Вариации на тему лирического детектива

 
Он как- то странно взмахнул руками, точно большая птица крыльями, ударил локтем о фару машины и медленно осел на еще не растаявший снег, оставив на блестящем капоте огромное багровое пятно.
Я подошла ближе, хотя уже из дали видела, что работа выполнена четко и без сбоя. Но все же глянула в остывающие , будто в слезах, глаза, выстрелила прямо в середину белого лба, мельком оценила красивую красную точку, обезобразившую это еще молодое лицо и также, чеканя шаг, повернула в свое укрытие.
Подобрала свой большой рюкзак, застегнула все замки, перевязала все шнурки на зимних ботинках, отряхнула мокрый снег с синих джинсов, натянула толстые вязанные перчатки и медленно побрела к дороге в надежде поймать попутку побыстрее.
Обычно в такую рань редко кто выезжает за город. Не выходные ведь. Обычный рабочий день. Что делать на даче в первых числах апреля? Тем более, что зима в этом году затянулась, и только недавно снег потянулся ползком по полям и паркам, нехотя сползая с уставшей и уснувшей земли.
Я надеялась простоять долго. В рюкзаке был маленький термос и два бутерброда с сыром. Всегда можно подкрепиться и взбодрить себя крепким чаем.
Но неожиданно из- за поворота показался грязно - белый " Жигуль".
Я подняла руку, и он весело, почти как по заказу, тормознул у самых ног, слегка обрызгав мои джинсы придорожной слякотью.
- Здравствуйте! До города не подкинете? - я мило улыбнулась, разглядывая шофера в приоткрытую дверцу.
- Садись!
Я села, втянув рюкзак в салон, скрестила руки. ( Я всегда так делаю в чужих машинах- на удачу- ведь никогда не знаешь, к кому в машину ты садишься и как удачно пройдет поездка).
В салоне было жарко.
Я сняла перчатки, а потом и вязанную шапочку, пригладила взлохмаченные, отросшие за зиму волосы, чуть расстегнула " молнию" на куртке.
- Для походов не рановато? - шофер оглянулся.- Холодно ведь еще!
У него были темные, напоминающие осенние сумерки, глаза.
- Я к бабушке ездила. Она заболела. А потом на электричку опоздала. А сегодня на работу. Муж забрать не смог. Машина испортилась. В сервис погнал.
Моя хорошая сказка про Красную Шапочку , выживающую в трудных условиях реальности, проходила на ура. И подвоха не вызывала. Заботливая внучка. Очень больная бабушка.
- А работаешь где?- шофер , видимо, не собирался молчать.
Но я и не хотела, чтоб молчал. Чем больше лишних и пустых, ничего не значащих разговоров, тем быстрее мы домчимся до города налегке. . К тому же шоферы, берущие попутчиц на дороге, никогда не проигрывают в смысле собственного достоинства. Здесь нет жены, сварливой тещи, нет капризных детей. Он сам себе царь.
- В детском саду. Нянечкой.,- отвечаю быстро.
- Детей любишь?- я заметила, что он улыбнулся.
- Да, люблю. А кто же их не любит?
- А свои есть?
- Есть.
- Сколько?
- Один. Сын.
- Пацан? Это хорошо.
Он закурил, оглянулся на меня и протянул пачку сигарет.
- Закуривай!
- Спасибо, я не курю.
Конечно, мне очень хотелось расслабиться, закурить, жадно затягиваясь сигаретным дымом и впервые не думать ни о чем.
Но это была чужая машина и чужой мужчина. И все мужчины сохранили прежний стереотип постсоветского коллектива- курящие женщины готовы на все.
А неожиданности мне не нужны. И только не сегодня.
- А зовут тебя как?- он бросил сигареты на переднее сиденье, открыл окно.
- Настя.
- А меня Александр. Саня.
За окном уже мелькали многоэтажки: мы подъезжали к городу.
- Остановите у площади. Мне недалеко. Возьмите вот,- я протянула ему десятку.
Он оттолкнул руку:
- Не такси. Не надо.
Я выбрала из кармашка помаду, быстро накрасила губы и улыбнулась сама себе.
Нина Михайловна ждет меня с ночного дежурства. Надо выглядеть достойно.
Он остановился у края остановки.
Я вышла, вытащила рюкзак и еще раз улыбнулась шоферу:
- Спасибо!
Троллейбус еще полупустой от раннего утра довез меня до самого дома.
Я открыла подвальную дверь и стащила рюкзак в свою ячейку. Перевесила через плечо сумочку, пригладила непослушные волосы.
Готова. К труду и обороне.
На кухне пахло чем- то жареным и еще чем- то домашним, уютным и теплым. Господи, как хорошо дома.
Денис выбежал мне навстречу в одних школьных брюках.
- Привет, ма! Сегодня на концерт придешь?
- Привет, герой. Во сколько начало?
- Учительница сказала, в двенадцать. Тебя ждать?
- Конечно, я приду.
Из кухни выглянула Нина Михайловна.
- Слава Богу, ты дома. Как дежурство?
- Спасибо, хорошо. Устала, прямо с ног валюсь.
- Тогда отдыхай. Я на рынок пойду, могу и Дениса до школы отвести.
- Что я без вас бы делала?
- Ерунда, Диночка. Мне в радость.
Она совсем не была еще старой. Просто своих детей у нее не было. Всю жизнь она проработала в школе, и на пенсии пыталась помочь людям. Возилась с чужими детьми, помогала делать уроки, готовила обеды, приглашала на праздники.
Она сама предложила себя в помощники.
- Я могу с Денисом посидеть, когда ты дежуришь,- сказала как- то, увидев ,как я тащу по лестнице полусонного сына к очередной ночной няне.
Я согласилась. Пусть лучше дома спит, чем где- то у кого- то.
Благо мои дежурства не были частыми. Конверты с заказом появлялись раз в месяц, четко, без лишних инцидентов. Конверты с деньгами - сразу после работы.
Сегодня я как раз должна получить такой конверт. И уже предвкушала радость от нового, которое я куплю в свой дом.
Сразу я жила в " хрущевке", на самой окраине. Но с такими деньгами оказалось возможным купить что- то и по лучше. И мы купили эту квартиру.
Денис пошел в первый класс: школа была под боком. Я могла не бежать сломя голову, чтоб успеть его забрать после уроков.
Единственное, что мне не нравилось, это то, что новый адрес я была вынуждена сообщить бывшему мужу, чтоб он мог приходить и навещать сына.
И с какой стати я опять обязана его видеть? Пусть не часто, он не очень- то торопился к сыну, но все равно.
Почему- то даже с годами бывшие обиды все еще помнились и никак не забывались. Наверное, в душе все еще была рана? Я все еще не сумела подобрать мазь и лекарство, чтобы она затянулась. Не сумела или не смогла? ….
В дверь позвонили.
( Интересно, кто? Может, Нина Михайловна что- нибудь забыла и вернулась? )
Я щелкнула замком.
На пороге стоял сегодняшний шофер Александр.
Кровь прихлынула к щекам. Что это такое? Откуда?
- Доброе утро еще раз!- он улыбнулся. - Войти можно?
- Откуда адрес?- спросила, не отходя от двери.
- Ты в машине потеряла. Решил принести,- он протянул мне тюбик моей помады. - Опасная вещь- женские штучки в машине. Тем более в тещиной.
- Ты кто такой?
- Мы же знакомились.
- Откуда адрес узнал? - я не собиралась уступать.
- А ты сердитая. Хоть в середину впусти.
- Я спрашиваю, кто дал тебе мой адрес?
- А ты разве не узнала меня, Дина? - он склонил голову на бок., задумчиво глянул в мои глаза.
- Я вижу тебя первый раз.
- А мы родственники, не знала?
- Какие еще родственники?
- Мы родню на пороге перебирать будем?
- Не вижу смысла приглашать тебя на кофе.
- Я муж сестры твоего мужа.
- У меня давно нет никакого мужа. Он погиб.
- И где же?
 - Выполняя интернациональный долг.
- Может, для тебя он и погиб, но для всех нас он прекрасно здравствует. И катается как сыр в масле.
 - Я тоже не бедствую.
- Заметно. Поэтому и катаешься в такую рань по дорогам.
- Это не твое дело.
- Я тебя тоже не сразу узнал. Только, когда ты вышла. Вспомнил, где тебя видел.
- Видел и забыл. Тебе не пора, кстати?
- Гонишь?
- Послушай, ты мне никто. И муж мой мне давно не муж. Если ты и родственник какой- то, то иди с миром. Мне тут никакие родственники не нужны.
Я давно уже не приглашала к себе никаких родственников, тем более со стороны мужа. Когда я ушла, их не стало в одночасье. В этом моя бывшая свекровь была права- есть человек- есть люди, нет человека- нет людей. Хотя, по правде говоря, не было у меня никаких близких родственных связей. Не было, и заводить их я не собиралась.
Откуда вообще он взялся этот родственник не пришей кобыле хвост?
- Неужели тебе неинтересно, кто и что?- он явно не собирался уходить.
А я сжимала в кулаке помаду. Надо же потеряла в чужой машине. Это плохой знак.
- Ладно, заходи,- смилостивилась почему- то.- Я кофе все равно пить собиралась.
Он протопал на кухню, сел за стол. Повертел в руках пачку " Парламента".
- Соврала, да?- сказал или спросил невнятно. - Далеко живешь. Я мог и не заехать.
- Тебя, по- моему, никто и не звал,- я поставила перед ним чашку кофе, а сама села напротив.
Хотелось прилечь и хотя бы немного вздремнуть после бессонной ночи. Но этот родственничек некстати испортил все планы. Не дай Бог, завтра сюда нагрянут следующие!
 - Что примолкла? Настя ты или Дина?
- Если ты родственник, значит сам знать должен.
- А я знаю, вернее, помню. Ты- Дина. Тебя Игорь так называл.
- Тебя я вот что- то не припомню.
- А меня не было на вашей свадьбе. Я в Голландию ездил по контракту работать.
Действительно, мы пробыли вместе только год. Обычно через год расстаются только восемнадцатилетние юнцы, которые слабо понимают реальность семейной жизни. Мы же разошлись, прекрасно осознавая, что за будни готовит нам будущее.
Денис родился, когда я жила в " хрущевке". Игорь навестил нас только два раза. Один раз - в роддоме и второй раз- когда Денис заболел желтухой, через три месяца.
Ныряя мимо развешенных пеленок, он торопился домой смотреть футбол, а я, как идиотка, все качала на руках уснувшего Дениса , и не останавливала его. Хотя сама валилась с ног. А когда он уехал, я все - таки свалилась через два дня, с температурой. И если бы не соседка , пришедшая случайно, может быть, и не очнулась тогда.
А потом меня забрал к себе Петр. И это ему я должна быть благодарна за все, что у меня есть теперь.
- Я приезжал сюда к тебе, ты не помнишь? - утренний гость все еще пытался наладить связь. - Игорь попросил. Это в прошлом году было. Он к тебе поднялся, а я в машине ждал. Он мне тогда адрес оставил.
- Игорь бывает здесь не часто.
- Если бы ты захотела, он вернулся бы.
- На все готовое?
Я поднялась из- за стола и подошла к окну. Взяла сигарету, прикурила, распахнула окно.
Что может понимать и чувствовать чужой мужик в отношениях других людей? Ничего. Но тем не менее он дает советы и учит жить.
- Куда ты ездила с утра?
Я вздрогнула. Как- то неожиданно он спросил.
- К бабушке.
- Нет там у тебя никакой бабушки. Твоя бабушка умерла лет десять назад.
- Значит это чужая бабушка, которую я периодически навещаю.
- Где ты работаешь, Дина?
- В детском саду.
- С высшим образованием моешь детям попы и грязные штаны?
- С высшим образованием у нас теперь даже улицы метут. Ты не знал?
- Я серьезно?
- А зачем тебе? Игорю расскажешь?
- Просто, если у тебя трудности, Игорь поможет.
- У меня нет трудностей. Никаких. Ни бытовых, ни материальных. Заметил?
- Почему ты так настроена?
- Как?
- Плохо. Игорь никогда не отзывался о тебе плохо.
- Конечно. Его благородству можно позавидовать. Он не рассказывал тебе, почему я ушла. Наверняка, нет.
- А на это были серьезные причины?
- Он трус и слабак.
- Мужики иногда дают слабинку.
- Послушай, Саня или как там тебя, я не собираюсь рассказывать тебе всю подноготную наших отношений. Понятно?
- А могла бы,- он глянул как- то странно.
И я еще раз заметила- глаза у него , действительно, темные, как осенние сумерки. Интересно, ему уже говорил об этом кто- нибудь или нет? Хотя мне без разницы. Сегодня он, завтра еще кто- нибудь заинтересуется . И почему мне не дают покоя эти мысли и то прошлое, которое я, как думала, оставила только для себя и Петра. Даже сын не знает, как же так получилось, что двое умных и образованных людей не могут и слова сказать теперь друг другу, а тут еще какой- то родственник.
- Ты всегда такой наглый или только у меня осмелел?
- Я просто спросил, почему вы расстались. Это наглость?
- Это не твое дело. И потом Игорь может рассказать всю подноготную наших отношений.
- Честно говоря, мне только интересно, что же мужик должен сделать такого, чтобы его считали умершим? Может ты завралась совсем?
- Слушай, мне кажется ты вообще тут засиделся? Езжай к своему Игорю. Надеюсь, тебе будет что ему рассказать?
Я выбросила сигарету в открытую форточку, взяла со стола свой кофе и сделала глоток.
- А тебе палец в рот не клади, - проговорил хмуро.- Просто интересно было узнать, как же живешь ты теперь, Дина!
Он поднялся и направился к двери, бросив краткое:
- Спасибо за кофе!
Я слышала, как за ним захлопнулась дверь. Слышала, и почему- то только теперь сообразила. Только Он один умел так особенно выговорить мое имя. Он один.
Мне просто было некогда вспоминать это.


Нескончаемая жара и пыль проскальзывали в мое полуподвальное окно и я , ощутив на языке привкус песка, жадно пила воду и глотала невкусный хлеб, лежавший на тарелке с вчерашнего дня. Потом долго- долго смотрела на солнце, вернее на его лучи, прорезала их равномерность взмахом ладони и улыбалась.
В принципе, это было подтверждением моей теории: все простое на этой земле можно разбить и сломать. Нет вечных вещей, как и вечных слов о необыкновенном и прекрасном, потому что у мира есть прекрасное свойство- исчезать. Нырнуть под воду, пропасть в пропасти, уйти в небытие.
Странно, что эта маниакальное состояние испуга за свою жизнь уже давно прошло, и я вела себя очень и очень адекватно: анализируя дела и поступки, чьи- то исследования, которые мне пришлось когда- то читать, ночью, когда не могла сомкнуть глаз, читала наизусть что- то из стихов, рисовала в воображении импрессионалистичный образ войны и победы, надевая на случайных людей маски и карнавальные костюмы.
Я вообще любила пафос. Во всем. В работе. В искусстве. В том, что на другом месте и выполненный другой рукой, был бы глуповатым отображением действительности, в моих ладонях превращался в творение, которое я долго вынашивала в себе и своей душе.
 Одно время я мечтала быть своеобразным Пигмалионом, создавающего Галатею. Но скоро поняла- нет ничего идеального и того, что могло бы сойти за совершенство. Я, в принципе, одна в этом мире и в своей работе, некому поддержать меня, написать критический материал в журнал, некому засмеяться мне в лицо. И все только потому, что- чужая. Чужая среди своих, которые способны выдать в любой момент.
Скрипнула дверь.
- Творишь?- услышала позади голос.
( Голос, узнаваемый из тысячи)
- Нет, только размышляю,- улыбаюсь ему только глазами.
( Наверное, губы уже давно разучились растягиваться в улыбке).
- О сущности? - он подходит ближе.
Я откидываюсь к холодной стене, разглядывая его сбоку.
Богатая одежда герцога не делала его лучше. Он и в одежде простолюдина был бы похож на короля. Прямая и гордая осанка. Истинная, выдержанная в долгих тренировках над собой или впитанная с молоком матери?
- Сущность ничего не значит без практического материала, ты же знаешь?- отвечаю, не опуская глаз.
- И конечно же ты ничего не ела, чтобы сохранить ясность ума и умение рук,- он садится рядом, откидывая полу камзола, расшитого золотыми нитками.
- Избыток пищи мешает тонкости ума,- произношу где- то прочитанную мысль, скрещиваю на груди руки.
- Философствуешь? У тебя получается это очень и очень кстати.
- Почему тебя это удивляет?
- Меня не удивляет. Просто я всегда хотел, чтобы ты пропадала на балах, кружила голову всем кавалерам, а потом темной ночью любила лишь меня.
- Я и так люблю тебя.
- Но ни одна частичка твоего тела не принадлежит мне.
- Это не самое главное.
- В любви не бывает главных и второстепенных вещей.
- Ты плохо и невнимательно читал труды великих. Любовь- всего лишь оболочка. А обнаженность тел - это обнаженность и ума и души.
- Тогда почему ты дашь хотя бы крупинку души?
Я качаю головой, встаю, поднимаюсь со своего места грациозно и изящно, как учили, прохожу по подвальным клеточкам - туда- сюда- оборачиваюсь на него.
- Я ведь выдумала тебя, да?- спрашиваю неуверенно.- От тоски и одиночества?
- Как тебе будет удобней.
- Тогда зачем ты говоришь о высших материях. Я выдумала тебя не для того, чтобы ты противопоставил мне себя. Я задумала тебя, как двойника.
- Но я не похож на тебя. Я всего лишь тень, которую тебе удалось перерисовать со стены на бумагу.
- Но у тебя есть своя жизнь. Я дала тебе свободу выбора.
- Ты вложила мне в руки оружие и направила против своих же поступков.
- Ты не смеешь уничтожить их.
- Если ты не попросишь.
Я внимательно посмотрела на него. Он сидел прямой и гордый. Моя тень. Моя кровь. Мой двойник и чертовски красивый герцог.
- Ты заешь, что не попрошу,- сказала тихо.
- Тогда не говори о своих работах на каждом углу. Тебя сочтут ведьмой и сожгут на костре.
- Век инквизиции давно миновал. Теперь никого не жгут и не осуждают.
- Твои мысли подойдут для романа одинокой старой девы.
- Чего ты хочешь?
- Ты знаешь. Я хочу, чтобы ты вышла отсюда и стала такой, какой была.
- До него?
- До меня. Ведь я - плод твоих мыслей.
Он встал рядом со мной. Красивый и непохожий ни на кого. Герцог. Почти король. Я придумала того , который может стать королем и править миром.

 
Хорин еще раз пересмотрел газеты, лежавшие на столе.
В кабинете было тихо. Только из коридора доносилось едва слышное пищание принтера.
Сквозь плотные шторы на окнах не проникало даже солнце, уже обрадовавшееся весне и щедро дарившее людям свет и тепло.
Странное состояние , навалившее на Хорина еще вчера вечером после сообщения о смерти его партнера, выбило его из систематизированной колеи.
Обычно он, не заглядывая в календарь, знал что и как, во сколько и с кем, даже секретаря держал лишь потому, что у всех он был, но сегодня он проснулся с тревожной мыслью о том, что упакованный и созданный по его макету мир рушится.
Он забыл о совещании, приехал в офис позже обычного, выслушал какие- то замечания от секретаря, сам забрал с его стола прессу и пошел к себе.
На каждой странице - фотографии его партнера. Даже странные идеи по поводу его смерти.
На даче убили. Прямо у машины. Убийство на лицо. Какое там предположение! Дураку видно, что поработал киллер. Профессионал. Сделано чисто, без помарок. Даже мальчишка поймет, что следующим будет он, Хорин.
Кто- то явно пытается повергнуть его мир в прах. Но кто?
Секретарь, вышколенный, как породистая верная собака, заглянул в дверь.
- К вам Дмитрий Петрович!
Не дожидаясь хоринского ответа, посторонился, давая пройти высокому и широкоплечему начальнику охраны.
- Здравствуйте, Николай Иваныч,- охранник бесцеремонно уселся в кресло. - Звали?
- Звал, Дима,- Хорин прищурился, разглядывая подчиненного .( Он всегда так смотрел, когда хотел поговорить о важном).- Звал. Читал газеты?
- Читал, конечно.
- Что сказать по этому можешь?
- Киллера наняли. Заказали Голицына.
- Чья работа?
Было видно, что начальник охраны ничего не знает. От испарины, выступившей на его лбу, Хорин понял- боится. Боится по- настоящему. Наверное, никогда еще так не боялся. Бесстрашный и непобедимый боец, побывавший во всех горячих точках, боится. Боится выстрела в спину.
- Не знаю, Николай Иванович. Не знаю.
 Пожалуй, этот ответ он заготовил еще вчера, понимая, что спросят, и выговорить его сегодня просто и четко мешала гордость и нахлынувшая ярость. Поэтому ответ прозвучал невнятно и по- школьному тихо. " Экзамен не сдал",- подумал Хорин.
- Так узнай, Дима!- рявкнул вдруг, подойдя в плотную к сидевшему. - Иди и узнай!
По побледневшему лицу охранника пробежала тень. Он вскочил, пружинисто выпрямляясь, и не оглядываясь пошел к двери.
Голова вышколенного секретаря, появившаяся после крика, исчезла.
Хорин вздохнул. Постучал костяшками пальцев по столу. Понятно сейчас лишь одно- бойся окон и никогда ни к кому не поворачивайся спиной.
 
 
 
 Я собиралась на работу в интернат быстро, но как- то нехотя. Разговор с новоявленным родственником и концерт в школе у сына почему- то заставили изменить темп дня.
Но светившее солнце, бьющее через кухонное окно, проникал куда- то глубоко в душу, точно спрашивал о чем- то, не ждал ответа, как обычно бывало, а только спрашивал, напрямую: " Что ты ни так сделала?".
Если бы я знала ответ, я давно бы уже шла к стоянке машин, садилась бы в свой тихий и уютный " Рено" и ехала бы по улицам, напевая что- то, как всегда. Чтобы принести на сумрачные коридоры интерната весенний гомон и хорошее настроение.
А я ответа не знала, собиралась машинально, но долго искала ключи, потом передумав, бросила их на стол в кухне, захлопнула дверь и пошла к остановке. Ощущая, что ошиблась где- то, сделала непростительный промах, точно не уступила место старушке в переполненном троллейбусе.


Никита ждал Дину за углом.
Он всегда ее ждал, а она даже не замечала его, хотя , конечно, и не обязана была заметить, ведь он исчезал как только ее худенькая фигурка появлялась на улочке, ведущей к интернату. Когда она входила, он выныривал из- за угла, шел к качелям, садился на испачканную песком перекладину и рассматривал свои руки.
Уродливые шестипалые руки. Которые вряд ли когда- нибудь коснуться ее, Дины. Новенькой воспитательницы в их группе.
Раньше он никогда не замечал своих рук. Просто знал, что они такие и все. Знал, что отец брезгует подать ему руку, поэтому и не едет уже месяца три. Знал, что сестра при виде их брезгливо надувает искусно накрашенные губки и отворачивается. Спешит уехать с отцом. Чтоб забыть, что где- то тут есть ее брат.
Когда он был маленький, он не задумывался над тем, почему он живет тут, а они там. Почему отец сразу же поднимается в кабинет директора и не выходит долго, а сестра, нахмурив свой маленький лобик, стоит поодаль, рисуя носком туфельки- лодочки какие- то знаки и фигуры. А мальчишки из старших групп вертятся перед ней и что- то говорят, смачно сплевывая сквозь зубы.
Потом он понял: отец привозил директору деньги, чтобы он, Никита, мог остаться тут на еще какой- то неопределенный срок, потому что это интернат для детей, у которых нет родителей, а у него все в норме. У него даже отдельная комната в конце коридора с телевизором, компьютером и музыкальным центром. У него все лучшее, только жить он должен здесь.
По неписанным законам интерната он считался бегуном. Убегал он раз сто, но каждый раз мускулистые дяди в огромном ужасающем джипе привозили его обратно, затащив в машину где- то на улице или на площади с фонтанами.
Воспитательницы охали и ахали, обнимали его за плечи и вели назад в комнату с ненавистным телевизором и совсем не нужном компьютером.
Но когда появилась новенькая Дина, он бегать перестал.
Подсмотрел однажды, как она переодевается, чтоб идти домой, и решил, что бегать хватит. Он почувствовал, как вспотели его ладони, когда прямо перед его носом взметнулись тонкие девичьи руки, голые по локоть, как трогательно выглянул из- под не застегнутой блузки кружевной бюстгальтер, как изящно и нежно повернулся ее стан к окну, все еще не замечая его.
А он и не хотел, чтоб она заметила. Боялся ее тихого вскрика, боялся, что оттолкнет и не придет больше. Боялся, что заметит его шестипалые руки и брезгливо отвернется, чтоб даже случайно не коснуться их.
Он вышел из ее комнаты на цыпочках, плотно притворив дверь. А потом всю ночь провалялся без сна. Все еще видя ее перед собой, как наяву.
Вот и сегодня он поджидал ее на своем месте, а как только она повернула на их улочку, проворно спрятался за ограду, разглядывая ее издали.
Она шла быстро, на ходу затягиваясь сигаретой, перепрыгивая через лужи. Он сразу заметил, что у нее что- то случилось: обычно она улыбалась детям, гурьбой выбежавшим встречать ее, а сегодня только погладила их по головкам, что- то сказала, вошла, захлопнула дверь.
Кто- то позвал его.
Он не ответил, вышел из своего убежища и пошел к качелям, уселся на перекладину и пожил руки на колени. Уродливые шестипалые руки. Вся беда только в них. В этих руках с шестью пальцами вместо пяти. Беда в том, что это он не такой, как все. Только он.
Никита поднялся с перекладины и подошел к краю обрыва, в конце которого лежала дорога, по которой неслись машины, шли по обочине люди.
Он оглянулся на двери интерната, посмотрел на детей, вышедших во двор после обеда, и медленно побрел вниз, к дороге. Только так можно убежать отсюда. Хотя бы на время.
Пока опять не наедут дяди в огромном ужасающем джипе и не повезут его назад, втолкнув в машину и выплевывая матерные слова.


Я возвращалась позже обычного.
Город уже засыпал, то здесь то там гасли веселые огоньки в окнах домов, замирал привычный машинный гул.
Если бы не побег этого странного Никиты , единственного пожалуй, в списке воспитанников, к которому я никак не подберу ключик, я уже давно могла бы сидеть дома, пить чай на кухне и решать, что куплю на полученные в конверте деньги.
И почему его угораздило удрать именно сегодня? Именно в мое дежурство.
Хорошо еще, что директор оказалась на месте. Быстренько набрала номер и через час Никиту привезли в джипе двое молодцов с бритыми черепами. Оказывается, даже в этом спец. интернате живут и воспитываются дети "шишек.". Правда кто- то из воспитателей заикнулся как- то, что Никита не простой мальчик- инвалид. Но тогда я не приняла это во внимание, а сегодня , когда увидела этих мордоворотов, вспомнила и , честно говоря, удивилась. Отец богач, денег куры не клюют, наверное, а сына в простом интернате держит, будто стесняется. Хотя , конечно же, стесняется, он вон какой, а сын - дурак.
Мне по человечески стало жаль мальчика. Можно ведь понять почему он так рвется на свободу, а по субботам торчит у выхода- отца ждет. А отец не торопится. Уже месяца три не было.
Я повернула к остановке и уже хотела присесть на скамеечку, чтоб подождать автобус, как почти рядом со мной остановился черный " Мерседес".
Мысленно я напряглась. Нервы сжались в комок и затаились, чтоб выпрыгнуть лишь потом, когда , расценив ситуацию, я вздохну с облегчением.
Дверца приоткрылась и выглянула голова водителя Сашки, родственника так сказать сегодняшнего.
- Привет!- сказал весело.
- Привет,- ответила, но ближе не подошла.
- Садись подвезу!
- На этот раз я сама.
- Что боишься? Или только по утрам к кому- попало в машину прыгаешь?
- Я торопилась.
- А сейчас что масса свободного времени? - он прищурил свои странные глаза, напоминающие осенние сумерки.
- Нет, но общественный транспорт еще ходит.
- Брось! Садись. Доставлю в целости и сохранности. Сын заждался уже.
Конечно, в этом он был прав. Дениска, наверняка, пересмотрел уже все передачи по телевизору и сидит сейчас в постели с книжкой про Вини Пуха, а я стою на остановке и даже не пытаюсь использовать шанс появиться дома на целый час раньше.
- Хорошо. Спасибо,- я ныряю в салон и захлопываю дверцу.
Мне не очень понятна эта странная мужская благородность, но тем не менее я воспользовалась слабинкой в своем характере- сын. Для него или ради него я готова перейти все границы, перешагнуть горы и плюнуть на догмы и авторитеты в обществе.



Он позвал меня слабым невнятным голосом, и я побежала через комнаты, опрокидывая декоративные вазы, столики на тонких ножках, какие- то корзинки с фруктами, принесенные, видимо, с базара.
Запыхавшись, встала у кровати, рассеянно посмотрела на его бледное измученное лицо.
- Ты звал?
Он посмотрел на меня странно, точно не узнавал, будто никогда не видел рядом с собой , ответил, не глядя в глаза:
- Принеси мне чая!
Я повернулась, чтобы пойти на кухню и приказать Маргарите заварить свежего чая из липового листа, но он задержал меня за локоть.
- Кто у нас?
Его всегда интересовало, кто и когда пришел, зачем я вышла с утра на рынок, почему гости прибыли не в выходной день и вообще все, что может интересовать больного лежачего человека , вевшего в прошлом активный образ жизни и не обращавшего на меня никакого внимания.
- Никого, милый. Только кухарка пришла. Готовит.
- С кем ты разговаривала утром?
- Я читала газету.
Мне стало неуютно, почти холодно от того, что он, может быть, слышал нас, говоривших о своем, совсем не касающееся больного, который не может ходить и способен лишь слушать эту бесцеремонную тишину, которую я нарушаю своей музыкой и громким чтением по утрам.
Он отпустил мой локоть, повернулся к стене.
- Принеси чай,- повторил глухо.
Он всегда умел отдавать приказы, не умел анализировать и не считался с людьми. Он не любил громкой музыки, не любил, когда плачут дети, не выносил пустой болтовни, и ,пожалуй, поэтому был моим мужем. Полной противоположностью мне и моей тени. Тени в богатом камзоле герцога. Моей крови и плоти.
Он сидел в холле, стряхивая пепел с сигары прямо на ковер. Я хотела мелькнуть на кухню, но он поднялся и остановился напротив, загородив вход на кухню, насмешливо прищурив темные глаза, напоминающие осенние сумерки. Светлые и вдруг разом потемневшие, густые и страшные, сквозь которые только на ощупь и осторожно, чтобы не пораниться об острые выпирающие углы.
- Теперь мы будем ждать, когда твой муж поправиться? - ни один мускул не дрогнул, только краешки губ дрогнули, точно он почувствовал внезапную боль.
- Да. Иначе…
- Иначе ты будешь чувствовать неисцелимое чувство вины?
Я скрестила руки.
- С тобой никогда не происходило ничего подобного.
- Конечно. Ведь ты сама хотела, чтобы я был из камня и кремня.
- Это мужская черта.
- Ты , видимо, день проводишь высчитывая, какая черта мужская, а какая исконно женская?
- Не думаю, что тебя что- то расстраивает.
- Это ты так считаешь,- он коснулся моей щеки горячей рукой.- Ты считаешь, что я должен ждать, чего бы мне это не стоило.
- Я не умею любить тебя так, как ты хочешь. Я не умею и не могу. Ты так дорог мне. Мне страшно, что отпустив , я исчезну сама. Я умру без тебя.
- Мне так давно никто не говорил этого,- он задумчиво глянул в мои глаза. - Меня никто не заставлял думать, как это делаешь ты.
- Мы ничего не изменим.
- Разве только себя.
- Ты мечтаешь о вещах, которые не принесут нам радости, только боль. Подумай, нужно ли тебе это?
- Ты придумала меня для того, чтобы я был рядом.
- Но только в радости, Рыцарь. Ни в горе, ни в беде, ни в болезни, а только в радости.
- А мне нужно быть всегда или…
- Никогда?
Я боялась этого слова. Мне казалось, что произнеся его, я подпишу страшный приговор - отречься и не видеть. Не захлебнуться в угаре страсти и чувства, а просто не видеть, не писать писем, не ждать звонка, стоя у двери, ломая пальцы. Не видеть.
- Я устал без тебя,- проговорил, не отвечая на вопрос. - Устал ждать, когда ты придешь и скажешь, что чудо наступило. Я боюсь, что пропущу его появление. Что оно придет, не коснувшись меня. Я боюсь, что никогда не будет ночи и дня, о которых ты пишешь. Я боюсь твоей лжи.
- Я не умею лгать тебе.
- Может быть, и не лгать вовсе, а только выдумывать то, чего никогда не будет.
- В мечтах я была с тобой.
- Мне нужны реалии. Неужели ты не видишь, что я хочу доказать тебе, что был создан тобой не даром, а для чего- то.
- Это время не пришло. Что ты можешь дать теперь, когда мой мир занят им, больным и слабым.?
- Я могу дать тебе наслаждение, Анастасия.
- И это мой единственный страх. То, чего я боюсь.
- Боишься быть счастливой?
- Боюсь стать тебе кем- то. Не тенью. А большим.
- Боишься себя?
- Да,Рыцарь, боюсь….


Хорин повернулся к темнеющему окну. Очередной день не принес ни развязки, ни хоть малейшей зацепки.
Люди бесцельно сновали по городу, по офису, кто- то что- то пробивал по своим каналам, но ничего конкретного сказать не мог. Киллер, стрелявший в банкира, исчез.
Естественно, он и не собирался высовываться на поверхность. Тонкое мастерство убивать учит скрытности. Только заказчики знают, где он и что он. И искать надо их, а не стрелявшего. Он исполнитель. Всего лишь. Шестерка с большой буквы. Человек, который, по идее, равняет себя с Богом. Он
Тот, который и психолог и аналитик в одном целом.
По телу Хорина пробежал ходок. Странно, но именно в эту минуту он почувствовал страх. Страх, который был ему не знаком и не ведом, потому что всю свою жизнь именно он внушал страх другим. Он,Хорин. Великий человек, создавший империю. Империю и целый мир, который вдруг закачался под ногами, как обезьяний мост.



Как ни странно, но Денис спал, обняв пушистого коричневого медвеженка, сладко похрапывал во сне . я остановилась у дверей и с умилением посмотрела на его укутанное в одеяло тельце.
Наверное, я совершенно бестолковая мать: раз не умею распланировать свой день и придти домой вовремя, чтобы хоть раз прочитать сыну на ночь или просто- напросто рассказать сказку. Ведь это тоже очень важно. Только, может быть, я не всегда понимаю эту. Хотя сама всегда мечтала о том, чтобы меня нежно поцеловали на ночь и посидели на краю кровати, пока я не усну.
- Спит?- Александр курил на кухне, придвинув пепельницу на край скатерти.
( Быстро же он освоился!) .
- Спит,- ответила, почему- то сразу перехотев сделать замечание из- за развязной позы. - Обычно ждет, а тут вдруг спит.
- Кофе напоишь? - он гасит сигарету одним пальцем, смотрит в глаза как- то не мигая. Такими странными глазами, напоминающими осенние сумерки.
- Напою,- киваю.
Отчего- то уже не удивляет, что этот человек, едва знакомый мне, сидит на моей кухне, курит, смотрит на меня и просит кофе, а ведь еще утром он почти раздражал и злил меня уже только своим присутствием.
Неожиданно мне стало странно от того, что этот человек не казался больше чужим и почти врагом, а был как бы чем- то близким и знакомым, и это сокровенное и тайное выпирало из внутренностей, как после взрыва. Расползалось по мозгу воспаленной точкой, наполняло все стенки сосудов и давало толчок к прыжку. Я ожидала. Ожидала того, что он сделает дальше. Не шла на поводу, а ждала. Сидела в затишье, надеясь на инстинктную опору, развязавшую руки и принесшую свободу.
- Устала на работе?- спросил неожиданно.- Притихла?
- Немножко,- ответила, но тут же бойко всталда и пошла к плите, чтобы заварить свежий кофе по своему рецепту, с ванилью
- Утром ты казалась мигерой,- он закурил еще одну сигарету.- В тебе две жизни?
Я вздрогнула где- то внутри, но внешне даже не оглянулась.
- Почему?- удивилась.- Я такая же.
- Утром ты чуть ли не вон гнала, а теперь вот кофе поишь.
- Могу и ужином накормить,- я улыбнулась странной, какой- то не своей улыбкой, напоминающей оскал.
- Может, и приласкаешь потом?- он развязно щурится, глубоко затягивается и выпускает дым забавными колечками.
- Если хочешь,- я ставлю перед ним чашку кофе и сажусь напротив, подперев голову кулаками.
- Издеваешься?
- Почему?
- Соглашаешься быстро.
- Это подозрительно?
- В принципе, да. У тебя ведь нет никого?
- Какая разница?
- Ты не похожа на тех, кто делает это сразу.
Я глянула с легкой усмешкой: он не так прост, как показалось.
Наверное, кому- то из нас хотелось провести время так, как уже было задумано по чьему- то сценарию, основание которого лежало где- то в глубине души и не смело даже пикнуть, потому что такая тема всегда была табу.
Я не понимала одного, игра это или просто свободные действия несвободных людей, которые зачем- то встретились и почему- то навязывают друг другу ненужные ни им ни кому- то еще отношения. Но от взгляда этих темных, похожих на вечерние сумерки глаз, почему- то засосало и заныло где- то под ложечкой.
Я встала, взяла из начатой пачки сигарету, закурила, прислонилась к кухонному шкафчику, придвинула пепельницу на край стола.
- Останешься?- спросила( то ли развязно, то ли еле- еле, чтоб не услышать собственного голоса).
Он глянул с легким удивлением. Так не смотрят. Так никогда не смотрели в моем доме. Он точно не смотрел, а оценивал. Точно высчитывал мои шаги: смогу или не смогу. Докажу или не докажу. А ведь как до одури проста теорема этих отношений. Ничего лишнего. Живая обнаженная душа. Как на ладони. Бери и плюй!
- Раздевайся!- скомандовал вдруг, даже как-то резко выкрикнул, что я вздрогнула- плюнул почти растер плевок по чистому линолеуму на кухне.
Я небрежно потушила сигарету в пепельнице. Нажала пальцем и тонкая бумажная палочка сломалась где- то посередине- подбитый танк.
Потянула вниз " молнию" на блузке, обнажая смуглое загорелое тело, несмело освободила один рукав и, точно стесняясь яркого бюстгальтера на небольшой груди, отвернулась, стянув с плеча остаток одежды.
Я чувствовала, что он смотрит. Смотрит, не отрываясь, но почему- то не могла обернуться, чтоб встретиться с его глазами.
С того самого момента, когда Игоря не стало в моей жизни, никто не смотрел на меня так бесстыдно и цинично, как это делал сейчас он.
Но почему- то кружилась голова именно от этого, от того, что он смотрит, что я чувствую позади его дыхание и даже почти ощущаю его прикосновения на своей коже.
Но почти в то же мгновение, равносильное одной секунде, я обернулась и воткнула нож, длинный кухонный нож, в полированную гладь стола, у самых темных глаз, так похожих на осенние сумерки, резко вспыхнувших жестким удивлением, но не страхом.
Вышла, сдернув с крючка в прихожей пончо, кутаясь, вошла в комнату, села у ног спящего сына.
 Он вошел следом. Остановился на пороге.
( Я видела длинную тень на ковре, совсем как живую)
- Еще раз всплывешь на моем горизонте, воткну нож в спину,- проговорила глухо, но четко.- Усек?
- Не промажешь?- он усмехнулся, скрестил руки на груди.
- Я никогда не мажу,- выдавила все также глухо.
- Неужели? - усмехнулся еще раз.
- Всегда. Так что смело рули домой к жене и детям. Здесь тебе ничего не светит.
- Совсем?
( Наверное, его это забавляло. Иначе бы он не стоял здесь и не молол чушь).
- Уже поздно. Поезжай домой.
Он шагнул ближе, остановился у кровати.
- Я не собирался обижать тебя, Дина,- проговорил тихо. - Даже с ножом в спине и без него.
- Ты такой бесстрашный?
- Перед женщинами вообще не рекомендуется показывать страх.
- Ты всегда следуешь рекомендациям?
- Если они этого стоят.
- Выходит, я стою?
- Ты жена моего друга и родственника. Забыла?
- Я давно уже не жена ни друга и тем более не родственника.
- Игорь никогда не говорил о тебе плохо.
- Лучше бы сказал.
- Ты его так не любишь?
- Я его ненавижу. И закончим этот разговор. Игорь -не самая лучшая тема. Поезжай. Тебя заждались.


Я собиралась на охоту.
Вечер плавно и монотонно переходил в ночь, зажигая то здесь, то там крошечные звезды на темном пустынном небе.
Я любила это время. Время замирающей тишины и пустоты. Когда все, измученные дневными заботами, затихали и замирали в домах, зажигали свет и пили чай, потом стелили постели, взбивали подушки.
Я поправила перчатки и накинула вуаль.
И уже у самых дверей почувствовала: он здесь.
Он , действительно, стоял у дверей, ведущей к черному ходу, закутанный в плащ и натянув поля шляпы на глаза.
- Уходишь? - спросил, но его голос прозвучал гулко, будто меня спросило сразу несколько человек.
- Да, ухожу.
- Когда вернешься?
- К утру.
- Неужели тебе так надо идти?
- Это призвание, рыцарь.
- Останься.
- Не могу, ты знаешь.
- Я знаю лишь то, что ты хочешь быть со мной и бежишь каждый раз, когда я зову тебя.
- Прости.
- Я не смогу прощать вечно.
- У меня есть причины. И тебе они известны.
- Ты сама создала их, чтобы не остаться со мной. Ведь когда- нибудь ты не вернешься утром.
- Возможно.
- Тогда все твои мечты и желания не сбудутся.
- Значит, так было суждено.
- Хочешь, я пойду с тобой.
- Нет. Это мой мир.
- В котором нет места для меня?
- Ты живешь в другом мире. Уходи.
Дверь захлопнулась, обдав меня запахом теплого ветра и ночной прохлады…



Я еще раз перечитала полученное письмо. На этот раз оно не замедлило появиться. Обычно я ждала дольше. А тут и недели не прошло.
С фотографии на меня смотрело моложавое лицо с чуть заметной сединой у висков.
 На другой стороне был текст.
 Работу предстояло выполнить в течение недели.
 Аванс, аккуратненько перевязанный ленточкой, лежал в другом конверте.
Я пересчитала деньги.
Скоро я смогу уехать за границу.
И только благодаря тому, что на свете море людей, ненавидящих друг друга. Иначе прозябать мне вечно в " хрущевке" на окраине. И жить на одну зарплату, как говорил одноименный киногерой. И если бы не нашел меня Петр тогда, не увидел бы случайно в том клубе у араба, так и плясала бы я полудикий танец по сей день под сальные шуточки посетителей. Саид ( не из жадности, конечно, а скорее, из вредности) потребовал у Петра калым за меня. Мол, раз забираешь из клуба, разрываешь контракт, плати за простой. Где я еще такую найду. Это теперь каждая вторая арабские танцы танцует, а тогда это только- только начиналось, я на специальные курсы ходила, чтобы двигаться не хуже настоящей арабской танцовщицы. Саид мной гордился. Даже теперь, если встречаемся, зовет обратно и жалуется на дипломированных неумех.
Но теперь мне это не надо. И только благодаря Петру, я могу ходить в дамках, выдумывать свои правила и теории.
Это Петр научил всему, что у меня есть теперь.
Старый и никому ненужный учитель по НВП.
Я была лучшей ученицей. Я умела быть лучшей, потому что с детства усвоила одну единственную истину: быть лучше мужчин, даже там, где подразумевается их стихия. Петр научил верить в себя. Петр научил быть сильной. Петр научил правде и … дал профессию, которая прокормила меня в те годы.
Я долго не знала, где и кем он работает. Поселившись у него с маленьким Денисом, весь день хлопотала по хозяйству и варила вкусные украинские борщи к его приходу. Он возвращался через двое , а то и трое суток. Целовал Дениса , выбежавшего навстречу и уже вполне разумно величавшего его дедом, наливал себе борщ и, хлебая полной ложкой, хвалил меня . Тогда эта обычная похвала была для меня чем- то особенным, ведь в доме мужа меня никогда не хвалили, да и не замечали вовсе. Для Игоря я была декорация, которую он ( по словам своей мамы) не очень удачно приобрел, каждый день он проходил мимо нее, пока, наконец, не понял- пора менять имидж дома.
Петр, наверное, понимал, что именно внимания мне как раз- то и не хватало. Он нянчился со мной, как с младенцем.
Я до сих пор помню, как он учил меня тому, что умел и знал сам. Учил мудрости и истине. Такой, которой я не знала и не встречала даже, потому что не успела снять розовые очки и посмотреть на мир по- другому.
Когда я спросила, где он работает, он не увильнул, как следовало бы. Такие деньги не приносят, разгружая вагоны на вокзале. Он прекрасно понимал, что вранье - было неуместно именно теперь, когда я живу с ним в одном доме и варю ему суп. Он ответил честно, глядя в мои глаза, честно говоря, надеясь увидеть там страх, но это известие я приняла , как он сказал потом, стойко. Через несколько дней, собираясь на работу, он спросил, не хочу ли я пойти с ним. За Денисом приехал Игорь. Бабушка, моя заботливая свекровь, решила увидеть внука. Я металась в поисках решения- отдать на день или нет- а тут предложение Петра.
Потом он скажет, что надеялся на отказ, он ведь не знал, что я могу переплюнуть даже его.
Самое странное, что это Петр научил не чувствовать, перед тем, пока курок еще не нажат. Никогда я не ощутила синдрома Раскольникова. Ни разу не подумала, что это смертный грех.
Разве не грехом был поступок Игоря? Разве так поступают с людьми? А раз так можно поступить со мной, почему я должна относиться к людям иначе.
Петр сделал меня правильной. И я до сих пор благодарна ему за то, что он не остановил меня вовремя, не дал очнуться от азарта. Ведь мужские игры предполагают азарт. Мне было плевать на догмы ,
 Выдуманные не в мое время и не для таких как я. Петр сделал меня лучше себя. Как Пигмалион, который вылепил Галатею.



Хорин , стряхивая с себя остатки сна, бодро поднялся с постели. Утро, наступившее после почти бессонной ночи, совсем не измучило, а даже наоборот, дало больше сил. Он впервые за эту неделю встал, не дожидаясь звонка будильника, который все еще заводил по старой привычке.
Субботнее утро еще больше напоминало о том, что пришла весна. За окном слышались трели соловья ,и Хорин вспомнил, что еще вчера вечером он не знал, что и как. А сегодня принесло ему решение вместе с солнечным светом и песнями птиц.
- Надо к Никите съездить,- почему- то решил он. - Давно не был. Не по- отцовски.
Он накинул длинный черный халат и направился к комнате дочери. В конце концов, надо позвать ее поехать вместе. Пусть привыкает. Не дай бог с ним, с Хориным, что- нибудь случится, и своевольная девица даже забудет о брате. А мальчишку , каким бы он не был, жаль.
Почему- то все чаще и чаще Хорину вспоминалась Светлана. Покойная жена приходила в его совсем не радостные мысли такой, какой он любил ее очень давно. Озорной, веселой, умной. Тем , кем она стала потом, Хорин вспоминать не хотел. И всем другим запрещал. Даже бывшей теще, которая жила в Германии и иногда устраивала вылазки на родину, чтобы появиться в офисе Хорина совсем некстати.
Светлана была чересчур одаренной художницей. И если бы не он, скорее всего , стала бы известной в своих богемных кругах, рисовала бы на заказ и никогда бы не посмотрела в сторону таких циников и хамов, как он. Но Хорин умел нравиться женщинам, он с тринадцати лет знал, что любой бабе понравиться сильный и денежный мужик, какой бы умницей она не была. За ним Светлана была , как за каменной стеной. И все у нее было, пока тот прощелыга не уговорил опять начать рисовать .
Когда фантазия кончилась, и картины с пейзажами стали напоминать обычную дешевку , он подсунул ей наркотик.
Когда он, Хорин, стал замечать, что с женой что- то не так, было поздно. Никита родился. Его кровь и плоть - шестипалый. Этого Хорин вынести не мог.
Не было больше той Светы, ради которой стоило бы попробовать исправить результат больных фантазий, Света умерла сразу же, как увидела малыша. Хорин не жалел. Ее похоронили тихо. И на следующий день у него уже была новая Света. Не такая одаренная и не такая умная, а обычная простушка, которых теперь хоть пруд пруди. Но Хорин не выбирал. Главное, чтобы раздвигала ноги, когда он скажет, и раскрывала рот тогда, когда ему это будет нужно.
 Он уже услышал капризный голос Лизы за дверью, когда в кармане халата надрывно запищал мобильник. На табло отчетливо выбилось имя начальника охраны.
Конечно, Хорин не верил, что всегда расторопный Дима сделает сейчас чудо и назовет ему имя стрелка. Поэтому и ответил лениво, будто только что проснулся:
- Слушаю, Дима.
- Карсавина убили,- не здороваясь, сообщил Димин голос.- Этой ночью.
Хорин почувствовал, как на лбу выступает холодная испарина.
Кто- то не шутит. Кто- то играет серьезней, чем предполагалось.
- Тимоху и Азбека ко мне,- скомандовал зло и нажал отбой.
Они втроем управляли этим городом и почти миром. Карсавин - человек Азбека. Как ни странно, но вспыльчивый армянин привык доверять свои дела именно русским, а не родственникам из горной столицы. Карсавин управлял бухгалтерией. Голицын - человек Тимохи. Тоже управлял бухгалтерией. Составлял списки, писал цифры.
Кто- то беспощадно хочет вывести из строя основной механизм. Но кто?



Я видела, как он стоял у кровати, разглядывая простенькие кружева на наволочках и простыни. Но по- прежнему лежала , не шевелясь. Боялась, что он опять отступит в тень и замкнется в себе.
Каждый раз, когда я приближалась к заветной цели, он плавно и изящно исчезал в пространстве, не появляясь месяцами.
Но, наверное, он сам знал и видел, что я наблюдаю за ним из- под ресниц, и поэтому не торопиться исчезать, так и не сказав самого главного.
- Останешься?- произношу тихо- тихо.
- Если ты захочешь,- отвечает, не поднимая головы.
- Ты думаешь, что То время уже наступило?
- Оно наступило давно. Просто ты упустила момент его появления.
- Упрекаешь?
- Я не могу тебя упрекать, мы- не свободны в своих желаниях.
- Как чувствует себя твоя жена?
- А твоему мужу легче?
Он ответил вопросом на вопрос.
- Он уже может вставать.
- Ты отдаляла Этот момент только потому, что он болел. Теперь все может измениться.
- Ты говоришь так, будто хочешь проститься.
- Ты же знаешь: то, чему более трех лет не может называться просто связью.
- Я никогда и не называла это просто связью.
- А чем?
- Это были отношения двух людей. Отношения, в которых присутствовал интерес.
- Я люблю тебя.
- Почему мне хочется, чтобы это было правдой?
- Потому что ты запуталась во вранье.
- Я никогда не лгала тебе.
- Но и не говорила правды.
- У нас одинаковые условия.
- Условия бывают только у деловых партнеров.
- Ты обижен, я вижу!
Откинула край одеяла, обнажив стройные длинные ноги, едва прикрытые тонкой сорочкой.
- Ты не можешь уйти просто так,- говорю тихо. - Ведь завтра может не наступить.


Я оторвалась от экрана компьютера, последний раз пробежав глазами написанную страницу.
Кто- то настойчиво звонил в дверь, явно не стыдясь позднего часа.
- Кто там?- спросила , подходя к " глазку".
- Свои.
Бравый голос шофера Сашки заставил меня усмехнуться.
Действительно, зря я тогда села в эти неприметные " Жигули". Лучше бы подождала следующей машины.
- Я уже сплю,- ответила резко. - Домой шагай.
- У тебя свет горел, я с улицы видел.
- Я не собираюсь открывать тебе дверь.
- Неужели?
- Я непонятно объяснила?
- Дина!
- Я позвоню в полицию, переночуешь в участке.
- Дина, давай проясним ситуацию.
- Мне нечего прояснять.
- Но ведь я не чужой тебе, Дина.
Да, он не был чужим. Никогда не был. Просто теперь я хотела, чтобы он стал чужим. Я боялась узнавать Его голос, Его слова, Его взгляд и то, как особенно Он произноси мое имя.
Но он предал меня вместе с Игорем. Давно. Только обида на мужа переполонила обиду на Него. Он остался в тени, выдуманный мною. Как в романе. В странном романе без действующих лиц.
Я щелкнула замком.
Он шагнул навстречу, захлопнул дверь.
И в квартире стало тихо- тихо. Будто никто не жил тут. Будто не ходил, не смеялся, не прыгал на одной ноге, когда весело.
- Почему ты поступаешь со мной так, Дина?
- Я поступаю так, как считаю нужным. Ты не знаешь меня, я не знаю тебя. Все по правилам.
- Я искал тебя, Дина.
- Так искал, что забыл на целых семь лет?- я усмехнулась.
- Но я, действительно, не узнал тебя , когда ты села в машину там в поселке.
- Я не об этом.
- Ты всегда была очень дорога мне.
- Настолько дорога, что когда я ушла от Игоря, забыл, что я существую?
- Дина, я не знал, где искать. Ты исчезла. Беременная. Игорь с ума сходил.
- И не верил, что наконец- то избавился от бабы, которая не захотела с ним нянчиться.
- Когда я вернулся из- за границы, тебя не было. Никто ничего толком не объяснил. Дина, разве я когда - нибудь сделал тебе больно? Что я сделал, что ты ведешь себя, как с чужим?
- Ты только родственник Игоря. И этого в моей ситуации достаточно.
- При чем тут Игорь?
- А при чем тут ты?
- Ты стала совсем другой.
- Состарилась, Саша.
- И все же мне интересно, что случилось. Ты и Игорь- идеальная пара. И вдруг ты исчезаешь..
- Ничего не происходит в этом мире без толчка.
Я поворачиваюсь и иду на кухню.
Не люблю снимать маски, даже перед собой.
Я столько лет жила без всего этого и носила маску, которую мне дал Петр. Маску, под которой никто не видел моего истинного лица. Лица, на котором боль.
Я разучилась чувствовать боль.
Только сын напоминал о том, что в прошлой жизни я была другой, не такой.
Я закурила, глубоко затягиваясь, оглянулась на его, стоящего позади.
- Что ж ты, сядь. Кофе сварить?
- А ты помнишь, как я приходил к тебе пить кофе там?
- Я помнила это очень долго, потому что в определенные моменты мне не хватало именно этого. Кофе с тобой,- я склонила голову.
- И поэтому прошлый раз ты воткнула нож в этот стол?
- Прошлый раз ты попросил раздеться!
- И ты сыграла железную леди.
- Такой леди я стала давно. Как только переехала из " хрущевки".
- От Игоря я слышал, что одно время ты жила со своим учителем.
- Я не жила с ним. Я жила у него, Саша. И все, что есть у меня теперь, только потому, что он научил меня жить в ногу со временем.
Я повернулась к плите, сняла с газа турку с закипевшим кофе, разлила по чашкам.
Та прежняя Я мечтала об этом моменте так часто и так давно, что сегодняшняя Я злобно съеживалась, точно ее вот- вот ударят.
В тот самый первый раз, когда Он переступил порог моей кухни , еще там , в доме Игоря, я поняла, что ни одной спокойной и свободной минуты у меня больше не будет. Никогда.
- Ты похудела, Дина. Как девочка.
- Мне уже тридцать.
- А мне сорок.
- Все те же десять лет?
- Как видишь.
- И больше ножи в стол ты втыкать не будешь?- он берет чашки из моих рук и ставит на стол. - Войны не будет?
Я пожала плечами.
О войне мы читали в книжках. Мой дед- ветеран умер десять лет назад.
- Наверное, не будет.,- я попыталась улыбнуться.
- Тогда туши свою папироску, кофе остынет,- он потянул меня за руку, привлек к себе.
- Я скучал без тебя ,Динка.
Та прежняя Я ради этих добрых и нежных слов запрыгала бы от счастья, сегодняшняя Я только передернула плечами.
- У меня другая жизнь, Саша.
- В которой больше нет меня?- он отпустил мою руку, подождал, пока я сяду.
- Ты неправильно трактуешь…
- Не говори свои умные слова, - он перебил меня, закурил, отхлебнул кофе. - В свое время я купился именно на них. Господи, только ты одна могла так умело вставить обидное умненькое словечко.
- Я так понимаю, что ты явился для того, чтобы вспомнить старые обиды. И поэтому ты не исчезаешь последние дни. Все торчишь здесь. Вынюхиваешь.
Того спокойствия, которое наполняло меня уже более получаса не стало, я опять была сама собой. Злая. Прямая и честная перед всеми.
Я была той, которую любила и холила в себе.
Это странное, почти психическое двоемирие я выдумала неспроста. Мне долго было не с кем делиться бедой и обидами. Я привыкла к тому, что кроме меня, никто не будет слушать мой бред сивой кобылы.
И поэтому та другая Я уже выступила из тени и села между нами. Придвинула кофе, положила локти на стол.
 
 
Хорин , нахмурив и без того хмурый морщинистый лоб, подбоченясь, слушал, что говорил начальник охраны. Иногда ему начинало казаться, что эти, вскормленные им самим люди, специально не хотят работать. Они только усиленно делают вид, что работа идет. Что неуловимый снайпер в поисках, а сами по- прежнему режутся в карты с компьютером или стреляют друг в друга по выходным.
- Что ты конкретно сделал, чтобы найти стрелка, Дима?- спросил Хорин, бесцеремонно перебив раскрасневшегося начальника охраны, брызгающего слюной прямо на его новый стол с резьбой ручной работы. - Где стрелок? Уже скоро месяц пройдет. А ты не шевелишься.
- Но ведь я…
- Ты ни черта не можешь, Дима. И этот стрелок тебе тоже не по зубам. Если завтра ты появишься с таким лепетом младенца, это будет последнее место работы в твоей жизни. Ты меня знаешь.. Свободен.
Когда дверь закрылась, Хорин нажал на кнопку под крышкой стола.
В дверную щелочку высунулась голова секретаря.
- Ты мне Машу позови,- Хорин растянул губы в слащавой улыбке. -Пусть придет стресс снимет.
Появилась тоненькая Маша с высокой грудью и пухлыми аппетитными губками. Кудри рассыпались по плечам. озорные зеленые глаза шаловливо поблескивали.
Хорин поманил ее паьцем, указал место рядом с собой на кожаном диване.
Она подошла, высокая, но все равно на шпильке, села, улыбнулась.
Хорин потянул ее на себя, но она легонько освободилась, смахнула со лба густую прядь, наклонилась к ремню на брюках Хорина, быстро освобождая пряжку и расстегивая пуговицы...



Каждый вечер, когда затихал, засыпая весь дом, я выходила из спальни, чувствуя за спмной ровное и спокойное дыхание мужа, садилась у камина, заново растапливала его, грела остывшие руки над вспыхнувшими озорными языками огнем.
Мне была нужна ночь. ночь с ее темными очертаниями и тенями, выступавшими из поверхности и поэтому кажущиеся совсем незнакомыми.
Ночь давала мне сиы, благославляа на подвиги и славные дела. Ночь растворяла меня в своей темной дымке, прятала от людского взгляда и требобовала взамен лишь полное повиновение себе. И я отдавала себя по частям. Отдавала и не жалела. Мне не хотелось жалеть то, что не принадлежало мне.
Ведь ночь учила не терять котроль, ночь спасала от преследования и от того, что называют рабством.
И я ждала ее, превкушая наслаждение и покой, ждала, присев у камина, чтобы оглянуться на заветные шаги и , едва сдерживаясь, проговорить:
- Здравствуй, ты опоздал...
 И настенные часы пробъют полночь в такт шагам вошедшего.
- А вот и нет,- ответит. - Я вовремя.
А потом откуда- нибудь зазвучит музыка. Обязательно скрипка .
И я буду рассматривать узоры ни плитке камина. А потом замечу, будто некстати:
- Не одного похожего узора. все разные.
И мне ответят:
- Ты всегда говоришь чушь.
И я буду рада говорить эту чушь, потому что больше мне некому ее сказать. Потому что надоело за день говорить умные слова. Надоело быть серьезной и сильной. ..

Мне казалось, что все кончилось так давно, что нельзя и годы подсчитать, а оказаось, что Прошлое просто- напросто сидело затаясь, и теперь, по велению или желанию кого- то, выглянуло на поверхность и поселилось рядом. Как прежде. Как тогда.
Это было правдой и неправдой.
Наше вместе всегда было врозь. И это заставляло еще сильнее биться сердца при встрече и прятать сияющие глаза, сталкиваясь будто невзначай.
Но полоса, разделяющая наши миры, была сильнее и умнее нас.
Это была честность. Честность по отношению к нам и к тем, кто был с нами тогда.
И это, действительно , была болезнь. Странная и изнуряющая. Без обязательных прогулок под луной, без страстных обьятий у калитки, без гимнастических поз на белоснежных простынях, без клятв и признаний под звездным небом.
Это быа честность, наполняющая каждого из нас своими собственными догмами и авторитетатами. Это была болезнь, которую реально было вылечить таблетками или микстурой. Но почему- то никто из нас не бежал к врачу, не записывался на прием, не сидел в очереди, чтобы поучить заветный рецепт.
Мы так и жили, напоненные своей честностью, зализывающие раны, после которых оставались рубцы.
Просто тогда мы были романтики. Наверное, последние романтики на этой земе, потому что другие давно разучились мечтать и летать во сне. А мы все мечтаем и летаем.
И, наверное, поэтому Он сказал, уже на пороге:
- Когда- нибудь тебе надоест быть сильной и независимой. Вот увидишь.
Но именно независимость давала силы на то, чтобы выжить, когда Игорь предал. Так безбожно предал, оставив одну.
И может быть, было бы гораздо легче, если бы он просто привел домой другую или же даже где- то был с ней. Но он предал, трусливо убежав, поджал хвост, умчался, не оглянувшись, оставив там.
И хотя теперь это все выглядит не так ярко, и чувства уже притупились, я все еще ощущаю то страшное одиночество предательства и тот страх, который со звоном проникал в мое тело, отданное на посмешище.
- Не защитить женщину- слишком подло,- скажет потом Петр.
У мужчин всегда свои правила игры. Я знала это с рождения, когда отец, исчезнувший навсегда, рисовался в моем воображении, как герой. Я считала его лучшим, и мама не мешала мне восхищаться его неожиданными подарками ко дню рождения или странными визитами " посмотреть дочь".
Я не знала тонкости бытия и жизни вообще, отец оставался героем и почти Богом долго, пока однажды мама не сказала, что у отца другая семья и другие дети.
Так исчезло понятие" восхищать" . Отец стал обычным, рядовым. И подарки оказались купенными самой мамой , а визиты" посмотреть дочь"- просто выдумкой, когда мама просила сослуживцев придти к нам и сыграть в " моего папу". Я только потом заметила и вспомнила, что " отцы" были разные. И возненавидила мать за обман. Плакала долго, а потом перестала, вышла из комнаты совершенно другая, будто заново родившаяся, и зажила по- прежнему. Но уже зная, отца нет и не было. Он перестал быть героем.
И спокойный , уравновешенный Игорь оказался трусом. И, наверное, подлецом тоже. Но я не умела подбирать нужные эпитеты, как это умеют делать другие женщины. Я знала только- трус и не трус.
Но больше всего хотела нежности. НЕжности. которой не хватало всегда. И поэтому писались стихи о палачах и героях, выдумывались истории, где любили и дарили нежность. Где был другой, выдуманный мир. Там, где я была кому- то нужна и кем - то любима.
 И, наверное, никогда бы не было этого человека с его странным и одновременно так схожим с моим понятием мира, если бы не моя потребность в чувственности и счастьи. Кажется, что без всего этого можно выжить и предельно быть нормальным и обычным человеком, но я не умела. Не умела и не хотела, не могла смириться с тем, что всего этого я буду лишена навсегда и мне нечего будет вспомнить, некому будет рассказать все.
Эти долгие годы я жила фантазиями. Фантазиями, как однажды, он войдет и останется со мной навсегда. Пусть не мой, пусть уже давно сформировавший свой мир и свои жизненные позиции, но останется, чтобы сопутствовать мне во всем. Просто быть опорой, даже не обязательно в горе, беде или недуге, главное, чтобы я всегда знала, что он где- то есть, где- то ходит по свету, где- то дышит и видит меня.
Даже в свои тридцать я хотела обычного тепла и надежности, надежности, что есть кто- то , кому важно, как я выгляжу и что со мной присходит.
Но теперь он пришел слишком поздно. Или слишком рано.
Мне некуда поместить его, чтобы сохранить свои фантазии в целости, а не дробить их частями и не довольствоваться малым.
У меня появились большие запросы, не к людям, конечно, а к жизни.
Я разучилась быть слабой, разучилась быть беззащитной.
- У тебя двойная жизнь,- сказал Саша тогда. - Ты всегда другая. Совершенно разная.
- Какая ?- не поняла, но почувствовала, как напряглись нервы, сжались в единый комок.- Какая я?
- Иногда совсем ребенок, как твой Денис, иногда беззаботная студентка, только что сдавшая сессию, а еще ты бываешь стервой. настоящей стервой, котороя только и ждет своего часа, чтоб занять почетное место рядом со всеми.
- И в чем же моя стервозность?
- Ты не веришь людям, а веришь только себе. Ты все сметаешь на своем пути, идешь по трупам, но добиваешься своего.
- То, что есть у меня , не свалилось с неба, Саша. Это не манна небесная. Я многим пожертвовала, чтобы жить так, как живу теперь.
- И поэтому сидишь допоздна, не ложась спать, А в пять утра ездишь попутками до города? Прости, но это не вяжется с этикетом " железной леди".
- А что вяжется? Бары, казино, куча страстных мачо по бокам и постель, усыпанная лепестками роз?
- Ты и это помнишь? - он удивленно вскинул на меня свои темные глаза. - Помнишь, как я сказал тебе о лепестках роз? Поразительно. Я думал, что твоей романтике наступил конец.
- Если хочешь, то я помню каждое слово, которое ты говорил тогда.
- И именно поэтому, ты пыталась распороть меня ножом и вышшвырнуть из квартиры чуть ли не по частям.
- Ты напрашивался на грубость.
- Ты тоже.
- Но тем не менее ты был на моей територрии и я решала, что и как.
- Я искал тебя,- говорит вдруг тихо.- Все эти годы я искал тебя. А должен был забыть, стереть из памяти.
- И что же помешало? - я усмехнулась.- Никто не клюнул на удочку стареющего Дон- Жуана?
- Дон- Жуана говоришь?- тут уксмехнулся он.- А ты знаешь, почему он так почитаем и известен? Я ведь умудрился вычислить его способность соблазнять.
- Неужели? Применил на практике или не успел? - я закурила, глянула на него с легкой издевкой.
- Дон- Жуан, Дина, любил своих женщин. Всех. у него не было повторений, он со всеми был искреннен, он не умел сравнивать, не умел повторять ситуации. Каждый раз- как первый. Понимаешь?
- Может быть. Только к тебе это вряд ли применимо.
- Ты так меня ненавидишь?
- Неневижу?- я поднялась, стряхнула пепел в стоящую на столе пепельницу.- За что? У меня не было никаких мотивов ненавидеть. Да и что это значит, ненавидеть? Ненавидеть можно только того, кто слишком близок или наоборот является чужим.
- Значит я не тот и не другой?- теперь уже его глаза усмехаются.- Это радует.
- Но и вселяет надежд? Ведь так?
Он гляну меня удивленно или даже не удивенно, а как- то особенно грустно, будто я задела еще плохо зажитую рану.
- Не смотри на меня так,- произношу тихо.- Никогда не смотри на меня так больше.
- Как?
- Так, как будто раздеваешь меня.
- Я и раздеваю.
- А ты нахал.
- А я никогда и не скрывал, что хочу раздеть тебя.
- Зачем?
- А зачем раздевают?
Наверное, я покраснела, потому что он вдруг заразительно захохотал, отодвинул свой кофе и тоже встал, плохо скрывая насмешку в глазах.
- Испугалась, что преващусь в насильника и воспользуюсь твоей добродетельностью?
- Это тоже может дать наслаждение,- мой голос дрогнул.- Если расслаблюсь.
- И не воткнешь мне в спину нож,- он засмеялся еще раз. - Не бойся!
Он , конечно же, не знал, что уже очень давно я перестала бояться. Бояться вообще. Я никогда не боялась. Нигде.
Но почему- то именно теперь мне нестерпимо захотелось быть трусливой и беспомощной, мне захотелось трястись от страха и даже упасть в обморок. Но я только отступила на шаг, прикурила новую сигарету и промолчала. Промолчала...
- Я никогда не трону тебя, пока ты сама этого не захочешь,- сказал вдруг.
- Я помню, ты уже говорил так.
Он протянул руку и погладил мою кисть.
Я вздрогнула от этой неожиданной ласки, вспыхнула, как спичка, и те, приглушенные чувства и ощущения, забились и запульсировали в голове настойчиво и резко, что я даже поморщилась от нестерпимой боли.
- Не надо,- выдавила чуть слышно.- Не надо.


- Ты только меня руками не трогай,- Катька из соседней комнаты уже привычно вскинуа юбку к круглым покатым бедрам, обернув к Никите пронзительную белизну полных ног.
Освободилась от синих трусиков- шортиков, уперлась руками в спинку его кровати.
Охнула от его напора, завизжала потом, пока он не зажал ей рот и не вжал в себя, такую горячую и потную, наполненную бесстыдством и в то же время такую доступную и нежную.
Если бы не Дина, он никогда бы не позвал Катьку к себе. Если бы не Дина с ее нестандартной красотой и загорелой кожей, никогда бы не было здесь Катьки. Никогда бы он не мучил себя этим унизительным занятием, когда бесчувственные тела то разъединяются, то приближаются почти не ощущая друг друга.
Он уже наизусть выучил Дину. Выучил, как она сидит, прямо держа спину, как балерина, он знал, как она дышит и знал, как пахнет ее кожа, если подойти ближе и встать рядом.
Он знал, как она ходит и знал каждую деталь ее одежды, потому что по- прежнему наблюдал за ней изподтишка, а потом , крадучись, уходил, чтоб она не заметила.
Но она, пожалуй, знала это. Она вообще чутко улавливала каждый шорох и любое неосторожное движение и ,наверное, любой мог бы позавидовать ее слуху, но тем не менее она никогда не ловила его за подглядыванием, не тащила в комнату, не ругала при всех, как это делали другие.
Она была нестандартной.
И он, Никита, сразу понял это, почти сразу, интуитивно ощущая призыв остановить ее однажды, уцепиться в ее руку, развернуть ее лицо к свету и жадно впиться ртом в ее губы, придавив и сжав всю в обьятиях, почувствовать ее трепет, ее горячее дыхание, ощутить ее сопротивление, отпор и не выпустить, а еще сильнее вжать в себя, чтоб немилосердно треснули кости и она осталась в его руках тряпичной куклой, поддатливой и принадлежащей только ему.
Но вместо этого он ше в комнату Катьки, забирался к ней под одеяло и будил ее горячее тело, призывно толкая в спину и бока, пока она не открывала глаза и не оборачивалась...
Он , Никита, понимал многое. Он высчитывал и вынашивал свои мысли месяцами, поджидая лишь подходящий момент, чтобы реализовать все однажды. Каждый шаг, каждый ход конем он обдумывал до мелочей.
Расслабленный присудствием Катьки он и тогда не терял ясность мыслей. Катька лишь умело поддтакивала его к правильному решению, подводила к черте, за которой лежало наслаждение и ненависть.
Он только теперь понял, что больше всех на свете ненавидит своего отца. Ждет его каждые выходные и ненавидит так, что лопается кожа на висках.
Темные, пасмурные коридоры интерната болезненно действовали на его воспаленный мозг и нерв.
Воспитатели, дети, которые не понимали происходящего, все это угнетало и давило.
Но он, Никита, нашел выход. Выход сам незамедлил появиться в одну из темных бессонных ночей. Выход, навеянный присутствим Дины и странной потребности раздавить ее в себе...


Он поджидал меня у края пропасти.
Я остановилась в нескольких шагах от него и затихла, почти перестала дышать и чувствовать.
Но он сам почувствовал меня, оглянулся через плечо и кивнул. Просто кивнул, как старой знакомой.
- Посмотри, как красиво,- проговорил чуть погодя. - Свобода- это, оказывается, именно это пространство. Без преград.
- Почему ты здесь? - спросила.
- Хотел подарить тебе это, если ты согласна улететь вместе.
- Куда?
- Туда, где не будет преград. Не не надо скрывать от себя самого то, что чувствуешь. Туда, где мы будем вольны, как птицы.
- Почему я не верю тебе,- подаю голос спустя минуту.- Ни одному слову.
- Потому что не хочешь быть свободной.
- Я свободна.
- Нет, Ты полна догм и приоритетов. Ты боишься посмотреть вниз, потому что у тебя нет смелости .
- Я ничего не боюсь, ты знаешь.
- Боишься. Себя. Боишься, что преступив черту нарушишь целостность. Ты будешь преступать ее по чуть- чуть, чтоб не нанести травму своим теориям.
- У меня нет теорий.
- У тебя их полно. А главные- это чертова честность и благородство.
- Ты упрекаешь?
- Тебя? В чем? Тебя не в чем упрекнуть. Завидная дама. Верная жена.
- Очнись! Что ты говоришь?
- Я просто хочу дать тебе понять, что никому не нужны твои честность и благородство. Это не модно. Просто один дурак выдумал их для себя и рассеял потом ( к старости) по свету. Чтоб другим, молодым и смелым, было чего бояться.
- Чего ты хочешь?
- Я хочу, чтобы ты прыгнула сейчас со мной туда вниз, ощутила шум ветра в ушах, и наконец, поняла, что ты нужна мне.
- Я боюсь высоты.
- Вот видишь. К сожалению, это единственное, чего ты боишься. А это и есть главное. Ты боишься улететь и не вернуться. Ты боишься сойти с ума. ..


 Да, я тоже боялась сойти с ума, как это происходит все чаще и чаще. Я ловила себя на мысли, что все больше и больше ощущений заполняют мою пустоту где- то внутри меня и я уже ничего не могу поделать, потому что просто не в силах остановить процесс. Процесс дарвинской эволюции, когда из сильной я становлюсь почти беспомощной. Почти тростинкой в чьих- то грубых и жестких руках.
Я по- прежнему ходила на работу, по- прежнему провожала и встречала сына из школы, пила чай с соседкой и рассказывала ей о работе в интернате. Все оставалось прежним, если бы не странное, почти едва заметное присутствие чего- то другого. Может быть, даже странного, того, чего я не чувствовала и не понимала. И от этого становилось страшно, почти одиноко рядом с телевизором, который кто- то и когда- то назвал первым признаком одиночества.
Я помнила, как раньше мы гуляли с сыном по парку, как ходили в музеи, а потом, измученные, но довольные друг другом, садились в " Макдональде" за столик и заказывали много всякой вкусности. Мне было хорошо рядом с сыном, я не чувствовала одиночества, как остро( и будто на запах) чувствовала его теперь.
Конечно, своим холодным и расчетливым умом я понимала, что все это неспроста. Неспроста я лежу в кровати без сна, неспроста вздрагиваю от каждого шороха. И виноват не страх, я давно забыла , что это такое по отношению к себе. Я боялась за сына, боялась, что однажды с ним случится несчастье и я останусь никому ненужной и вся моя работа, все то, что я делала, уже будет никому не нужна.
Это был другой страх и волнение. Не то, что я привыкла ощущать давно.
Это было нечто, выворачивающие меня наизнанку, то, что валило меня на спину и предсказывало неудачу.
Это было то письмо с заказом, которое я получила, как всегда, по почте. Не рано и не слишком поздно.
Я распечатала его на скорую руку, просмотрела лишь сроки, указанные внизу, но когда из конверта выпала фотография, я машинально пробежала глазами весь текст.
Все, как всегда. Только человек на фотографии- " Хорин Николай Иванович".
Отец Никиты. Тот самый, которого мальчуган ждал каждые выходные и уходил, не дождавшись, к себе, чтобы запереть комнату на ключ и не открыть уже до поздней ночи, когда меня сменяет ночная няня.
Как ни странно, но я чувствовала к мальчику почти паническую привязанность. Я чувствовала его везде и повсюду, а когда не чувствовала, то оборачивалась в ужасе- Убежал! Снова исчез где- то на больших улицах, чтобы потом быть пойманным теми бритоголовыми бугаями.
Но заметив его, успокаивалась.
И теперь вот это. Я не смела отказаться. Не смела и не могла. Мне было некому отказать. Я никогда не видела заказчивов в лицо. Я лишь выполняла работу и получала деньги. Я хорошо работала, я слишком долго шла по этой дороге, чтобы вот так однажды дать слабинку.
Я выучила все и всех с кем бывал Хорин, я знала уже все места, которые он посещает, знала, когда и во сколько он уезжает и приезжает. Я знала почти каждый миллиметр его тела, я знала и изучила все.
Но наступала ночь. И я оставалась дома.
Сроки выходили...
 А я ворочалась без сна на измятой постели, прислушиваясь к каждому шороху и движению. Я впервые не могла выполнить заданное задание, не могла решить задачу, потому что знала ее ответ заранее.
Никите некого будет ждать более.

Почти одновременно с тяжелым сном я различила странную возню у входной двери.
Вскочила, мотнув головой, отбрасывая остатки сна, босиком перебежала в коридор. Но тут же поняла- опоздала! На секунду. Петр всегда говорил, что эта никчемная доля секунды может стоить жизни.
Прежде чем успела закрыть лицо, ощутила сильный, профессиональный удар в бок.Кто- то потянул меня за волосы, и не дожидаясь моего вскрика, скомандовал хрипло:
- Заткнись!
Я плохо видела их лица, они стояли так, чтобы полоса света из коридора не освещала их лиц.
- Что вам надо?- я лихорадочно соображала. - Деньги?
Один из них засмеялся, тот, что держал меня за волосы, бегло обыскал мое тело, отпустил, чтобы я выпрямилась.
- Чистая,- сказал где- то за моей спиной. - А я думал киллеры спят в обойме.
- Что вам надо?- мой голос уже обрел твердость. ( Я вообще быстро приходила в себя, особенно если дело касалось жизни)
- Тебя, милая! Одевайся.
- Может быть объясните?
- А как же. Там тебе и объяснят.
Тот, который стоял впереди меня ткнул в меня желзом:
- Пововачивайся! Время позднее!
Другой толкнул меня в спину.
- Резвее!
Я прошла в комнату: Денис спал, уткнувшись носом в подушку.
И вот теперь я почувствовала страх. Он безжалостно задышал мне в затылок и я обернулась.
- Мне надо позвонить,- глянула с мольбой в непроницаемые лица. - Я скажу, чтобы присмотрели за сыном.
- Ты че, в натуре, дура? - тот, который держал меня за волосы в коридоре глухо засмеялся, но второй подошел к кровати и заглянул в лицо Дениса.
- Девка? - спросил зачем- то.
- Пацан,- отозвалась и не узнала своего голоса, таким беззвучным и неживым он показался. - Пожалуйста.
- Ладно, быстро. Номер говори,- он достал из кармана телефон.
Я быстро проговорила девять цифр, почти выдохнула их залпом.
Он протянул мне трубку:
- На. Лишнее сболтнешь, пацану крышка. Усекла?
Я кивнула.
- Мне надо уехать,- заговорила чуть ли не вслух, как только услышала голос на том конце.- Возьми Дениса. Прости, что разбудила.
У меня выхватили трубку и толкнули к другой кровати.
- Хватит, побазарила. Одевайся. Цацкаюсь тут с тобой.
Я натянула джинсы, скинув ночную рубашку, потянулась за свитром, не глядя на них, застегнула все пуговицы.
- Давай, вали!
Я оглянулась на Дениса.
Хорошо, что ты не видишь, как я проиграла.
Хорошо...


Я не слышала, как он уехал.
Я просто почувствовала, что кровать стала просторней и прохладней, открыла глаза, перекатилась на его половину и закрыла глаза снова.
Мне было легко и свободно, легко дышать, поворачиваться, легко раскинуть руки и не бояться наткнуться на тяжелое от сна тело мужа.
- Можно?- услышала неожиданно.
Я смотрела на Него сквозь ресницы и не отвечала: изучала его всего, чувствовала его дыхание, запах мужского одеколона. Лежала, затаясь, и не отвечала.
Он осторожно коснулся моей щеки, будто непроизвольно. Но от этого прикосновения горячая и мучительная волна захлестнула меня с ног до головы. Я как- то по- кошачьи повернулась к нему, обняв двумя руками и прижав его голову к себе.
- Господи,- выдохнула потом, уже ощущая его поцелуи на губах, щеках, шее, плечах. Я почти выныривала из белья, показавшегося таким невесомым и будто не моим.
Он точно собрал меня в горсть и теперь выпускал по частям, по- немножку, рассыпая по постели лепестками роз.
- Только моя,- выговорил тихо. - Только моя.

Наверное, в таком тесном и темном месте всегда трудно сбросить остатки сна и оцепения.
Еще в школе я читала в одном детективе, что в таких случаях трудно ориентироваться. но я точно знала- было утро. Я даже ощущала каждый его луч , просачивающийся в меня через стены, хотя не видела ни одного светлого пятна.
Я приподнялась со своего места и подошла к дверям.
Я слышала за ними приглушенные голоса мужчин и по звукам определила- те же, что привезли меня этой ночью.
Нестерпимо захотеось позвонить сыну и спросить , все ли в порядке, пришли ли к нему или он все еще один в пустой квартире.
Я стукнула кулаком в стену, ободрав пальцы. Лизнула проступившую кровь и отошла от дверей.
Мрази! И все- таки меня высчитали. Высчитали и нашли. А это значит, что меня больше нет. Это значит, что я не почувствую больше силу полета, не просчитаю выстрел, не склонюсь над побледневшим лицом.
Мрази!
И тут дверь распахнулась, я обернулась на ее скрип и увидела Хорина рядом с двумя парнями , которые привезли меня.
Он смотрел на меня выразительными серыми глазами, я отчетливо видела их цвет на бледном лице.
- Как тебя зовут?- спросил небрежно.
- Настя,- разжала разбитые губы.
- Вы что били ее?- он обернулся к парням, но те лишь пожали плечами.
- Ты - стрелок? - он сделал шаг ко мне.
- Я выполняла свою работу.
- Метко стреляешь?
- Стараюсь не промахнуться. Мне не платят за промахи.
Я слвсем не ощущала страха или скованности. Я смотрела на него и неожиданно для себя самой поняла, почему он не ездит к Никите.
Я поняла, почему он оставил сына и почти забыл о его существовании.
Он просто трусит. Трусит перед реальностью. Он создал мир, в котором живут те, кто не верит в жизнь. Они трусы.
- Кто тебе заказал Голицына и Карсавина?
Я пожала плечами.
- Я получала заказы по почте. Заказчика никогда не видела в лицо.
- Только не пробуй мне лгать. Иначе сгниешь здесь,- зрачки в его глазах сузились.
- Я получала деньги не для того, что рассматривать заказчика.
- Значит, не знаешь , кто он?
- Нет. Я выполняла лишь заказы .
Хорин повернулся к парням, стоял , чуть наклонив голову, я видела, как вздувалась жила на его виске.
- Если ты не скажешь всей правды сейчас, я отдам тебя своим людям.,- он снова посмотрел на меня.- Говори!
- Я никогда не видела заказчика в лицо.
Наверное, этот разговор очень забавлял парней.. Им было даже как- то неловко из- за того, что я оказалась такой несговорчивой. Наверное, они уже даже превкушали задор того, когда Хозяин махнет рукой и они прыгнут на меня, раздирая свитер и джинсы на куски.
- Неужели ты не боишься?- Хорин почему- то сменил свой небрежный тон на любопытство.
- Я не вру.
- У тебя сын есть?- он то ли спрашивал, то и утверждал. - И за него не боишься?
- За сына боюсь.
- Вот как!- Хорин зачем- то засмеялся и подошел совсем близко ко мне. - Тогда слушай, девочка! Если ты, действительно, тот стрелок, который завалил Голицына и Карсавина, то примешь мое предожение.
Я удивленно глянула на него.
- Найди того, кто их заказал. Платой будет жизнь. Твоя и сына. Если заказчика не будет, не будет вас обоих. Поняла?
Его глаза опять стали суровыми и почти злыми.
Он обернулся к парням:
- Отвезите ее туда, откуда взяли. И не трогать.
Он пошел к выходу и уже у самой двери повернулся ко мне:
- Помни, что я сказал. Ведь как стрелка тебя уже нет.


Я ощутила только последний удар.
Потом уже перестала закрывать лицо и голову руками.
Один из них перевернул меня на спину и зачем- то сказал( то ли злобно, то и с той же небрежностью, что и его Хозяин):
- Лучше бы я ее трахнул!
Они пошли к машине, уже не оборачиваясь на меня, дверцы хлопнули и я услышала, как зашумели колеса машины.
Я села на ступеньки у дверей своего подьезда и обхватила голову руками.
Наверное, так заканчиваются остросюжетные боевики. Шумом колес. И героем на пороге своего дома.
Банально.
Я отерла кровь с разбитых пальцев о джинсы и поднялась.
Голова кружилась. Я схватилась рукой за дверную ручку и тут же почувствовала, как меня подхватили чьи- то руки.
- По- моему, твоя поездка не удалась?- услышала у самого уха. - Совсем.
- Угадал,- я попыталась улыбнуться. - Где Денис?
- Ребенок в школе.
- Замечательно. Идем в дом.
Не отпуская меня, Он открыл дверь подъезда и почти втащил меня на лестничную клетку.
У самых дверей меня замутило.
А он терпеливо стоял и ждал, пока я, отплевываясь, не подняла голову и не толкнула уже открытую им дверь.
Уже в комнате он помог снять грязные джинсы и разорванный свитер.
- Тебе надо в ванну. И врача.
- Врача не надо. Ничего не сломано. Ссадины просто.
Но не сопротивлялась, когда он вошел в ванную следом и помог мне залезть в горячую , полную пены, воду.
- Знаешь,- сказал вдруг тихо.- Я все время мечтал о том, как увижу тебя в ванной. Красивую. Прежнюю. Ту, которая варила мне кофе.
- Саша,- я закрыла глаза.- Не надо!
- Что не надо, Дина?
- Прежней Дины не будет.
- Ты такая же. Просто...
- Просто в синяках.?
- Тебе не надо притворяться. Понимаешь? Я знаю тебя такую, какая ты на самом деле.
- А какая я ?
Вместо ответа, он как- то легко скинул рубашку, бросил джинсы на стиральную машину и , не глядя на меня, шагнул ко мне в ванну, расплескивая и выливая воду на пол.
- Больше всего на свете я мечтал сидеть с тобой в ванне, наполненной пеной и касаться тебя . Повсюду. Везде. Я мечтал исследовать твое тело. Каждый сантиметр, познавать с каждым разом что- то новое. Восхищаться твоей молодостью. Хотеть твою невинность. Развратить тебя в конец. Потому что мой день больше не существовал без тебя.
- Ты решил неплохо пошутить? Но так не шутят.
- Ты прекрасно знаешь, что это не так. Ты знала и видела это и раньше. Еще тогда,
Когда жила с Игорем..
- Я не видела тебя целых восемь лет. Нет, меньше. Шесть. У меня другие дела и проблемы.
- Что произошло ночью?
- Мне пришлось кое- куда съездить по делам.
- Ага, и там тебя так отметелили, что тело, как сплошной большой синяк.
- Я просто должна деньги одному человеку. Вовремя отдать не успела, поставили на счетчик. У него крутые разборки,
- Сколько?
 - У тебя вряд ли найдется такая сумма.
- А у тебя?
- Я уже готова отдать, просто вчера ночью нужной суммы дома не оказалось.
- Складно врешь, Дина,- Он потянулся ко мне мокрой рукой, притянул к себе мою голову, смахнул со лба приплипшую прядь волос.-
 Я всю жизнь хотел тебя. С того самого мгновения, как ты появилась в том доме. Мне не надо врать, я вижу, когда мне врут. Я просто хочу, чтобы ты знала, я всегда на твоей стороне. Я всегда помогу.
- Я хочу, чтобы ты помог отвезти Дениса в одно место. К Петру. С завтрашнего дня у него двухнедельные каникулы,-я даже вздохнула от того, что сказала ему это. Доверять сына даже тому, кого знаешь давно не очень просто. - Я дам вам свою машину.
- И все?
- Да, просто отвези и оставь там. В конце концов Денис все равно считает его дедом.
- У тебя серьезные проблемы, девочка?
- Проблем нет, Саша. Просто я не хочу, чтобы он болтался тут, пока..
- Пока что?
- Пока я не отдам деньги.
- По- моему, ты куда- то влипла? Или просто драматизируешь?
- Может, и драматизирую. Но, если его здесь не будет мне будет легче. Ты согласен?
- Я отвезу, конечно. Без проблем. А ты? - он приподнял мою голову двумя руками. Сильными, настоящими, мужскими.
- Я тебе заплачу,- отвела глаза, сжалась, мне стало холодно в этой горячей ванне рядом с ним. - Я заплачу столько, сколко ты скажешь.
- Я не о деньгах, Дина.
- Тогда о чем?
- О тебе, родная. О тебе.
- Я сама о себе позабочусь. Няньки мне не нужны. Прости.
Он изо всей сжал меня, зло и больно, я почувствовала, как занемело тело и рванулось из его рук, рванулось и вдруг затихло, словно ему в одночасье стало понятно, что не вырваться, не ослабить хватку.
Глянула почти с мольбой:
- Не сейчас.
- Помолчи,- выдохнул, отпрянул, но не дал мне заслониться.
Рассматривал в упор, жадно, почти, как подросток, будто боялся, что я сейчас исчезну или растворюсь в этой воде.
И неожиданно я сама потянулась к нему, почти опустилась в его ладони, и его руки заскользили по телу нежно и горячо, ощупывая каждый сантиметр.
- Боже, как же я хочу тебя. Прямо сейчас. Здесь.
И мне показалось, что я сама распахнулась ему навстречу, не ощущая ломоты в теле, не чувствуя боли , рванулась всем телом, и кровь забилась в висках:
- Я не могу. Извини. не могу.
- Я подожду ,- выговорил глухо. - Ты сама решишь. Правда?
- Спасибо, Саша.
 Он отстранил от себя осторожно и не хотя, точно выдирал с мясом. Я даже почувствовала, как напряглись его мускулы.
- Прости,- повторила еще раз. - Я не могу.
 

Никита еще раз просмортел свою почту. Ни одной весточки, даже страшно.
Он так привык к тому, что в такие минуты под рукой оказывались простенькие сообщения от совершенно незнакомых людей, что сегодня даже испугался- пусто. А отец говорил, что Интернет помогает найти друзей. Где же они эти друзья?
А может, просто неудачный день, когда не везет совсем- совсем и ни в чем.?
Все разъехались на каникулы: Катька к брату, мальчишки к родителям. Только ему не к кому ехать. Если бы у него был другой отец, он никогда бы не позволил своему сыну остаться на каникулы тут. Если бы был другой отец...
Последнее время Никита ловил себя на мысли, что ненавидит отца все больше и больше. С каждым днем все сильнее. Ненависть накапливается в мозгу и нестерпимо давит на виски, отдается в ушах, и от этого хочется умереть.
Если бы хоть Дина дежурила. Но она болеет . Появилась вчера- бледная, губы распухшие, пальцы на руках разбиты, сказала, что упала с лестницы. Она почему- то долго смотрела на него, долго и пристально, будто хотела спросить что- то, но к себе не позвала.
А ему так хотелось подойти к ней, близко- близко, улавливая запах ее горько - сладких духов, ему так хотелось рассмотреть ее вблизи еще раз, чтобы потом ночью вспоминать, лежа с закрытыми глазами, вспоминать ее глаза, тонкую шею, загорелое тело.


Я долго стояла у окна и смотрела им вслед, хотя машина уже давно скрылась среди дворов, и неслась уже по улицам города, громыхая музыкой в открытые окна.
Денис в безопасности. Я знала это наверняка, Петр никогда не отпустит его от себя ни на шаг.Конечно, я должна была позвонить ему, рассказать оо всем, но тогда это называлось ы перекладыванием проблемы с больной головы на здоровую.
А я не хотела его пугать. Даже не то чтобы пугать, а просто тревожить. Он всегда принимал все слишком всерьез.
И возможно, что я сама сгустила краски вначале. Напряглась после встречи с Хориным, испугалась собственной крови.
Ведь не я нужна Хорину и даже не мой сын, это по плохому сценарию устанавливается слежка, похищаются дети, поэтому я отправила Дениса к Петру. где- то я само собой ошиблась. Где- то просчитаась, меня вычислили. Петр говорил, что для нас это конец. Конец работы.
Засвеченный работник- уже не работник.
Но за все эти годы я научилась строить логические цепочки, я изучила и проанализировала свои действия.
Я умею сжигать мосты. Как когда- то . Когда уходиа от Игоря.
Когда вычеркивала из памяти тех, кто был дорог.
Я- главный герой. Все же. И не важно, что без второстепенных героев не укладывается порядок событий. Событиям может предшествовать и другая цепь событий, построенная по другому принципу.
Я оглянулась на свой рюкзак.
Ссутулившись, он стоял у входной двери.
Я сама себе режиссер.
Я сама напишу новый сценарий, хотя эра одного романтического героя уже миновала.


- Как ты считаешь, удовольствие стоит продлевать, если его даже нет в реальности, только в грезах?
Он сидит на низеньком диваньчике, курит что- то пахучее. Лениво стряхивает пепел.
- Удовольствие слишком хорошо. Даже в грезах.
- Значит, реально его продолжить?
- Человек всегда стремился продлить удовольствие.
- Ты сегодня слишком примитивен,- я фыркаю и отодвигаюсь от него.
- Ты хороша сегодня. Дьявольски,- он бросает сигарету в огонь камина и смотрит на меня.
- Это тебе претит?
- Нет, просто я еще не могу привыкнуть, как ты наряжаешься для других. Я же собственник, знаешь?
- Льстишь?
- Ревную.
- К кому?
- Ко всем. Даже к мужу.
- Получается, что от этого тоже можно получить удовольствие?
- Получается, что можно.
Я встала и прошлась по комнате: туда- сюда. Шуршащий шелк нового платья приятно облегал тело, а завитки волос на шее приятно щекотали мочку уха.
Мне нравиось нравиться ему. Нравилось ходить перед ним. Нравилось смотреть, как он смотрит.
- если я потяряю тебя однажды, это будет трудная потеря.
- Все так говорят
- Говорят те, кто это не почувствовал.
- А ты?
- Я каждый день ощущаю то, что теряю тебя.
- Репетируешь?- я усмехнулась.
- Издеваешься?- он тоже встал и подошел ко мне. - Если честно, мне всегда нравились именно эти твои две особенности.
- Почему ве?
- Потому что я каждый раз сталкивался с разностью в твоем характере. То ласкавая и искренняя, то злая и , прости, почти стерва.
- Вот как! И что же во мне стервозного?
- Издевки. Ты знаешь, что для меня это почти шкурный вопрос. Вопрос- когда? Когда я смогу обнять тебя и не выпустить всю ночь.
- Но ведь это охота. Все мужчины любят охоту. А если добыча сама идет в руки, это уже не охота. Запал пропадает.
- Я люблю охоту, Анастасия. Очень. Я даже принимаю твои правила игры. Учавствую в твоем анализировании.
- Ты одно не учел.
- Что?
- Я люблю тебя. И это меняет многое.


Изменилась ли я сама?
Из зеркала на меня смотрела холодная и бледная красавица. Утонченная и высокомерная светская дама.
Я никогда не была такой.
Никогда.
Белокурые волосы, искусно завитые и уложенные в вечернюю прическу, удлиняли и без того длинное лицо.
Странно, но парик делал меня совсем чужой самой себе, будто не я сейчас стояла у зеркала и поправляла макияж.
Вытянув ногу, я рассмотрела шпильку. Нога казалась изящной и элегантной.
Красная помада. Зеленые линзы.
Можно играть в маскарадном балу. Или даже в костюмированной пьесе.
За окном просигналило такси.
Я машинально взяла сумочку, жалея , что она не совсем подходит к платью, и вышла из дома.
- В казино" Олимпия",- быстро сказала шоферу, заметив, как он смотрит на меня в зеркало. - Побыстрее пожалуйста.
Это был продуманный шаг.
Петр сказал бы неосторожный.
Но неосторожность была лишь в том, что наступала ночь. До утра оставались часы.
А они были нужны, чтобы успеть вернуться.
- Спасибо,- проговорила, как только таксист остановился у входа и протянула ему деньги.- Сдачи не надо.Подожди.
Красивый жест.
Я меденно поднялась по ступенькам.
Улыбнулась подбежавшим работникам в одинаковых фраках.
- Я ищу Хорина Николая Ивановича. Он здесь?
- Да. Недавно приехал.
Будьте добры, позовите его в фойе. У меня мало времени. Я опаздываю на премьеру.
Десятидоллоровая купюра исчезла в их карманах также быстро, как я жеманно достала ее из сумочки.
- Подождите?
То, что кто- то зовет Хорина не удивило и не насторожило никого. Выглянувший охранник тут же спрятал голову обратно.
Богатая дамочка. У Хозяина таких много.
Я села на диванчик у фигурной пепельницы. Достала муштук и сигарету. Чиркнула спичкой.
Удивительно пустое место.
Хорин показался через минут десять. Я успела докурить сигарету до половины.
Поднялась, раскрыла сумочку.
- Вы меня искали?- спросил, подходя чуть ближе.
- Да.,- улыбнулась.
Он меденно опустился на диванчик, все еще не теряя удивления в серых, как сталь, глазах.
Может быть , не удивления, а даже какой- то непонятости, какая бывает у людей, которые много думают.
Опять без сбоя.
Я пошла к выходу, взяла манто.
Но по ступенькам почти сбежала.
Юркнула в такси, улыбнулась.
- Поехали обратно.
- Не нашли мужа?- таксист оглянулся.
- Уже уехал. С другой.
- Надо же. Если бы у меня была такая жена, я б по кабакам не шлялся.
Я опять улыбнулась, но ничего не ответила.
В принципе, нет таких жен , от которых не хочется сбежать на край света.
 
 
Дверь в квартиру была незаперта.
Я удивленно толкнула ее, прижав к груди сумочку.
- Кто здесь?
Сашин силуэт медленно нарисовался на пороге в спальню.
- Ты уже вернулся?- я повесила манто и босиком прошла в комнату. - Как вел себя Денис? И откуда у тебя ключи?
- Денис вел себя нормаьно. А дубликат я сделал еще раньше.
- Зачем?
- Ты все- таки должна мне.
- Не волнуйся, тебе я не забуду вернуть долг.
- Какими деньгами? Может, этим?
он посторонился и я только теперь заметила, что мой рюкзак , выпотрошенный, валяется на ковре, а оружие аккуратно разложено на столе.
- Куда ты вляпалась, Дина?
- У тебя нет права рыться в моих вещах,- я подошла к столу.
- Судя по тому как ты сейчас обращаешься с этим арсеналом, могу не удивляться. Ты хранишь паленые стволы. Потом к тебе приходят, забирают и платят деньги.
- Что- то вроде того,- я положила пистолет обратно, обернулась на него. - Это криминал?
- Это не то что криминал, это вообще наказуемо.
- Саша, не пугай. Я уже давно ничего не боюсь.
- Ой ли?
- Я не боюсь.
- Это лихачество. Ты любила играть в героев. Но это настоящие стволы. Из них убивают.
- Спасибо, что сказал. Я не знала.
- Не язви.
- Саша, это все не твое дело. Понимаешь? Я очень благодарна тебе за то, что ты отвез Дени к Петру. Все остальное, это не твое дело. Уже ночь Тебя давно- давно ждет жена и дети.
- Не мели пожалуйста ерунды. Моя семья ни при чем.
- Это моя семья тебе должна быть не при чем.
- Дина.
- Не вмешивайся. Я хочу, чтобы ты не лез в это .
- Ты ведешь себя, как школьница.
- Я просто упряма.
- Как осел.
- Не важно кто,- я принесла рюкзак и стала складывать оружие .- Иди домой.
- Если ты думаешь, что я летел сюда ради того, чтобы пойти домой... Не делай из меня дурака.
- Вы все дураки ,- сказала вдруг зло.- Неужели ты не понимаешь, что все это не для тебя.? Моя жизнь не для тебя. Я не та Дина, которую ты знал
- Я по- прежнему знаю именно ту Дину. Не Настю.
Я толкнула рюкзак ногой, прибвинув его к стене, распрямила спину и посмотрела прямо в его глаза. В глаза, которые напоминают осенние сумерки.
- Прости меня, Саша.
- Я не играю, Дина. И тогда я тоже не играл. Я хотел забыть, но не смог. Не сумел.
- Когда Игорь бросил меня на дороге с теми скотами, я звонила тебе. Потом они отбрали телефон. Им было плевать, что я беременная. Они разложили меня на снегу, прямо на снегу, понимаешь? Они издевались не над тем, что пользуются мной, а именно над тем, что трахают беременную. Их это заводило. Ты не ответил мне тогда.
- Я ничего не знал, Дина. Я вообще не знал этой истории.
- Теперь знаешь. Я ушла от Игоря не к кому- то, Саша, я ушла от него. Просто ушла. Он меня не защитил. И я научилась быть сильной благодаря Петру, ни Игорю, ни тебе, а только Петру.
- Я не знал.
- Здесь нет твоей вины. Нет. Я была честна перед тобой. И перед Игорем. Но не перед собой. Я слишком много отдала тебе. Слишком. И ничего не брала взамен. Каждую ночь я думала о том, как встречу тебя . Каждую ночь я выдумывала все новые и новые подробности. И мне все время казалось, что их мало, что не получится история. Не получится роман. Я так давно поняла, что люблю тебя. Мне даже страшно становилось от этих мыслей и фантазий. Роман затянулся, Саша. И его надо закончить. Завтра мы с сыном улетаем за границу. Я взяла билеты. Петр привезет его в аэропорт. Это конец романа.
- Куда ты летишь?- спросил глухо и хрипло.
- Неважно. Мы летим навсегда.
- Куда, Дина?
- Я не отвечу, Саша. Потому что не будет ни писем, ни звонков, ни кратких SMS. Не будет ничего и никогда.
- Я найду тебя. Земля круглая.
- Если только в следующей жизни. Теперь уходи.
- Не гони меня, Дина. Хотя бы теперь не гони,- он протянул руку и притянул меня к себе.
Сжал резко, по мужски настойчиво, целовал шею, лицо , а потом губы, сладостно надкусывая, почти опрокидывая меня на кровать.
И я не отталкивала, вжимаясь в него все сильнее и сильнее, точно хотела слиться в одно, почувствовать себя в его шкуре. А он почти зло раздвигал бедра, расстегивал платье.


- Я хочу, чтобы ты жил вечно. Даже для других.
- Зачем ты едешь, Анастасия?
- Это не я решила. Это было предрешено.
- В принципе, я мог себе это предположить. Ты заранее знала, что уедешь.
- Я не думала, что именно завтра.
- Я буду тебя помнить.
- Не надо. Я примитивна в любви. Ты сам это увидел.
- Но ты была моей.
- Мастерство любви изучают веками. У меня была лишь одна ночь.
- Ночь со своей тенью. Садизм.
- Тем не менее я оставляю тебя другим.
- Несчастливым?
- Просто тем, кто одинок.
- Значит, я- лекарство от одиночества.
- Ты- любовник души. Понимаешь? Целитель.
- Я любил тебя. Любовь хороша.
- Тогда расскажи это другим и дай эту любовь тем, кто больше всего в ней нуждается.
 


 До звонка Петра оставался час.
Я села у экрана компьютера и быстро написала размашисто и боьшими буквами :
" Заказ выполнен" Анастасия.
Заказчик попросил прислал ему письменный отчет. Пожалуйста. Он наверное сам почувствовал, что это последнее задание.
Может быть, даже жаль, что Хорин так и не узнал, кто его заказал.
Я вышла из квартиры, неся сумки с вещами в обеих руках.
Ничего не жаль Ничего.
Но все же подняла голову и посмотрела на окна.
К обеду тут начнут вертеться джипы с людьми Хорина.
Но я буду далеко.
Я опять просчитала шаги. Все до одного.
- Сначала к городскому специнтернату,а потом в аэропорт,- быстро сказала , сев в такси.
Ностальгия.
Но мне хотелось проститься с Никитой.
Хотелось еще раз посмотреть на него. Но теперь ему будет легче, он станет обычным, таким, как все.
Он сам сформирует себя. Честным и правильным. Добрым и справедливым.
Я почти без стука вошла в его комнату, позвала тихо, боясь испугать неожиданностью.
- Никита, я уезжаю. Пришла проститься.
Он отрвался от экрана компьютера.
- Навсегда уезжаешь?
 - Да. Мы не увидимся боьше. И поэтому я хочу пожелать тебе быть добрым и честным. Справедливым. к себе и другим.
- Ты напишешь мне?
- Конечно, напишу. А когда вырастешь, приглашу в гости.
- Тогда я постараюсь вырасти скорее.
- Не торопись,- я подошла и обняла его за худенькие плечи, прижала к себе и поцеловала в лоб.- Не торопись расти.
Не пряча слез, пошла к выходу, оглянулась.
Он стоял у компьютерного стола, держась за край, худенький, сутулый,

А на экране, который он не загородил собой , я прочла написанное большими буквами : " Задание выполнено." Анастасия.
Мальчик просто получил письмо по электронной почте. ...


 2006-06-13