А воздух пахнет любовью, воздух, бесстыжий кубинский воздух, пахнет стройными лодыжками и жаркими танцами, интрижками на одну ночь и вечностью множественных оргазмов и воспоминаний.
Счастье живет здесь, купаясь в матово-лазуревой пене, строя хрупкие воздушные замки из мечты и песка. Счастье не может упрекать.
И только одна беда - кубинские пески не вытряхнуть из сандалий и не выгрести из сердца.