1936 год.
- Митенька, Вы опять играете ми-бемоль. Но ведь здесь нужно ми и только ми. Дорогой мой, я прекрасно понимаю, что весна, авитаминоз, у Вас недавно была инфлюэнца и так далее. Но музыка... Музыка не терпит всех этих отвлечений, мой милый мальчик.
Митя сидел на вертящемся стуле перед кабинетным роялем, и взгляд его не отрывался от клавиш. И чего хочет от него эта старуха? В её присутствии он почему-то всегда чувствовал себя маленьким и очень глупым щенком.
Есть такие люди, вроде - ничего особенного, люди как люди, но рядом с ними ты ощущаешь огромную пропасть, отделяющую их мир от твоего.
И слова-то какие говорит: "Инфлюэнца" . Хорошо, у Мити папа - врач, так Митя от него знает, что инфлюэнца - просто грипп. Так бы и сказала : "грипп". А то - "инфлюэнца"...
- Давайте сыграем эту часть ещё раз. Постарайтесь больше не заглядывать к соседям.
"Заглядывать к соседям" - так учительница музыки говорила, когда Митя брал не те ноты.
Миранда Аристарховна, невысокая, тонкая, далеко не старая женщина лет сорока - сорока пяти, казалась Мите глубокой старухой. Она очень много курила, причем, только "Беломор", по-мужски крепко затягиваясь, прикуривая одну папиросу от другой. Её тонкие длинные пальцы, с чуть приплюснутыми подушечками, навсегда пропитались табачной желтизной. Голова всегда гордо поднятая. Лицо было бы красивым, если бы его аскетическая худоба и желтинка в глазах не придавали ему несколько хищный вид. Но больше всего ощущению старости способствовала причёска. Жидкие, коротко остриженные волосы непонятного седовато-желтоватого цвета с трудом прикрывали голову, совершенно открывая маленькие изящные уши с дырочками. Но за год, что Митя ходил сюда заниматься музыкой, он ни разу не видел, чтобы в эти дырочки были вдеты серьги. И ещё - учительница никогда не улыбалась. Голос её всегда звучал ровно, чуть глуховато, почти без эмоций.
Метроном бессердечно медленно отсчитывал минуты урока.
-На сегодня достаточно - произнесла Миранда Аристарховна, когда Митино терпение совсем уж было подошло к концу. - Дома, пожалуйста, выучите пьесу, что мы с Вами сегодня разобрали на уроке. И не забывайте, что с Вашими способностями необходимо не менее полутора часов в день заниматься.
- Хорошо, Мира Арист-на - проговорил мальчик, как всегда проглатывая чуть не половину имени учительницы.
Он шёл по улице, и ему было радостно оттого, что на сегодня закончились все занятия, что солнце, что тепло. И в голове все время крутилось: "МИтя-МИранда-МИмоза -МИ..."
Митя обладал способностями, но - как-то однобоко. Все, что касалось естественных наук, с трудом укладывалось в его голове, и из класса в класс мальчик переползал только благодаря неплохим способностям к рисованию. Его обязанностью было оформление стенгазеты, что он всегда с удовольствием и блеском делал. Учителя частью жалели, а частью презирали его, выставляя тройки со вздохом и мыслью, что лучшего ему вовек не заслужить, и пусть будет и за эти тройки благодарен.
Когда же родители заставили Митю заниматься фортепиано, мальчик долго горько плакал. В его голове отложилась мысль, с таким усердием вбивавшаяся учителями: его ждёт будущее маляра, и на большее он не способен. Впрочем, спохватывались преподаватели, быть хорошим маляром - тоже очень почётно.
В школе никто не знал о музыке. До Миранды Аристарховны мальчик занимался фортепиано с другими учителями, и все они заявляли, тяжело вздыхая, что, конечно, бренчать по клавишам они Митю научат. Но о каком-либо музыкальном будущем даже смешно говорить. И только эта непонятная "старуха" никогда ничего не говорила. На все вопросы родителей, она отвечала: "нужно работать, там видно будет".
Митя побаивался её, но не так, как школьных учителей. Ни жалости, ни презрения в обращении с ним учительницы мальчик не чувствовал. Было что-то другое, незнакомое, непривычное и непонятное.
Самым неприятным стало то, что Миранда Аристарховна заставила его переучиваться ставить руки. Сначала играть по-новому было очень непривычно и неудобно, казалось, все прежние навыки пропали. Но постепенно мальчику становилось все легче и легче, и вот уже вещи, о которых никто из его прежних учителей и помышлять не мог, стали получаться.
Иногда, показывая новые пассажи и приёмы игры, учительница вдруг переходила с русского на другие языки, которых мальчик не знал. Он только чувствовал, что она использует не один иностранный язык, а разные, в том числе и изучавшийся в школе немецкий. Выговаривала Миранда Аристарховна фразы не сразу полностью, а делала маленькие паузы, причём явно обращаясь при этом к Мите. Это было странно ощущать, но Мите скоро стало казаться, что он понимает все, что говорит Миранда Аристарховна. На самом деле, движения учительницы были настолько органичны, настолько понятны, что голос, казалось, просто повторял словами то, что она делала.
Постепенно страх перед новой учительницей стал исчезать. Возникавшее новое чувство мальчик ещё не мог определить. По крайней мере, на занятия он шёл добровольно, стараясь не опаздывать.
Страшно застенчивый и зажатый, Митя обладал удивительной памятью. И однажды, услышав начало знакомой фразы на незнакомом языке, Митя, не дожидаясь продолжения её учительницей после маленькой паузы, сам завершил эту фразу, вслух произнеся знакомые слова.
_ Вы делаете успехи, юноша - с лёгким удивлением произнесла учительница, - откуда Вы знаете этот афоризм?
- Простите, пожалуйста, я не хотел Вас передразнивать...
- Да за что же Вы извиняетесь? Я просто хотела узнать, кто научил Вас этой фразе?
- Я просто запомнил, Вы так часто её повторяете, что я просто запомнил.
-Да? Это замечательно. А что Вы ещё запомнили?
Мальчик оторвал глаза от клавиш и взглянул на учительницу. Удивительно, но в её желтоватых глазах бегали весёлые искорки. Куда-то совсем исчез страх и раскрепощённая память легко выкидывала на язык все ещё непонятные, но такие знакомые слова.
- Очень интересно, - проговорила Миранда Аристарховна - и что же Вы из этого можете перевести?
- Только одно предложение, потому что оно по-немецки, я его в школе учу, - ответил мальчик.
- Я знаю пять языков, два мёртвых и три современных. Я могла бы позаниматься с Вами, если у Вас есть желание.
- Я не знаю, - смутился мальчик, - и потом, захотят ли родители платить за уроки?
- Знаете что, молодой человек? - Мы им ничего не скажем. Это будет наша с Вами тайна. Денег мне с Вас брать не требуется. Но платить Вам придётся - усердием. Если замечу, что не выполняете обязательств - перестану с Вами заниматься. Решайте. По рукам?
- По рукам - Митя схватил протянутую руку учительницы и сжал её. - А с чего мы начнём?
- Я думаю, мы начнём с немецкого. Каковы Ваши успехи в школе?
Митя смутился. Миранда Аристарховна внимательно посмотрела на него.
- Впрочем, это не важно. Лучше послушайте, - учительница придвинулась к роялю и заиграла.
Мелодия была мягкая, грустная, "ночная" - подумалось Мите. "Горные вершины спят ..." - oна читала такое знакомое стихотворение, но совсем не так, как привык слышать это Митя. Что-то незнакомое, глубокое и невероятно притягательное было в этом чтении. А ещё музыка, музыка сливалась со словами и обрушивалась на мальчика, перехватывая дыхание.
- Да, это Лермонтов. И многие знают, что это перевод из Гёте. А слышали ли Вы, как звучит оригинал? Нет? Так слушайте, - и она снова заиграла, и из уст ее полились знакомые и незнакомые слова, но уже на немецком языке. Ощущения и чувства были совсем другими.
- Слышите разницу? - спросила Миранда Аристарховна, - Вы совсем иначе воспринимаете, потому что Вы не знаете языка. Но музыку стиха Вы слышите уже сейчас. Давайте вместе переведём и выучим это стихотворение.
Так начались эти удивительные занятия. Не зажимаемая чувствами страха и сомнения, память легко вбирала в себя новые знания. Митя стал значительно больше читать. И хотя учитель немецкого в школе продолжал ворчать что-то о "совершенно неспособном к языкам ребёнке", в Митином дневнике стали изредка появляться четвёрки. Для мальчика открылся мир поэзии. Довольно скоро с помощью Миранды Аристарховны Митя приступил к чтению Гейне на немецком.
Удивительное дело. Нагрузка становилась все больше, но и время как будто растягивалось. Занятия музыкой доставляли все больше и больше удовольствия, все более и более сложные вещи подчинялись мальчику, а наполненная светом поэзии душа все больше раскрывалась, договаривая в музыке то, на что не хватало слов.
За пролетевший год Митя очень сильно вытянулся, полнота, создававшая ощущение рыхлости, исчезла, после продолжительной зимы лицо осунулось и побледнело. Зато глаза смотрели на мир уверенно и открыто. Да, конечно, Митя не играл в футбол, его не привлекали шумные погони игры в "казаки-разбойники". Отношения с одноклассниками были нейтральными: его не то, чтобы сторонились, по крайней мере, перестали дразнить "жир-трестом" (стало не за что), но в общие игры особо не звали.
Вторым языком, за который Митя и Миранда Аристарховна принялись, стал французский. И однажды Мите довелось переводить статью о французской борьбе. Статья его заинтересовала. Там были описаны и нарисованы приёмы. Не имея партнёра, отрабатывать приёмы невозможно, но готовить тело, набирать силу можно и в одиночку. Именно этим подросток и занялся. Отжимания, подтягивания. Где-то раздобыл пятикилограммовый разновес и делал с ним наклоны по сто раз.
Митя разительно изменился. Не понимая, что происходит, многие школьные учителя злились, откровенно пытаясь подловить мальчика на незнании. Часто это удавалось - учитель все же, как правило, знает больше школьника. И тогда учителя с победным видом выводили плохую оценку в журнале. Но двоек практически не стало совсем, да и тройки постепенно уступали место лучшим оценкам.
И мать, и отец много работали, дома бывали мало, юноша последнее время никаких хлопот не доставлял, даже учиться стал лучше, так что вмешательства не требовалось. На остальное просто не хватало времени.
Но главная жизнь была не в школе и даже не дома, хотя родителей Митя очень любил.
Миранда Аристарховна больше не казалась ему страшной или некрасивой. С радостью бежал Митя на встречи к ней, как к самому большому другу. На 8 Марта, принеся в подарок традиционную мимозу, Митя вдруг подумал про себя: " она сама - как мимоза, совсем жёлтая..." Он уже знал, что у Миранды Аристарховны больная печень. Но сейчас желтизна стала какой-то особенно яркой, а худенькая женщина казалась совсем прозрачной, черты лица сильно заострились.
- Вам нужно к врачу, - в голосе мальчика слышалась тревога.
- Да? И что нового я могу там узнать? - невесело усмехнулась учительница.
Вечером Митя дождался отца, работавшего врачом, про которого говорили, что "врач он от бога".
- Пап, а что это может быть, когда человек худеет и худеет, и весь жёлтый?
- Желтуха, скорей всего. Это у кого? Температура высокая? Ты туда не ходи, слышишь, а то сам в момент подхватишь.
- Да нет, это уже давно. И температуры нет, а только...
- Что - только?
- Пап, можешь посмотреть Миранду Аристарховну? А то она сама никуда идти не хочет. А ты, как бы между делом зайдёшь, деньги за уроки передать. И посмотришь. Пожалуйста.
На следующее занятие Митя привёл с собой отца.
-Здравствуйте, Миранда Аристарховна, давненько я у Вас не был. Не могли бы Вы рассказать мне о Митиных успехах?.
Слушая плавную речь учительницы, доктор обеспокоенно разглядывал ее.
- Борис Львович, Вы меня совсем не слушаете - наконец проговорила учительница.
- Простите, уважаемая Миранда Аристарховна, меня очень беспокоит Ваш вид. Как врач, вынужден сказать, что Вам срочно нужно в больницу.
- Митя, оставь нас пожалуйста вдвоём с твоим папой - вдруг попросила Миранда Аристарховна.
Митя вышел в коридор. Минут через пятнадцать дверь отворилась и на пороге появился отец в сопровождении учительницы.
- Так я Вам выпишу рецепты, а Митя купит и принесет лекарства. И через пару дней снова зайду Вас проведать.
- Спасибо, Борис Львович.
Лета Миранда Аристарховна не дождалась. Болезнь со странным, коротким и дурацким названием далеко не всегда поддаётся лечению.
1938 год.
Митя очень тяжело переживал потерю друга. Но жизнь шла дальше, юность брала свое.
Весна, набравшая силу, рвалась в открытые окна берёзовыми серёжками, клейкими скорлупками тополиных почек, густым ароматом букета смешанных запахов. А навстречу ей из окон лилась музыка, весёлая, танцевальная, порой чуть грустная, вызывавшая странное, чуть щемящее, чувство, которое быстро проходило, прогоняемое новизной всего окружающего мира.
В один из таких чудесных весёлых весенних дней Митин папа не вернулся с работы.
В поликлинике все молчали, не отвечая на вопросы Мити и его мамы, и только плотнее поджимали губы. Вечер прошёл в тревоге и заботах. А в пять утра к ним пришли. Обыск длился недолго, но пересмотрели абсолютно всё и, после ухода его проводивших, Митиной маме и юноше пришлось основательно потрудиться, пока комната, хотя бы в первом приближении, приняла приемлемый вид. Из соседнего окна доносился фокстрот, из окна напротив - танго, и всё это вместе сопровождалось нескончаемым рефреном Митиной мамы: "не понимаю, Боря - кристально честный человек, он не мог сделать ничего плохого. За что? Почему?" В её голосе слышалось столько изумления и страха, что даже боль случившегося, казалось, отступала на задний план.
- Митя, ты должен уехать, исчезнуть. Они не будут искать ребёнка.
- Мама, а как же ты? Ты поедешь со мной?
- Куда? Ты же слышал, я не должна покидать город... Так, сейчас самое главное - определиться, куда тебя послать, чтобы не нашли... Где труднее всего найти лист? - среди других листьев... Все, решено, ты едешь в Москву к дяде Саше, он занимает высокий пост, его не тронут, он сможет тебя защитить или спрятать.
В то же утро Митя сидел в вагоне поезда и глазами, полными слёз, глядел на перрон, на котором не стояла его мама. Она проводила его только до дверей квартиры, порывисто обняла, поцеловала и подтолкнула на лестницу. Пока Митя спускался, она так и продолжала стоять в дверном проёме. Лишь когда он спустился в подъезд, откуда нельзя было увидеть дверь квартиры, он услышал, как мама крикнула: "И не забудь купить хлеба, когда будешь возвращаться!". Видимо, в коридор вышел кто-то из соседей.
Митя обежал дом и взглянул на своё окно. Мама уже стояла там. Он помахал ей рукой, боясь расплакаться, она помахала в ответ, Митя повернулся и зашагал от дома.
"Иди не торопясь, спокойно, слово ничего не произошло" - тысячу раз повторила ему мама, пока собирала необходимые вещи и укладывала их в вещмешок...
Приезд мальчика дядю далеко не обрадовал. Нет, он любил Митю, его маму и папу. Но происходившие события настораживали и пугали, заставляя сомневаться в самых невинных вещах. Митю определили жить к бабушке, маме папы и дяди. Ещё далеко не старая женщина обладала многими положительными качествами, в том числе необъятным терпением и душевной чуткостью, что позволило Мите за летние месяцы каникул сблизиться с ней и даже подружиться. Удивило, что в школе ничего не спросили про то, почему он поменял место жительства. С Митей побеседовала завуч школы и юношу определили в девятый класс. Подготовки, полученной у Миранды Аристарховны, оказалось достаточно для того, чтобы выдержать конкурс и поступить в Гнесинское училище.
В классе, где оказался Митя, учились ещё несколько ребят, родители которых были арестованы, поэтому лишних вопросов Митя избежал. Впрочем, отношения сложились почти со всеми новыми одноклассниками. Новые учителя тоже не особо зверствовали и, по прошествии двух лет, Митя получил вполне приличный аттестат, дававший шанс поступления в Гнесинский институт, а, может быть, даже в консерваторию. Но сдать вступительные экзамены Митя не успел - призвали в армию.
1941 год.
Строительный батальон, в котором оказался Митя, располагался под Выборгом, строил военный аэродром и отличался одной особенностью: практически все бойцы этого воинского подразделения были детьми "врагов народа", осуждённых по знаменитой 58 статье. Работать заставляли на износ, как штрафников, а кормили так, что через два-три месяца почти все становились дистрофиками. Настоящих заключённых ( в основном осуждённых по уголовным статьям), которые тоже трудились на этом строительстве, кормили лучше, чем солдат. Ходили слухи, что батальон предназначался для уничтожения...
Как бы всё повернулось, не знает теперь никто, но - началась война. Митин батальон, оказавшийся недалеко от линии фронта и не представлявший собой боевую единицу (лопата - у каждого, но - по одной винтовке на отделение), предполагалось перебросить на рытьё окопов и строительство укреплений на подступах к Ленинграду. И вот тогда в головы отчаявшихся, оголодавших солдат пришло решение - бежать из батальона. Но - не назад, в тыл, а - вперёд, в действующие боевые части.
В ночь передислокации двенадцать человек, в том числе и Митя, просто сбежали и спрятались, оставшись незамеченными в отъездной вокзальной суматохе. Военный комендант вокзала, к которому через несколько часов заявились беглецы, сначала хотел их расстрелять за дезертирство, затем - отправить догонять батальон, но потом был обрадован предложением одного из строевых командиров, доукомплектовать ими часть, отправлявшуюся прямо на фронт.
Получив пайки, перекусив, ребята повеселели, а выданные винтовки придали уверенности. Это ведь достаточно трудно - долго страдать и задумываться о смысле жизни, когда тебе только девятнадцать лет.
Так Митя попал на Ленинградский фронт...
****
Продолжение найдете по ссылке:
http://proza.ru/2008/09/10/282