ПРОМАХ
Заливные Луга, в широкой пойме Исети, с тех годов как забросили покосы и убавили колхозные стада, совсем заросли и превратились в непролазные дикие дебри.
Тут, в ивняках, осоте и перепутанных травах, нашли, как в те стародавние годы, когда человеком и не пахло, приют и убежище, скрытные коростели, зайцы, косули… Где-то рядом с ними устроили свои потайные логова енотовидная собака и прочие мелкие хищники, вроде колонка и горностая. Всё бы и хорошо, да только весной луга тонут под талой водой, и звери уходят кто куда. А сразу после половодья перебираются обратно в Луга, и до следующей весны живут привольно, нагуливают к зиме вес, растят малышей. Так в своих делах постепенно и забывают про людей, которым тоже совсем стало не до лугов. Только, к осени потревожат ставшие редкими, самые стойкие и верные своему увлечению, охотники. Пробираются к своим заветным озёрам караулить уток. И, конечно же, приглядывают за косулями, или как их ещё зовут - козлами, и такое есть, что уж греха-то таить…
Вот и Петро Стариков, как и многие «козлиную» путёвку не брал уже поди с самых перестроечных пор, когда обозлился на всех депутатов и прочих «народных избранников» и решил, что государство его – честного крестьянина, больше не обманет… За эти годы успел родиться и подрасти сын Колька. Только жалостливый больно получился парнишка. Во всём вроде опора, а даже овечку порешить не может. И уток бьёт, только беда, до первого подранка. А если случится ранит, всё, сразу ружьё разряжает и ходит по берегу, переживает.
Не брал его ещё Петро на козлиную вылазку. Всё сам, или с мужиками. Да только не со всяким пойдёшь. Все знатоки. Спорить начнут, да до последних слов разругаются. Только зря день потеряешь. Потом винят друг–дружку. А всё равно, одному не сподручно, наугад приходится. Тоже находишься за день. Стяжелел Петро, годы всё же, вот и взял в этот раз Кольку, вместе с его закадычным другом - увальнем Мишкой…
- Тише, вы, обормоты, – в который раз, грозно зашептал Петро.
Друзья оборвали какой-то свой разговор. Замолчали, опять заозирались, и, стараясь потише шуметь травой, побрели за ним следом. Петро, как всегда, долго петлял по угадываемым им как-то тропам, огрызался на спотыкающихся ребят, и всё водил и водил их по одичавшим лугам.
- Тут, они где-то, - отирая крупный пот со лба и переводя дыхание, наконец, объявил он, - сейчас глядите.
- Да дробь – то убери, пока, заряди картечь, – скомандовал он Коле. – Я там, четыре патрона в патронташ вставил.
- Ну, сейчас, пойдите, - продолжал громким шёпотом наставлять Петро, - ты, Кольша, вон к той черемшине, а ты, Михалко, туда, к тополине, направься. А я, вон там под кустами буду. Если есть кто, всё одно на меня и выйдет.
- Хитёр, ты - дядя Петя, – восхитился Мишка.
- Поохотничай, с моё-то, тоже, хитрым будешь. – Петро, опять, чуть покраснел, пытаясь скрыть довольную улыбку.
– Так, значит, туда потихоньку идите, а потом возле кустов на меня. И как обратно пойдёте, лайте, орите, шумите как хочите, только громче, - наставлял он.
Ребята побрели, каждый своим путём прямо, без тропы. Хрусткие травы, спутанные нечёсаными космами, будто хватали за ноги, и оба поочерёдно падали. До черёмухового куста Коля добрался весь в репьях, череде, в мокрой от пота одежде с облипшим пушистыми семенами осота лицом.
- Ну и ладно, – стараясь громче шуршать травой, пробормотал он и побрёл к кустам.
Коля кричал по дурному, гавкал, пел всякую чушь. Так, что в голову придёт. Когда падал, зацепившись сапогом за какой-нибудь особенно крепкий пучок уже росистой травы, громко и неумело ругался. Выстрелов всё не было. «Наверно опять ни кого нету? А может, я и не услышал?» - равнодушно думал Коля.
Орать уже не получалось, было до одури жарко и тяжело дышалось. Коля, молча выбрался на зарастающую плотинку - гать, и, переводя дыхание, остановился посреди глубокой лужи. Дальше шуметь было не нужно, и он просто стоял, по щиколотку в воде, остужая раскалённые, в сапогах болотниках, ноги. Послышался треск, шуршание травы, из куста вывалился раскрасневшийся, мокрый и какой–то жалкий Мишка.
- Ну, что, видел кого-нибудь? – довольно бодро спросил уже отдохнувший Коля.
– Да... кого… тут… увидишь? – Мишка всё пытался отдышаться. - Разогнали всех козлов, открытие-то, когда уж было, – продолжал он озираясь.
– Отец говорил, видел тут одного здорового не так давно, – объяснил Колька, – вот и гоняется за ним пока Федька Ершов с Витькой, не убили. Они тоже в луга каждый день ездят.
Петро ребят уже видел, промелькнули меж кустов пару раз. Идут и болтают как всегда, потёмы. Но он всё равно ждал в своём укрытии, уже так, для порядка: «кто его знает, козла этого? Всё же – зверь». Высоко над его головой просвистела крыльями утиная стайка, где-то далеко в лугах дважды бухнули двенадцатым калибром. «Ершов покастит», - решил Петро. Всё настойчивее гундели комары, а из-за реки всё яснее слышалось далёкое умоляющее мычание деревенских коров и какой–то суетный деловой рокоток трактора. Всё Петра отвлекало, раздражало, что ли. Казалось, и тот – рогатый, которого он уже не первый раз пытается подловить тут в Лугах, тоже затаился и слышит всё то же самое, и его это, наверно, тоже тревожит. И сейчас главное перетерпеть. Кто – кого. А он, наверно, от этого нетерпения, слушал и всматривался уже как-то не так. От сгустившегося тальникового сумрака до боли зарябило в глазах: «Стареешь Петро». Движение он заметил не сразу. Из куста совсем не далеко, тихо возник крупный рогатый косулий самец.
Охотник вскинул ружьё, но прежде чем выстрелить, как всегда, когда добыча знатная, что по правде не раз уже подводило его, залюбовался. Матёрый великан, с редкостной короной рогов, опасливо оглядывал плёсо. Напружиненный, готовый отскочить обратно, переступал он на тонких невидимый в травах ногах. Петро точно знал: «Переступает…».
Ребята тоже козла заметили. Миша замер, а Коля как учил отец, вскинул ружьё, прицелился в грудь. Выстрелить сразу, что–то не давало. Что–то там, внутри Коли, останавливало от этого не сильного движения – нажать спусковой крючок. Но всё же он справился раньше отца. Громыхнул и укатился гулять эхом по лугам выстрел. А, Коля точно знал – не попал…
Козёл будто этого и ждал, рванул в куст, из которого вышел. Уже вдогонку грянул выстрел Петра, затем второй. В том месте, где скрылся козёл, ветви ещё качались, и Коля бахнул туда из второго ствола.
- Эй, мазило, ты в кого стрелял, – Петро выбежал из засады, – а я-то, старый дурак, засмотрелся. Иди, ищи, поди, ранили.
Коля побежал к кустам, уверенный: «не ранили». Но всё равно побежал, а что ещё было делать. Миша за ним. Облазили кусты, покос, шумные камыши за ивняками. Ни козла, ни капель крови, ни следов, ни чего не нашли и уморённые вылезли обратно к Петру.
- Как провалился, – ворчал, пыхтя, Мишка.
- Как – же будет он тебя ждать? – зло усмехнулся Петро, закидывая почти пустой рюкзак за спину и подправляя лямки, – Всё, шабаш, айда домой.
- Ты, что, Колька? – громко возмущался Мишка, – эх, кабы, у меня ружьё было, я бы уж его…
А Коле стало вдруг легко, спокойно, и как-то даже весело. Однако, стараясь не подавать вида, он всё оправдывался: «Рука дрогнула, вот и промазал».
***
… А Он, продрался сквозь тальниковые заросли. По знакомой тропе всё дальше уходия в луга, слыша, как шумно мечутся по кустам, а затем уходят эти странные люди, уносят с собой все непонятные запахи и звуки. Где–то, совсем рядом, схоронилась Она, и Он это тоже чувствовал. А не по далёку, тот молодой не терпеливый, с остренькими рожками, которого непременно надо прогнать. И Он, почуяв его, заревел, бросая вызов в притихшие луга. Далеко разнёсся могучий, не по стати рёв.
Молодой самец услышал его, и, вскипая яростью, огласил Луга ответным боевым кличем. Услышала и самка, и осторожно побрела на зов. Услышали и охотники.
- Вот, гад … - ругнулся Петро.
- Ещё и смеётся собака, – выговаривал Мишка.
«Живой», - тайком обрадовался Колька.
С реки потянуло лёгким пока, прохладным туманом. Трава отяжелела от оседающей холодной влаги. Осторожные утки, дождавшись, наконец, темноты, заспешили, не видимые, в поля на ночёвку, свистом крыльев выдавая себя.
А за протоками, подминая травы, сходились в схватке за жизнь рогатые поединщики…
А. Мурзин, сентябрь 2005г.