Смог так густо окутал город, что не видно было стоящих на другой стороне улицы домов. Никто не знал природу и происхождение этого смога. То ли это угарным газом собирались над городом мрачные сгустки с горящих рядом торфяников? То ли это выхлопы работающих машин, а также другие продукты сгорания, получающиеся от непрерывной деятельности человека? Собирались они, собирались под куполом небесно-голубой тверди, - и, наконец, заполнили собой все существующее пространство. И висят теперь грязными клочьями среди листвы желтеющих деревьев, жмутся к земле, прибиваемые искусственно вызванным дождем. И некуда им деться, потому что весь мир, вся Вселенная – это один неведомый смог, одно большое ядовитое облако. И чудится, что вот высунется из белесой колышущейся массы чья-то страшная, похожая на толстую веревку, сильная рука, схватит слабого человека и утащит за собой во мглу, сквозь которую не видно прохожих, не видно домов и деревьев, - и даже солнце кажется просто красным туманным кругом, на который можно смотреть, не надевая черных очков. Романом Стивена Кинга обступала город подбирающаяся к нему немая мгла. И людям было тревожно, одиноко и неприкаянно. Они брели по улицам, не видя друг друга и обиженно вскрикивали, если с размаху ударялись о столб, или дерево, или друг о друга. Люди давно забыли о солнечных днях. И, засыпая, мечтали увидеть во сне солнечный луч, а еще лучше – поднимающееся солнце. Оно представлялось измученным людям ярко-белым, слепящим глаза полукругом, которое, далеко от себя выбросив лучи, вставало и росло на черном небе, отталкивая от себя черную же поверхность Земли. Оно, только оно, блестело и ярко горело белым фосфорическим сиянием, а небо и Земля оставались черными, недвижными, лишенными тени, отблесков и других рефлексий.
Солнце, у которого не было прошлого и будущего. Солнце, которое возникло сразу, ниоткуда, и так же сразу, никуда, уйдет, исчезнет, превратится в ничто. И каждому человеку казалось, что его собственная судьба, - как это иллюзорное солнце, которое словно кто-то нарисовал, а потом порвал рисунок и выбросил обрывки. Ищет человек свой путь, подбирая разорванные куски некогда единого целого. Но разорванные линии, составлявшие когда-то неделимый образ, складываются теперь в какие-то уродливые, гротескные зрелища, не радующие глаз, а, напротив, - пугающие его. Так бывает, когда долго приглядываешься к старым, очень старым обоям, покрытым рисунками со следами отшумевшей жизни: какими-то точками, оставленными мухами; грязными подтеками и стекавшей с потолка воды; выцветшими квадратами, где прежде висели фотографии… Да мало ли что еще можно найти на старых стенах дряхлеющей квартиры! И в каких-то ракурсах, при разном освещении, - видим мы то одутловатое мужское лицо с лысоватым черепом вместо волос, то ирреально проступающий сквозь слияние пятен и точек тело плывущего в море кита, то мелькнет силуэт неведомой птицы, а то – утонченное, удлиненное девичье лицо с огромными глазами иконной богородицы.
Так и эти обрывки – все, что осталось от ликующего солнца, - составились вдруг в страшные и злобные лица каких-то существ, которые словно выглядывают из-за черной стены, ухмыляясь, раскрыв рот, будто пытаясь что-то сказать. И тонкие их губы не могут скрыть торчащих острых зубов. И от этих страшных лиц даже само солнце, образ которого еще не погас в воображении человека, - словно чернеет, сливается с черным небом и черной Землей, превращается в мрачное облако смога.
И что же? Где путь человека? Где его дорога? Вот родился он, человек, недоношенный, весом в один килограмм, весь покрытый, как зверек, пушистыми волосами, и руки у него, как у примата, - длиннее колен. Но все-таки выжил, вырос, превратился в нежную застенчивую девушку. И счастье, счастье – вот что видит девушка вокруг себя, пока вдруг не встретится с другим человеком, будущим своим мужем. Но они любят друг друга. Любят по-настоящему. Яркое солнце светит им с небес, указывая путь. И уже надо венчаться. Кольца блестят, фата девственно белеет, и платье ждет своего единственного торжественного выхода. Ах!.. Нет больше солнца. Девушка заболела. И потом болеет долго, тяжело, безрадостно. Болеет до тех пор, пока не решается проститься, расстаться со своим мужем. Но любила ли она его? Было ли это судьбой? Или это обрывок рисунка, линии которого соединились не под тем углом и потому изменили ее жизнь?
А потом – случайная встреча в поезде, о которой она давно забыла. Просто они ехали в соседних купе, и днем часто стояли в коридоре у окна, провожая взглядами убегающие города и, сохранив в подсознании образы друг друга, - расстались, вышли каждый на своей станции, чтоб никогда больше не встречаться.
Но ведь они не знали, что когда-нибудь смог окутает весь мир. И кто-то разорвет нарисованное солнце и разбросает обрывки по свету. И получится так, что они подберут два обрывка и станут разглядывать их. В густом смоге, не видя друг друга, они станут разглядывать их, как причудливые пятна на старых обоях. Им захочется выразить словами свои чувства, - и они напишут свои рассказы, а потом, случайно встретившись друг с другом в тумане, - они удивленно произнесут одни и те же слова: «А Вы тоже пишете прозу?»
И если это не судьба, если это не единственно правильный путь в жизни, - значит, жизнь – случайный подарок. Но, как и большинство подарков, - ненужный, бессмысленный.
«А Вы тоже пишете прозу?» Вопрос этот не мог быть случайным. Нужен был смог. Нужно было нарисованное солнце, а затем разорванное на части. Нужно было трагическое рождение, едва сразу же не закончившееся смертью, нужна была недлинная поездка в поезде. И вот только после этого – продолжение пути, закономерное, выстраданное, составленное из разрозненных, казалось бы, обрывков, которые непостижимым, волшебным образом соединились друг с другом.
«А Вы тоже пишете прозу?» Как легко, как просто! И как трудно, как тяжко.
И бесконечные сомнения: случайность или судьба движет нашими поступками, организует всю нашу жизнь? И, когда много событий остается уже позади, когда остается лишь осмысливать свою жизнь, - то вдруг опять, с не-обычной ясностью выплывает в сознании: «А Вы тоже пишете прозу?»
Оправдывая или не оправдывая свою жизнь, человек подчиняется ее законам, которых не в силах постичь? Или пытается объяснить свою жизнь тем, что цепь случайностей сложилась так, а не иначе?
Должен или не должен был прозвучать вопрос, ради которого написан наш рассказ? Должен или не должен был родиться сам этот рассказ?
Да, да, да! Потому что они встретились, потому что они спросили друг у друга то, что должны были спросить, и мне осталось лишь записать это. Ведь я должна была это сделать в один из серых сентябрьских дней, сидя за столом и глядя в окно, где сырой и ядовитый смог окутал московские улицы и переулки…