Старшего бухгалтера Владимира Долина стали тревожить странные сны. В общем, не такие уж и странные – тридцатилетний старший бухгалтер во сне танцевал.
В конце-концов, людям снятся куда более странные сны. Но Долин и танцы?! Нет! Применительно к нему, танцевальные сны со всей определённостью можно назвать странными. Дело в том, что после института способный Владимир быстро вырос до старшего бухгалтера солидной фирмы, набрал вес в коллективе и, увы, в прямом физическом смысле. Полнота, создающая на пиджаке некрасивые поперечные складки, сутуловатая от вечного сидения спина, неуклюжие движения, обширная плешь, проступающая сквозь поредевшую русую шевелюру – всё в облике старшего бухгалтера говорило о том, что этот человек не может иметь к танцам никакого отношения. Даже во сне. Правда, изредка в его близоруких серовато-голубых глазах мелькало выражение не свойственное людям такого типа. Некая по-мальчишески озорная искорка, природу которой никто из сослуживцев так и не смог установить за годы совместной службы. Однако, такое происходило крайне редко. Обычно Владимир был строг, молчалив и неулыбчив. Да и не до танцев ему было в последнее время. Он, как это говорится, потерял жизненную нить – интерес к работе, былую привязанность к друзьям. Стал раздражительным и нетерпимым. Даже в суровые дни годовых и квартальных отчётов Долин скучал и втайне ждал окончания рабочего дня. А всё эти сны...
Дело в том, что от полуночи до семи утра Владимир во сне учился танцевать. Обучение шло в две волны, минут, как он считал, по сорок пять с десятиминутным перерывом.
Старший бухгалтер оказывался в балетном классе.
Обширный зал, зеркальные стены, поручни-станки вдоль стен. И у балетного станка... Кто это прекрасный в чёрном трико, обтянувшем сильные ноги? Кто этот Апполон, сошедший с Олимпа? Может быть это сам Марис Лиепа оттачивает па для очередного сногсшибательного спектакля? Нет. Это Владимир Долин работает у станка.
– Раз и два, и три, че-ты-ре! – командует женский голос под звуки рояля, – ...три, четыре, выше, выше!
Правой резче, пре-вос-ходно!..–
Повинуясь музыке и гипнотизирующему голосу,
Владимир выполнял трудные балетные упражнения.
Он работал до полного изнеможения. Когда сил уже совсем не оставалось, музыка прекращалась и знакомый голос объявлял перерыв. А иногда по французски – антракт.
Дорого бы заплатил Владимир, чтобы увидеть свою мучительницу. Но, увы! Ни разу ему не удалось разглядеть её. После перерыва Владимир разучивал сольные партии и какие-то современные танцы, музыка которых казалась ему знакомой.
Долин осунулся. Он являлся на работу едва волоча ноги от усталости, словно всю ночь грузил мешки с картошкой. Тело мучила непрекращающаяся боль. Рук, ног – не разогнуть. Жирок вскоре исчез. Мышцы свились тугими канатами.
– Ты болен, Володя, – сказала Таня – жена.
– Нужно что-то делать.
– Вам нездоровится, Владимир? – осведомился директор после совещания, – Нужно исследоваться. Вы переутомились.
Заключение терапевта после изучения анализов и кардиограммы было неприлично коротким: «Здоров, как бык». Невропатолог посоветовал больше бывать на свежем воздухе и перед сном не наедаться.
И Владимир с бухгалтерской точностью последовал указаниям врачей. Вечерние моционы пришли на смену плотному ужину. Утрення гимнастика сменила лежание в постели до последней минуты. Вошли в ритуал водные процедуры...
А как же сны? Надо полагать, мощное вмешательство современной медицины дало положительные результаты? Да. Безусловно. Результаты весьма и весьма положительные.
Владимир перестал так дьявольски уставать. На первом уроке он работал по-прежнему до седьмого пота, но с весёлым ожиданием второго часа занятий. Теперь-то он знал, что первый час это разминка и школа. Зато второй час приносил Владимиру огромное наслаждение. Он репетировал и исполнял танцы различных времён и народов. Он полностью отдавался танцу. Он жил, он растворялся в этом чудесном сплаве движения и музыки. Ах! Что и говорить! Без слов ясно, что старший бухгалтер Владимир Долин незаметно для себя самого, стал ждать ночных занятий. И когда ночь проходила без сновидений, он бывал расстроен и напуган – а, вдруг, всё кончилось? А, вдруг, больше никогда не полетит он над паркетом под звуки сегидильи, не поплывёт, несомый волшебным ритмом паванны?
Татьяна-жена забеспокоилась сильнее прежнего. И как было нормальной женщине не беспокоиться? У неё же, слава Богу, глаза на месте! Она всё замечает – наблюдательна от природы.
Посвежел, похорошел – это раз. И это приятно. И понятно – помогла медицина.
Стал подолгу смотреться в зеркало. В большое, которое в спальне. То профиль, то фас. Грудь выпятит, живот втянет (а там уж и втягивать нечего), плечами поведёт и ухмыльнётся. Это значит собой доволен. Такого Таня за мужем ранее не замечала. Этот факт ей сам по себе подозрителен. Стал шутить, улыбаться и, даже, рассказывать анекдоты. И, наконец, этот случай с нарукавниками. Сатиновыми, с инциалами, которые Татьяна лично вышила красным шёлком. Они с первого дня работы защищали рукава Владимира от преждевременного износа. Выбросил. Взял и выбросил. Сказал, что ненавидит. Что они, видите-ли, символизируют всю серость и безнадёжность его канцелярской жизни.
Татьяна-жена поняла: у него кто-то есть. Иначе и быть не может! Причём, на работе. А то зачем ему губить нарукавники? Она работает с ним рядом. А он перед ней соколом кружит – стройный, умный, безо всяких мещанских нарукавников. Татьяна поплакала немного, и решила быть мудрой. То есть осторожно узнать кто «она», а там уж принимать меры по обстоятельствам. Татьяна любила мужа и уступать его какой-то юной вертихвостке не собиралась.
А случай присмотреться к коллективу, в котором работал муж, Татьяне вскоре представился.
Наступил Новый год. Фирма Владимира, окрылённая финансовыми успехами, гуляла всерьёз. Торжественная часть и награждение отличившихся сотрудников. Потом небольшой концерт, а после концерта банкет с шампанским и танцами под оркестр.
Оркестр пригласили отличный. Ребята знали своё дело. От рока до ретро и наоборот, через все стили и эпохи, играл этот оркестр – на все вкусы выдавал он танцевальную музыку.
Татьяна посматривала вокруг, надеясь и боясь обнаружить искусительницу. Однако, ничего подозрительного, никого достойного внимания в зале не было.
– Потанцуем? – спросила она мужа, с которым любила походить, покачаться под музыку обнявшись.
Это у них называлось потанцевать. Так и сделали. Смешавшись с толпой танцующих, стояли покачиваясь, поминутно увёртываясь от кого-то, извиняясь перед кем-то.
Но, странное дело. Владимиру это, обычно неинтересное для него занятие, показалось сегодня вполне забавным и даже увлекательным. Он стал танцевать более свободно. Вот он, освободившись от Таниных рук, стал выделывать перед женой различные весёлые коленца, затем с головой ушёл в танец, и его подхватила ритмичная музыка, понесла на своих серебряных крыльях...
Владимир очнулся от тишины. Музыки не было. Публика – потрясённые сослуживцы и гости – бешенно аплодировала. – Браво, браво! – кричали они,– ещё танец! Оркестр, танго!
Владимир одиноко стоял на паркете обширного зала. Вокруг разместились празднично одетые люди – в основном, знакомые лица. Оркестр заиграл танго, и старший бухгалтер, не заметив перехода от реальности в фантастический мир танца, снова погрузился в него.
Он был глубоко счастлив. О счастье, на которое способны лишь очень одарённые натуры, говорил каждый его жест. Всем телом, всем сердцем он рассказывал о том, что жизнь прекрасна и тем людям, которые могли сейчас его видеть, и тем, которых здесь не было – всему человечеству...
И такое чудесное погружение в музыку и движение происходило теперь всегда с артистом Владимиром Долиным, когда он в одном из своих замечательных костюмов исполнял на эстрадах всего мира свои удивительные танцы.
Сны Владимир видел теперь очень редко. Усталый от репетиций и концертов, от гастрольных поездок по всем странам и континентам маститый артист Владимир Долин засыпал глубоким сном, едва голова его касалась подушки. Но когда он бывал недоволен своим искусством, на помощь всегда приходила она – женщина из его снов. Под её руководством Владимир доводил до совершенства технику и рисунок танца. А на днях они расстались навсегда.
Она вышла из-за рояля и подошла к нему. И он, вдруг, понял, что он, Владимир Долин, и замечательный танцовщик из его снов слились в этот момент в единую личность как по внешнему виду, так и внутреннему содержанию. Ещё никогда он не чувствовал себя с такой полнотой тем гениальным творцом прекрасного из его снов.
– Ты оправдал мои надежды, Володя, – сказала Долину его учительница и хореограф. Ты продолжишь свою жизнь в искусстве один. В моей помощи ты больше не нуждаешься. Прощай. Счастья тебе и удачи.
Ошеломлённый Владимир даже рта не успел раскрыть, чтобы спросить кто она, почему выбрала именно его в ученики. Во сне ведь уходят, как исчезают.
Он запомнил только, что учительница была хороша собой и платье носила старинное. Она была молода и грустна, а на прощанье улыбнулась устало, как улыбаются близким людям безнадёжно больные. И так сиротливо стало Долину, так одиноко на свете, что он застонал во сне...
Как всегда, перед дальней поездкой, Владимир и Таня провели день с родителями. И отец сказал Володе, что много передумал за эти годы о его судьбе и, вообще, о судьбах человеческих. Он, зная о склонности малыша - сына к музыке и спорту, направлял Володю, вопреки природным наклонностям, в сторону занятий точными науками, не допускал «пустой траты времени».
– Я очень гордился тобой, сын, когда ты стал старшим бухгалтером. –
– А сейчас я тебе не подхожу?–пошутил Владимир.
– Что ты, парень! Ещё как подходишь! – успокоил его отец.– Когда мы с мамой видели тебя на сцене – даже всплакнули от радости и счастья. Ты сейчас занимаешься своим делом, что и говорить. Просто, понимаешь... была в давние времена одна история, – отец усмехнулся и как-то удивлённо добавил: с твоей прабабушкой. Она ведь именно из-за танцев сбежала из дому. В Санкт-Петербург сбежала...в балет. А в результате – погибла на чужбине, хотя и стала известной балериной. Сгорела, не дожив и до тридцати лет. А домой, к родственникам, привезли твою бабушку двух лет от роду и прощальное письмо...
Владимир как-то сразу, всем сердцем ощутил потребность немедленно прочесть письмо из позапрошлого века. Письмо от очень родного человека, от родственной души.
И вот он конверт с незабудками в верхнем углу.
Читанные, перечитанные листы, исписанные порывистым и очень женским почерком. Старинное фото на плотной картонной подложке. Лицо с улыбкой грустной и усталой.
Учительница из его снов.