Хлеба и зрелищ

Карен Арутюнянц Вторая Попытка
В юности меня поразил сюжет одной французской писательницы. Кажется, современной.
Молодой человек влюбился в женщину, старше него.
Постельные сцены описаны скупо, но откровенно и на пронзительной ноте. К примеру, на восьмой.
Жизнь молодого человека приобретает единственный смысл - близость с возлюбленной. Желательно круглосуточная. Предпочтительнее - семь суток в неделю.
Но неожиданно этой женщине приходится отлучиться на трое суток: на бесконечные три дня и две ночи.
Когда возлюбленная возвращается, она обнаруживает молодого человека мёртвым.
Юноша не вынес разлуки. Просто разорвалось сердце...
Странная история.

Писательница была известной, а я задался вопросом: что это?
Неужели та самая духовная пища, которой было посвящено тысячи скучных монографий?
К чему нам - авторам и читателям - все эти невообразимые сопереживания ирреальности.

И если вдруг я заявлю - отныне я не желаю ублажать ни себя, ни себе подобных. Что произойдёт?
Разве так уж бессмысленно описывать вялую текучесть бытия, огибая стороной незначительные всплески действительности, ибо взрывы домов, стрельба по своим, жеманство политиков и возлияния шоу-звёзд существуют в одной плоскости, меж двух векторов - своекорыстия и своевременности? А жизнь, простая жизнь человека, неопределённо именуемого обывателем, куда богаче.

Однако я лукавлю. Ведь я всегда описывал и продолжаю описывать именно такую жизнь.
Она - моя, она - ваша. Она принадлежит безвременью, нашим детям и нашим внукам, которых, может статься, мы никогда и не увидим.
Она течёт в своём русле, подпитываясь журчанием ручьёв и родников осознания собственной значимости или обычной, банальной потребности дышать, любить, плакать, печалиться и читать романы, в которых страдают и утверждаются на самой пронзительной ноте. Существующей лишь в воображении.