-Поезд Москва – Тамбов прибывает на тамбовский вокзал через пятнадцать минут.
Казалось, эти слова, произнесенные монотонным, фальшиво – вежливым голосом, он не услышал. Он, казалось, ничего не слышал.
Он сидел в купе один, держа перед глазами альбомный лист. То, что было написано на нем, ускользало от его сознания, так что он уже ничего не читал, а просто невидящим взором смотрел в середину этого белоснежного листа, будто видя там отражение своих мыслей. Его темная, неподвижная фигура в неясном сумраке ночного поезда была похожа на статую, и только глаза выражали не искусственную, слепленную кем-то, а самую настоящую, искреннюю и глубокую боль. Его поза, мокрые от жары, обвисшие черные волосы, - все выражало его усталость. Он смотрел на лист таким взглядом, будто пытался сдержать рвущиеся в темноту тамбовского вечера слезы, понять и обуздать свои чувства и порывы и найти в себе силы снова выйти к толпе…
В памяти его то и дело оживали минуты его последнего концерта, он четко и ясно видел горящие фанатизмом глаза его поклонников, всеми силами пытающихся прорваться на сцену, чтобы прикоснуться к нему, показать всем его великолепие и превосходство, возвысить его еще больше в глазах тысяч людей, которые сейчас казались ему глупой, неконтролируемой, неподвластной толпой…
Дверь купе приоткрылась, и кто-то вошел внутрь. Молодой человек не поднял головы, не взглянул на вошедшего – ему было безразлично все – он был занят сейчас только своей болью и невероятной усталостью. Выражение его утомленных, потухших серых глаз будто говорило: «Почему никто не оставит меня в покое? Почему никто не понимает, что я хочу побыть один?!»
Он хотел, чтобы весь мир хотя бы на минуту перестал существовать, но его уже ждала та же безумная, бушующая и ревущая толпа фанатов, почитающая его, как Божество, а он не хотел видеть эту толпу, он устал от нее, но понимал, что всего через каких-то два часа он снова выйдет к ней и вновь станет петь о своей неуслышанной и непонятой боли, которую она опять примет за контекст и пропустит мимо ушей, желая только одного – как можно дольше видеть свое Божество.
Поезд замедлил ход, подъезжая к станции, а молодой человек все сидел неподвижно, и его серые глаза неустанно всматривались в самое сердце белого, исписанного множеством неясных ему строк, листа.
«Я не хочу, не хочу, я устал!» - едва заметно шептали его губы, подчиняясь голосу уставшего и ноющего сердца, но его отчаянные мысли таяли где-то в голове, ударяясь о рамки сознания. Он мечтал об одиночестве и отдыхе, о семье и родном доме так, как не мечтал никогда.
Поезд остановился, давая молодому человеку понять, что ему не избежать очередной встречи с этим безумным существом, поклоняющимся только романтическому образу и не видящим в нем искреннего человека, напрасно взывающего к пониманию. Он знал, что нужно собраться с силами и выйти к толпе…
Тупая боль в груди, никому не видимые переживания и наигранная беззаботность и радость – все это – его существование, его цель, к которой он стремился и которую достиг, его вторая жизнь, и он любил эту жизнь, хотя она и доставляла ему столько страданий…