Кома.
НИКОГДА – пуля, угодила в его открытое, для любви сердце. Раскручивающаяся, как сверло по часовой стрелке, как кишки, наматывала на своё основание, его некогда окрылённую душу, закручивая, заворачивая в узел. Вмиг выстроенная бронированная стена, поделила его жизнь, все отношения на до и после. Мозг, не принявший удара всё ещё сопротивлялся, искал выхода, бреши в стальной перегородки. Но сталь сработанная на совесть, казалась не проницаемой. Застила свет, оставляя неуютный, тягучий как ликёр мрак, который затягивал, засасывал, как шприц лекарство. Матовый блеск не был прозрачным, но отражал его самого сущность, метавшуюся по эту теперь сторону. Руки скользили по бесконечной поверхности вверх-вниз, влево вправо, но бесконечности гладь, как пощёчина, отталкивала. Глаза видя и не видя, пытались проникнуть в глубь, разглядеть, что там, за барьером любви… Но лишь беспорядочные движения слепого, не имеющего поводыря путника, отражало глянцевое покрытие. Солнце встававшее как и много лет назад, не двигало время. Оно восходило и безразлично, по одной ему понятной траектории, ускользало. Не согревая своим теплом страждущего, обездоленного любовью странника. Лишь Луна, сочувствующим взглядом освещала чёрное пятно, расплывшееся от нанесённой пулей, рану. Что вопреки здравому смыслу, должна была бы, уже затянуться - расширялась. Увеличиваясь в размерах, истязала тело, душу, сердце.Вдруг поваливший снег, падая на землю, таял, окрашиваясь в рубиновый цвет. Красное пятно в виде сердца, чётким отпечатком - красовалось. Не было просвета, лишь на ощупь добредя до края и зажмурившись от внезапно вспыхнувшего, яркого света, чуть оробел. Раненое сердце потерявшее океан крови, встрепенулось. Руки, миновав холод стальной стены, определили теплоту пустоты. Печальная луна завела патефон, и ласкающая слух музыка со странным скрежетом пронзив пространство – будила, будоражила. Вспышки солнечной активности возросли, и уже болью отдавались в голове. Сердце затягивало рану, при помощи чьей-то очень знакомой ладони. Появились запахи, стена со звоном
и стальным скрежетом сначала отодвинулась, а затем обрушилась на ту сторону, позволяя потоку воздуха ворваться в сознание и выкручивать пулю обратно, из души. Слово НИКОГДА, некогда сразившее его наповал, отступало, рассыпаясь на буквы и строясь по другим законам и правилам, задавало вопрос: - КОГДА? Он не помнил, чтобы это значило, но ощущал некую необходимость заданного вопроса. Ответ чёрной точкой замелькал в закрытых глазах. Беспокойство охватившее тело, как электрический разряд пробежало по телу, И тихий, знакомый с детства, ласковый голос произнёс – тшшшшшшш – камыши закивали пушистыми головками – тшшшшшшш. Вопрос вновь распавшись, не беспокоил. И безмятежная улыбка отпечаталась на сером лице, впалые щёки, чуть заметно тронул долгожданный румянец.
Боммм – боммм - часы пробили два. Он осторожно, словно боясь чего-то, открыл и вновь опустил веки. Яркий режущий свет нагло лез в глаза. Откуда-то тихо доносились звуки не знакомой мелодии. Но, любопытный взгляд всё же осмелившись, заскользил по стене, натыкаясь на настенный календарь. Число, которое намертво врезалось в память, было 15 мая, только год показалось, был другой. Озорной весенний ветер гонял туда-сюда белоснежную оконную занавеску… Светлым квадратом на фоне обоев, красовалась пустота, где ранее висел портрет любимой женщины. Над ним, как изваяние нависла стеклянная бутылочка с бесцветным раствором внутри, отпуская размеренно, по капле – жизнь. Далее, на кресле, еле обозначился силуэт сухонькой, сильно постаревшей мамы. Морщины избороздившие за год, как трактором, некогда прекрасное лицо, разбегались витиеватыми дорожками. Улыбнувшись, он погрозил слабой рукой ветру и тихо произнёс – тшшшшш. Мама спит – и камыши закивали в ответ пушистыми головками – тшшшшш.