Учитель-психопат4 - Евгений Свинаренко

В туалете занято.

 Красочно разрисованный киоск выделялся на фоне серых домов. Готов вприпрыжку подбежал к ларьку.
 За стеклом красовались бутылки и банки с пивом различных марок, тщательно рекламируемые заграничные прохладительные напитки, которые делают из консервантов на территории России, занимали почетное место на верхних полках. Дорогие сигареты выставлены внизу слева. Внизу справа стояли пачки менее престижных марок.
– Пиво… банку… вот эту белую, за восемнадцать, - ткнул пальцем в стекло Готов.
 В квадратном окошке появилась банка пива и сдача.
– Откройте, пожалуйста, – потребовал Готов.
– Ага, щас, – с издевкой вырвалось из окошка.
– Ну и сервис. Последний раз у вас отовариваюсь.
– Больно надо. Тут за день тыщи таких как ты умников проходит. Одним больше, одним меньше, – провизжало из ларька.
– Плебеи, – фыркнул Готов.
 Учитель сел на лавочку, рядом с входом в школу, открыл банку и отхлебнул.
 – А-а-а, хорошо, черт.
 Получая удовольствие, Готов не заметил, как перед ним возникла грузная фигура пожилой химички.
– Не стыдно вам, Рудольф Вениаминович? Прямо у школы. Какой пример вы подаете малышам, – качала головой Шульц.
 – Пионер всем ребятам пример, – прищурился от весеннего солнца Готов.
– Вы сейчас пьяный на урок пойдете? Да?
Готову пришла в голову замечательная идея: действительно притвориться пьяным. Он собрал в кучу глаза, изобразил потерю равновесия и вяло приоткрыл рот.
– Что вам надо? Вы кто?.. это… э-э-э… меня сейчас вырвет…
– Бессовестный! Идите домой. Не позорьтесь.
 Готов протянул ей банку:
– Выпьешь?
– Нет, вы совсем совесть потеряли. Идите домой, я сказала.
– Ты меня уважаешь? – икая, спросил Готов.
– Не уважаю!
Шульц посмотрела по сторонам: не видит ли кто.
– Почему нет? Я плохой? Это вы плохая. Тьфу, – смачно харкнул на асфальт Готов.
 Химичка махнула рукой и ушла.
Пиво кончилось, и Готов направился в здание готовиться к уроку. Проходя через вестибюль, он отдал честь моющей полы уборщице.
Вдруг мочевой пузырь учителя выдал характерные позывы на низ. Дали о себе знать утренний чай и выпитое пиво. Готов решил потерпеть, зашел к себе в кабинет, вынул из дипломата электронную игру «Тетрис» и сел, задрав ноги на стол.
 Спустя час терпение кончилось и, придерживая причинное место, он помчался в учительский туалет.
 В школе №3 два таких туалета: с одним унитазом, оба в «младшем» блоке. Ученикам не разрешалось ими пользоваться, и школьники презрительно называли учительские сортиры «комнаты отдыха».
Добравшись до младшего блока, Готов побежал на второй этаж, но там отсутствовал унитаз, похоже было, что шел ремонт. Желание отлить усилилось. Добежал до третьего, сориентировался, в конце коридора нашел туалет, дернул ручку… Дверь не поддалась.
 Готов часто постучал в дверь костяшками пальцев.
– Открывай! Кто там?!- крикнул он.
– Занято, – раздался по ту сторону жалобный женский голос.
 По какой-то не понятной причине в голове учителя не возникло мысли о том, что можно спуститься на второй этаж, пройти по коридору и осчастливить своим присутствием общий туалет. Быть может, мочевой пузырь раздулся так сильно, что не позволял рассуждать логично. Готов оперся правой рукой о стену и скорчился в якобы невыносимой боли:
– Открывай скорей! Умерла там, что ли?! – истошно заорал Готов.
– Подождите немного, – голос прозвучал еще жалобней.
Забравшись на подоконник, он тут же спрыгнул с него и начал ходить взад-вперед.
Так и ходил, пока не заметил выключатель. Щелчок, и свет, бьющий из щелей вокруг двери туалета, погас. Готов прислонился к двери ухом и взмолился:
 – Пустите в туалет, а то так есть хочется, что даже переночевать негде…
В туалете молчали. Учитель включил свет и тут же выключил. Потом еще раз, потом еще… Включение-выключение участилось.
Навалившись спиной на дверь, он медленно съехал на корточки, свернулся в позу эмбриона и заскулил:
 – Откройте, прошу вас. Я сейчас обоссусь. Мочи нет… нет, моча-то как раз есть.
Готов обхватил колени, повалился на бок и завыл:
– Фашистский преступник, зачем так над людьми издеваться? Какая невыносимая резь.
В коридоре послышались шаги. Вскоре появились две маленькие девочки и встали как вкопанные. Недолго думая, учитель крикнул:
 – А а а а!!!
Девочки поспешно ретировались, а Готов вскочил и сильно ударил по двери «пыром». Отбежав и сконцентрировавшись, он налетел на дверь и ударил уже всей площадью подошвы. Данную процедуру он повторил трижды. На пол упало несколько кусков штукатурки.
Дверь открылась, и из туалета вышла молодая аспирантка Кольцова. Та самая, на которую Готов «имел виды» и нередко видел в сексуальных фантазиях. Кольцова, с ненавистью взглянула на Готова и отправилась прочь.
Готов покраснел от злости. Мозг переполнили противоречивые мысли: почему именно она? Стыдно. Как ей в глаза теперь смотреть. Оля, Оля, что ж ты так долго сидела? Разве у меня был другой выход? Ну, прости, прости меня, солнышко…
Учитель проводил взглядом Кольцову и крикнул в след:
– Срала, что ли?!
 
Ложный звонок.

Вспомнив, что помимо того, что завуч распускает слухи о пьянстве руководителя школы, забыл рассказать Смирнову о нечистоплотности Сафроновой в материальных вопросах, Готов вернулся в кабинет директора.
Смирнова на месте не оказалось. Секретарша Варя тоже куда-то отлучилась.
Готов снял с телефона трубку, закрыл ее рукавом, полагая тем самым сделать голос неузнаваемым, и набрал «02»:
– Алло, это милиция?! Милиция?
– Кто вы, назовитесь? – донеслось из трубки.
– Школа номер три. Говорят из школы номер три. В здании бомба. Заряд равен пятидесяти килограммам в тротиловом эквиваленте.
– Кто вы? Назовите имя?
– Не буду я называться! Я взорву здесь все к чертовой матери!!!
Учитель протер телефонный аппарат и, стараясь не привлекать внимание, отправился в вестибюль – делать себе алиби.
В вестибюле он покрутился возле технички (назвал ее «дурой»), отругал двух маленьких девочек за то, что они были не на уроке и сел на подоконник ждать.
К зданию школы подъехали представители всех служб города, способных оградить человека от летального исхода: милиция, скорая, пожарные. Паники, что ждал Готов, не происходило, и тогда он сам принял решение: спасать.
Учитель побежал на третий этаж с воплями: «Бомба, бомба, сейчас все взорвется!!!». Преподаватели выглядывали из классов, а Готов орал на них:
– Чего вылупились?! Спасайте детей!
Некоторое время спустя движение в школе все же появилось. Пожарные и милиция в соответствии с правилами эвакуировали народ. Готов бегал среди людей, махал руками и кричал.
– Что случилось? – спросила у возбужденного Готова Донец.
– Бомба, Людмила Николаевна, бомба!!! Террористы!!! Бен Ладэн!!!
Активные действия Готова возымели успех. Милиция и пожарные не в силах были упорядочить лавину детских тел и преподавательских туш.
Готов бегал и подгонял эвакуируемых:
– Бегите, бегите, через полторы минуты здание взорвется!!! Бо о о о мба а а!!!
Визг и крики переполнили школу.
Готов пнул под задницу замешкавшемуся шестикласснику:
– Сейчас тут камня на камне не останется! Ты хочешь, чтоб твои кишки по стенке размазало?!!
Сняв очки, чтобы не разбились, он вновь пробежался по классам: не остался ли кто.
– Выпрыгивайте из окон!!! – неистовствовал Готов. – Осталось десять секунд!!! О о о о, паник ауф дер Титаник!!!
Военрук Борщ попытался пресечь несанкционированные действия историка:
– Готов! Вы что делаете, мать вашу?!! Прекратите немедленно!
– Спасаю ваши шкуры! – орал Готов. – Да, я вас, Григорий Аркадьевич, под трибунал!.. Мне лучше знать, что делать в таких ситуациях!
Готов спустился на первый этаж, на ходу корректируя несогласованность действий:
– Быстро вниз, иначе смерть!!! Идите по головам!!!
Не добежав двадцати метров до выхода, психолог Холодова споткнулась и упала. На ее лице отчетливо просматривался ужас. Готов схватил психолога за щиколотку и поволок, пронзительно вереща:
– Я хочу жить! Я не хочу умирать! Что это?!! А а а а!!! Все кончено!!! Молитесь!!!

«Эвакуация» закончилась. Милиционеры с собаками искали бомбу. Вызвали еще две машины скорой помощи. Врачи осматривали пострадавших (в основном ушибы и психологический шок). Кто-то плакал, некоторые педагоги держались за сердце. Глядя на пострадавших коллег, Готов так же положил ладонь на грудь и стал прерывисто дышать.
Подъехал «москвич» директора. Смирнов выскочил к Готову:
– Что случилось, Рудольф Вениаминович? Господи, в чем дело?
– Бомба, – дрожащими губами сказал Готов. – Террористы заложили в школе бомбу. Да вы не волнуйтесь, все обошлось. Вовремя удрали…
К ним подошел подполковник милиции (руководитель операции по поиску и обезвреживанию взрывного устройства):
– Товарищ Смирнов, – обратился к Готову подполковник. Готов жеманно указал на директора. – Простите. Товарищ Смирнов, звонок был из вашего кабинета. Есть предположение, что звонок не ложный. Террорист находился в здании. Не исключено, что он еще там…
– Он дурак, что ли? – оборвал Готов. – Сидит сейчас где-нибудь с дистанционным управлением… Стойте!.. Как вы сказали, из его кабинета звонили?.. Варька!!! Тварь! Точно! Секретутка! То-то я все смотрю черненькая она какая-то… Сейчас найдем!
Готов отправился на поиски секретарши.
Среди толпы, стоящей на улице он ее не увидел и сделал объявление:
– Кто видел Варьку секретаршу?! Исламскую фундаменталистку! Это она взорвала школу!
Варя тем временем уже стояла с директором и подполковником. Готов неслышно подошел к ней:
– Ну что, Варюша, попалась?
– Отстаньте от нее, – нервно бросил Смирнов, – сказали, что звонил мужской голос.
– Голос мог быть записан на магнитофон. Товарищ подполковник, можно я ее обыщу?
– Не стоит, – ответственно произнес подполковник, – она здесь не причем. А вот вам я объявляю благодарность за активное участие в эвакуации. Ваши коллеги рассказали, как вы быстро сориентировались в сложной ситуации, не растерялись.
Подполковник и директор пожали Готову руку. Учитель сделал предельно серьезное выражение лица. Он даже вида не подал, что его распирает от гордости и невесть откуда навалившегося счастья.
Бомбу, как и следовало ожидать, не нашли. За «самоотверженное поведение» Готова премировали. И сколько ни пытался военрук Борщ доказать, что действия историка были исключительно неверными, его никто не слушал. Все считали это завистью и оправданием халатного бездействия, малодушия, трусости.

Футбольный матч.

Местные болельщики сидели на одной трибуне, десяток приезжих на противоположной. Готов и Лукиных заняли места на верхнем ряду. Лукиных вынул из пакета две бутылки пива, открыл об лавку и передал одну товарищу.
– Спасибо, – сказал Готов и отпил. – Сейчас ты мне расскажи за кого болеть, чтобы местные мне бесплатную пластическую операцию лица не сделали, если перепутаю.
– «Магнит» – это наши, – Лукиных развернул газету и положил на нее вяленую рыбу, «Фаворит» – это гости из соседней области. По-моему, у них никаких шансов.
– Это еще не известно, – вмешался в разговор старичок, сидевший лавкой ниже. – «Фаворит» в этом сезоне ни одного матча не продул. Наши по очкам отстают.
– Тебе чего надо, дед? – злобно спросил Готов. – Пивка на халяву попить? Не получится. Не разделяем мы твою точку зрения. Ты хоть знаешь, кто перед тобой сидит? Нет? Сам Михаил Николаевич Лукиных, эксперт международного класса. Так что сиди и помалкивай.
На трибуне стало шумно. Болельщики кричали, приветствовали «Магнит» и освистывали команду противника. Один из молодых подвыпивших фанатов «Магнита» запустил в небо сигнальную ракету.
На поле команды поприветствовали друг друга. Прозвучал свисток арбитра. Игра началась.
– Все таки я не понимаю футбол, – сказал Готов, – Плохого сказать ничего не могу, просто не понимаю самой сути… Не мой вид спорта. Мне по душе художественная гимнастика, синхронное плавание, спортивная аэробика, фигурное катание – женское одиночное.
– Рудольф, ты не прав, – выплюнул косточку Лукиных. – Футбол - это вещь! Футбол - это целая философия. Без футбола жить неинтересно.
– Спорить не стану. Каждому свое… Только я все думаю, в России проживает 140 миллионов человек. У нас самое лучшее в мире образование и медицинское обслуживание. Самые лучшие специалисты во всех сферах… Но неужели из ста сорока миллионов жителей необъятной нельзя найти одиннадцать таких, чтобы побеждали на чемпионатах мира. Почему Бразилия? Почему Франция? Почему Германия? Почему не Россия?
– Все очень просто, – объяснил Лукиных, – плохо отечественный футбол финансируют. Чиновники деньги себе в карман, а на спорт - шиш.
– А кто его должен финансировать?
– Понятно кто. Государство, спонсоры. Чем богаче у команды спонсор, тем она лучше играет. Почти все наши хорошие футболисты в западные клубы подались, потому что там бабки платят. Не хотят в России играть.
– Но за сборную-то они играют. И я бы сказал неважно.
– От судьи много зависит, – Лукиных поставил пустую бутылку под лавку открыл новую. – На чемпионате в Японии и Корее нашу сборную засудили? Засудили. Они нас считают страной третьего мира, поэтому и заваливают желтыми карточками.
– Мне кажется не поэтому, – не согласился Готов. – Все дело в тренере и в личной заинтересованности каждого игрока. Думаешь, бразильцы так на чемпионатах выкладываются ради денег? Не думаю. Денег у них и так навалом. Ради идеи. Ради своей цели, своей мечты. Россияне пока так не могут. Им лишь бы урвать хоть сколько-нибудь, и пропади оно все пропадом. Разучились за последнее время люди работать. Я бы назвал это – СДДС – синдром дефицита духовных стимулов.
– Объясни тогда такую штуку, – Лукиных залпом выпил полбутылки и продолжил. – Роман Абрамович купил «Челси». А почему именно «Челси»? Почему не российский клуб? Лучше бы он свои миллионы в ЦСКА вложил1.
– Ты считаешь Абрамовичу от этого было бы лучше? На кой черт ему сдался этот ЦСКА?
– Погоди, – в поведении Лукиных проступили легкие признаки алкогольного опьянения, – если он живет в России, пусть и тратит миллионы на российский спорт… Какое там свои… народные денежки. По сути дела он их у нас с тобой отобрал. Ты знаешь, какой ему доход Чукотка приносит? Там деньги под ногами валяются. Нефть, газ, алмазы, золото, никель.
Готов ухмыльнулся, вытирая газетой испачканные рыбой руки:
– Я всегда считал, что на Чукотке только чукчи, олени и вечная мерзлота, а под ногами ягель да карликовые березы.
– Ничего ты, Рудольф, в жизни не понимаешь, – покачал головой Лукиных. – Вот когда прижмет…
– Представь, что у тебя десять тысяч долларов. Раз и появились. Свалились с неба. Какую бы ты себе машину купил? Небось, надоел «жигуленок»?
Кроме спорта и рыбалки увлечением Лукиных была автотехника. Он часами мог разговаривать об автомобилях. Рассуждать какая марка лучше, а в какой имеются те или иные недостатки. Он повеселел и мечтательно посмотрел в небо:
– Не знаю, так сходу даже и не скажешь… «Фольксваген», наверное.
– А я бы тебе на это сказал: купил бы лучше «Ладу» или «Москвич», поддержал отечественного производителя или мне отдал. Ведь ни за что так не сделаешь. Не уважаешь потому что российские автомобили. Так же и Абрамович рассуждает, и плевать он на всех хотел. С «Челси» доход можно поиметь нехилый. А с ЦСКА что возьмешь?
– Это другое, – не согласился Лукиных. – Это разные вещи. Зачем ты передергиваешь? Почему ты за этого буржуя вступаешься?
– Я за него не вступаюсь. Была б возможность, первым бы раскулачил, при условии, что жирный кусок себе заграбастаю. Потому что за бесплатно смысла нет. Зависть мне чужда. Я не вшивый коммуняка, не люмпен пролетарий. Стараюсь мыслить объективно, согласно реалиям жизни.
– Объективно, – передразнил Лукиных. – Если живешь в России, все делай для России. Такое мое мнение.
– А как же «Фольксваген»? – подмигнул Готов.
– Это другое.
«Г о о-о л!!!!!», – донеслось с противоположной трибуны. Трибуна хозяев взревела:
– Вне игры!!!
– Судью не мыло!!!
– «Магнит» - чемпион!!!
– Рано радуетесь, козлы!!!
Готов встал на скамейку и изо всех сил заорал:
– Положение вне игры!!! Повесить судью на первом же столбе!!! Вспороть ему брюхо и выпотрошить!!! Раскаленные спицы под ногти!!! Размозжить ему черепушку!!!
Лукиных одернул приятеля:
– Престань, Рудольф, на нас же все смотрят.
С этой минуты Готов активно включился в поддержку своей команды. Он оставил Лукиных, спустился вниз и присоединился к группе молодых фанатов, с которыми впоследствии неистовствовал, пел речевки, пил водку.
К середине второго тайма счет был 6:0 в пользу гостей. После «несправедливого» пенальти трибуна ожила. Поток болельщиков хлынул на поле, сметая все на пути: и игроков обеих команд и судей и милиционеров. Целью толпы были те 10 12 человек из группы поддержки команды «Фаворит». Фанаты «Фаворита» побежали к выходу. Местные болельщики ринулись за гостями.
Дух толпы захлестнул Готова. Он побежал вместе со всеми, споткнулся, упал, снова встал и побежал, крича то, что кричали все: «Бей уродов! Вон они к автобусу побежали! Держи их!»
Выбежав со стадиона, Готов примкнул к толпе, побивающей камнями автобус команды «Фаворит».
Перевернуть автобус не получилось: он оказался слишком большой. Тогда озверевшие болельщики перешли со слона на моську: перевернули, стоящую рядом с автобусом «Волгу». У столба на корточках сидел милиционер и держался за голову, по лицу текла кровь. Лавина людей устремилась в город, разбивая по дороге стекла автомобилей, фары, иногда прокалывая колеса. К ногам Готова упал большой обломок красного кирпича. Учитель подобрал «оружие пролетариата» и швырнул в витрину магазина «Спорттовары». Стекло разлетелось на тысячу маленьких осколков. Завыла сигнализация.
– Омоновцы!!! – раздался вопль.
Собрав в кулак всю волю, Готов изо всех сил постарался успокоиться. Пригибаясь от летящих камней, палок и бутылок, он отбежал в сторону, отряхнулся, причесался, протер очки.
Издалека Готов увидел, как в толпу болельщиков вклинивается отряд ОМОНа и охлаждает пыл, жар и страсти ударами дубинок.
– Вы оттуда? – напугал подошедший сзади милиционер, почему-то не посчитавший нужным лезть в пекло футбольного беспредела.
Готов аж вздрогнул:
– Как вы меня напугали… Нет, что вы? Как можно? В эту мясорубку меня сникерсом не заманишь. Прошу простить, мне пора.
Готов торопливо перешел через улицу и, наблюдая происходящие события, стал держаться кучки зевак.
Толпа фанатов постепенно рассасывалась. На самых пьяных и буйных любителей спорта омоновцы надевали наручники и заталкивали в милицейские УАЗики.
Готову стало грустно от того, что все закончилось, от того, что в понедельник опять на работу, от того, что настоящая жизнь проходит мимо.
Из-за фингалов под глазами Лукиных пришлось две недели ходить на работу в солнцезащитных очках.
 
Конкурс чтецов.

– Пятый дэ, тишина в классе, – успокаивал Готов подопечных. – Пащенко, чего варежку раззявил?! Заткнись быстро.
Класс постепенно стих. Ученики мысленно пребывали вне школы, ведь прошло шесть уроков, но этот глупый Рудольф Вениаминович заставляет задерживаться для внеклассной работы.
Двое мальчишек неожиданно заржали, прервав тишину. Готов нехотя подошел к ним.
– В чем дело? Смешинка в рот попала или другое?
Мальчики еле сдерживались от смеха. Учитель принял комичную позу:
– Ой, как смешно, ха ха ха. Давайте вместе посмеемся.
Первым прорвало мальчика с оттопыренными ушами, второй подхватил. Из уст детей полился звонкий смех. Учитель стал серьезней:
– Колегов, я еще понимаю уши ржут, а ты зачем неприятности себе на жопу ищешь? Пастухов, тебе летчиком надо работать. Ты, ухоплан, тонны керосина можешь государству сэкономить. Да. Пару снарядов в руки, хлоп хлоп ушами и полетел в тыл врага.
Пастухов обиделся и покраснел. Класс не понял тонкого юмора учителя и молчал. Готов вернулся на место.
– Пришло постановление, – учитель взял листок с откопированным текстом. – В нашей школе состоится конкурс чтецов, посвященный дню рождения А. С. Пушкина. Трое из вас будут участвовать. Добавлю от себя: глубоко не понятно, причем тут день рождения Пушкина, оно, как я знаю, в начале июня, а не в конце апреля. Второе. До меня никак не доходит, почему все городские мероприятия проходят в нашем актовом зале? У нас что, медом намазано? Или не медом?
Готов прошелся по классу, в руках он держал несколько бумажных листов.
– Соколова! Ты! Будешь читать. Будешь, я сказал… вот это возьми. Уши! Пастухов, не притворяйся, что не понял, бери… И Иванова… да, бери ты… как маленькая, ей Богу. Будем участвовать и обязательно победим. Трое читают, остальные «группа поддержки»: улюлюкать и аплодировать.
– А чьи это стихи? – глядя в листок, спросила Соколова.
Учитель проигнорировал.
– Читать с выражением. Без запинки. Без сучка и задоринки, то есть не так как юморист Задорнов… И выучить наизусть. Выучить наизусть - это значит… э э э… выучить наизусть. Выходите, называете автора, название и так с чувством, с толком, с расстановкой читаете.
– А кто автор? – не унималась Соколова.
Готов угрожающе посмотрел на нее.
– Чьи это стихи? – по инерции спросила девочка.
– Мои и и, – скорчив рожу, съехидничал Готов.
Послышались редкие, негромкие смешки. Учитель заметно нервничал:
– Совершенно не обязательно выступать с Пушкиным, Лермонтовым, Блоком в условиях конкурса ничего об этом не сказано. А участники, обязательно, не Агнию Барто, так Ахматову точно. Банально. Мы пойдем другим путем. Луч света в темном царстве. На дне, в конце-то концов.
Условия конкурса именно гласили: «чтение пушкинских стихов», но Готов знал, что не сформировавшееся мышление пятиклассников не будет противиться воле учителя, даже если узнает правду.
Листки со стихами пошли по классу. Кто-то хихикал, кто-то говорил, что «прикольно». Равнодушных и недовольных не оказалось. Готов горделиво расправил плечи.

За день до конкурса Готов велел троим чтецам после уроков заглянуть к нему в кабинет для «генеральной репетиции и напутственных слов». Соколова, Иванова и Пастухов робко постучались в дверь кабинета истории и, не дождавшись приглашения, вошли:
– Мы пришли.
Готов оторвался от чтения «Спид инфо»:
– Не слепой, вижу, присаживайтесь.
Школьники сели. Готов встал и прошелся вдоль доски:
– Сегодня вы должны лечь пораньше. Завтра перед выходом съесть шоколад, улучшает память. Бороться с волнением не стоит, просто расслабьтесь и сконцентрируйтесь на тексте. Побольше эмоций и жестикуляции: жюри это любит. Повторим. Соколова, ты первая.
Соколова прочла стихотворение Готова.
– Весьма, весьма, – задумчиво сказал учитель, – но только знаешь, не строй из себя затраханную девственицу. Тебе это не идет. Будь естественней, мол, эй вы, непорочным зачатием здесь и не пахнет. Поняла? Вижу, что не поняла. Ладно. Иванова, ты.
После прочтения пухловатое лицо Ивановой засияло в беспричинной радости.
– Не верю! – резко отметил учитель. Лицо Ивановой стало чуть грустнее – Не верю ни единому слову! Почему так монотонно?! Ты не Иосиф Бродский. Ему можно, он гений, а ты бездарность, яйца выделанного не стоишь. Пень колода. Выразительней… интонационней. И клешнями пошибче размахивай. Ты на сцене не про дядю Степу и не про краденное солнце читаешь, а шедевр, памятник русской литературы. Дома проработай, завтра повторим.
Выслушав, Иванова жалобно попросила Готова:
– Рудольф Вениаминович, можно я пойду? Мне очень надо.
– Куда?
– Мама должна прийти, а у нее ключей нет.
Готов перекосил лицо:
– Че ты мне мозг паришь, Иванова? Какой ключ? Какая мама?
– Она ключ потеряла…
– Да что ты говоришь. Нынче на каждом шагу каждая вторая собака тебе ключ за десять рублей сделает. И мама твоя не переломится, если лишних пять минут у подъезда поторчит, не январь месяц. Лучше придумать ничего не могла?
– Правда, – давящим на жалость голосом сказала Иванова.
– Дуру включила и вчиняет. Так и сказала бы: Рудольф Вениаминович, отпустите меня пожалуйста, меня у школы ждет мальчик и мне не терпится… жду не дождусь, когда он меня в подъезде зажмет. Позор, Иванова. Я в твои годы даже не знал, что у мальчиков и девочек половые органы различаются, а ты так ведешь себя. Не стыдно? Иди, что с тобой сделаешь? Завтра принеси фотографию, будем стенгазету обновлять.
Готов указал пальцем на стенгазету «Позор». Радостная Иванова выбежала, готовская демагогия пролетела мимо детских ушей.
– Уши, – обратился к ушастому Пастухову учитель. – Вот обиделся опять. Пошутил я. Что, шуток не понимаешь? Начинай.
Прочитав половину стихотворения, Пастухов засмеялся, Готов тоже:
– Андрей, я понимаю, что смешно, но надо же закончить, давай все сначала.
Второй раз школьник прочитал без запинки. Сильно жестикулировал и яростно взвизгивал после каждого четверостишия.
– Вот это я понимаю, – восхищенно вскрикнул Готов, – моя школа. Молодец, возьми с полки огурец, засранец.
Пастухов, довольный тем, что его похвалили, льстиво предложил:
– Я еще раз могу.
– Хорошо, я знаю, что можешь. Мыслишь логично. Молодцом я тебя назвал, а за молодцом, по всей видимости, следуют кренделя небесные? Вот только, паренек, на этот раз ты просчитался. Еще раз читать не будешь… а Соколова будет, заскучала гляжу, красавица непрописанная. Давай, Соколова, жги.

В актовом зале было многолюдно. У сцены расставили столы для жюри. На столах стояли полторашки с минеральной водой и пластиковые стаканчики. Первые ряды заняли педагоги из всех трех школ города. Вокруг мэра сели представители ГорОНО, вальяжно разговаривали меж собой. Два старшеклассника устанавливали микрофон и суетились возле музыкального центра, который через усилитель подключили к колонкам. Остальное пространство актового зала заполнили дети, многие из которых были вынуждены прийти на мероприятие против воли, благодаря инициативе проявленной блюстителями посещаемости: классными руководителями.
Готов взглядом отыскал сослуживцев, подошел и сел на свободное место, между информатиком Носенко и завучем Сафроновой.
Свистнул микрофон. Жюри в составе трех директоров школ, заместителя начальника ГорОНО и гендиректора местного молокозавода расселись по местам. Директоры школ поспешно налили себе халявную минералку.
На сцену вышла очень худая молодая женщина. Готов ее не знал. Она объявила о начале конкурса, представила жюри. Гендиректор молокозавода оказался спонсором праздника поэзии.
Готов, смеясь, обратился к завучу:
– Во дает, дистрофанка. Неужели, Надежда Ивановна, для того, чтобы собрать в актовом зале народ, заставить детей читать Пушкина, нужен спонсор? Мне кажется это перебор. Или этот гендиректор потратился на три бутылки так, что непременно должен сидеть в жюри. Знаток поэзии, мать его… эстет с раной…
– Призы, – отмахнулась Сафронова.
– А а а а, – улыбаясь, протянул Готов.
Конферансье пригласила на сцену первого участника:
– На сцену приглашается Козлова Маша, школа номер один, пятый дэ класс.
Вышла маленькая девочка. Ей опустили микрофон, знаком показали «можно начинать», и из динамиков раздался звонкий детский голос:
– Александр Сергеевич Пушкин. Анчар.
Девочка закончила, зал зааплодировал. Готов привлек внимание соседей:
– О, смотрите, антиаплодисменты.
Учитель сомкнул ладони и резко, беззвучно развел в стороны.
– Смотрите, – еще несколько раз повторил это движение Готов.
Сафронова отвернулась, а Игорь улыбнулся и спросил:
– А как сделать антикрик?
Готов пожал плечами.
Пушкинские чтения затянулись. Многочисленным конкурсантам хлопали более вяло, жюри выпило всю минералку, мэр устало протирал платком лысину.
Худая ведущая объявила:
– Соколова Наташа пятый класс дэ, школа номер три.
Готов оживился:
– Мои, мои, Надежда Ивановна, я их лично подготовил. Вот, бе е е…
Соколова размеренно сказала в микрофон:
– Рудольф Вениаминович Готов, «Чебурек».
Сафронова и Носенко удивленно посмотрели на учителя истории. Готов ликовал. Соколова продолжала:
 
Я голоден был, и желудок мой гнуло.
Купил чебурек на вокзале сдуру.
Я упивался вкусом и сладостью,
Не зная, какой всё окажется гадостью.

Поезда гудели и птички чирикали.
Иностранцы базлали не русскими спиками.
Полчебурека скушано было,
Созерцали туристы жующее рыло.

Раскусить не могу вдруг, дернулось веко.
Смотрю, средний палец от человека.
Перекосило лицо: «Твою мать».
Я наклонился и начал блевать.

Зал захохотал до слез. Ведущая, смеясь, подошла к микрофону:
– Это, конечно, не совсем Пушкин. Я думаю, выступление пройдет вне конкурса. Следующий участник Иванова Лидия, школа номер три, пятый дэ класс.
Иванова с пафосом вскинула руку:
– Рудольф Вениаминович Готов. «Фибры души».
Зрители, ожидающе, притихли.

Слышу, орут, на верху где-то,
Падают на пол карандаши.
Так вот скажу вам, конкретно всё это,
Оскорбляет фибры моей души.

Фибры души оскорбляет чайник,
Свистящий в неподходящий момент.
Корёжит всего, когда в матюкальник,
Скучно и нудно бормочет мент.

Шепоток за спиной раздражает очень,
Но выводы делать ты не спеши.
Людей я люблю, но они тоже впрочем,
Оскорбляют фибры моей души.

Опять шквал аплодисментов и общий смех.
Зам начальника ГорОНО пристально вгляделась в первые ряды, в надежде отыскать виновника, с Готовым она знакома не была. Учитель веселился.
– Правда, твои стихи? – спросил у него Носенко.
– А ты как думал?
– Прикольно, а почему сам не выступаешь?
– Не допускают. Провинциальная цензура это знаешь, брат…
В разговор вмешалась завуч:
– Рудольф Вениаминович, вас ждет серьезный разговор в кабинете директора.
– А с чего вы взяли, что директор меня пригласит к себе? – нахально спросил Готов. – Понимаю, конечно, плох тот солдат, который не мечтает стать генералом, но вы пока не директор. Придется довольствоваться учительской.
Сафронова уставилась на него. Готов закатил глаза и открыл рот.
Следующим выступал Пастухов Андрей с готовским «Я - рыцарь джедай».
 
Кино поглядели, а что, в самом деле?
Я тоже такой же рыцарь джедай.
И меч световой в кармане балахона,
Других причиндалов, с плохими воюю.

Есть два другана: Хан Соло, Чубака.
У них звездолет с сортиром и баней.
Жить можно в гиперпространстве безбрежном,
Когда в гости к Йоде летим на болото.

А если Империя круто наедет,
На защитъ галактики встану я первым.
Телепатну, и приедет Обиван.
Нормальный мужик, не дурак тоже выпить.

Дарт Вейдер, батяня Скайуокера Люка,
(с которым ходили мы в летную школу),
Вообще оборзел - притесняет повстанцев.
Темнилы еще те, которые так-то.

А Лею принцессу еж-ль кто-то обидит,
Не посмотрю, гуманоид иль дроид.
Мечом световым шибану как по рылу,
Руками порву, суку, как промокашку.

Реакция была адекватна прочитанному.
Конкурсная часть закончилась. Члены жюри удалились для совещания.
За время недолгого отсутствия жюри выступили юные дарования из музыкальной школы и танцевальная пара из школьной секции бальных танцев. Старшеклассник, который регулировал высоту микрофона во время концерта, спел под гитару митяевскую «как здорово, что все мы здесь сегодня собрались».
Члены жюри вернулись с совещания и поднялись на сцену. Все конкурсанты тоже вышли. Звучали речи. Раздавались дипломы и грамоты.
Первое место заняла восьмиклассница из второй школы, за что получила фотоаппарат. Пятиклассник из первой, который между прочим, сильно картавил – фотоальбом. Третье место присудили Саше Калабиной из 9-го «А» школы №3 за отрывок из поэмы «Руслан и Людмила», ей подарили набор гелевых ручек разного цвета.
– Пролетели мои ребятки, – досадливо сказал Готов. – Все куплено. Все заранее было распределено.

В парке культуры и отдыха.

В выходные в «Парке культуры и отдыха» состоялось торжественное открытие сезона. На летней эстраде играл ансамбль народных инструментов, артисты местного ТЮЗа, переодетые в костюмы скоморохов, шныряли средь толпы, отдыхающие жители города катались на аттракционах, пили пиво, ели мороженное. В воздухе пахло весной и шашлыком.
Побродив по парку, Готов заглянул в тир, где изрядно потратился, так и не выбив достаточного количества очков, для того чтобы получить приз. За это он обругал пожилую продавщицу пулек: высказал предположение, что пневматические винтовки не пристреляны, тогда как он сам просто «физически» не может промахнуться. Прокатился на детской карусели «Кораблик». На вопрос билетерши, почему он, взрослый человек, катается на детском аттракционе, Готов сказал: «Не твое дело. Хочешь, чтоб меня на «Сюрпризе» вырвало?». Сыграл в беспроигрышную лотерею: заплатил 20 рублей и вытащил из барабана бумажку с надписью «карандаш». Карандаш от силы стоит копеек пятьдесят, и поэтому учитель сильно рассердился, приза не принял: на глазах у всех сломал карандаш и бросил под ноги.
На эстраде ансамбль народных инструментов сменил духовой оркестр. Готов с кислой миной послушал несколько вальсов, выложил все, что думает об оркестре, близстоящим людям и собрался уходить, но вдруг кто-то закрыл ему глаза руками.
«Кто бы это мог быть?» - подумал Готов. - «Руки явно женские». Ему стало приятно, что с ним заигрывают таким образом, в голове пронесся план сегодняшнего дня. Пункт «А»: он не отгадывает, поворачивается, передним стоит прекрасная незнакомка (лучше бы это была блондинка), она бросается на него и целует взасос. Пункт «Б»: быстрое знакомство, прогулка по парку, ресторан (лучше бы это было за ее счет), шампанское, красное вино, ликер, виски, коньяк, водка, икра, поросенок на вертеле, черепаховый суп, устрицы и все такое в этом духе. Пункт «В»: прогулка по ночному городу, приглашение в гости (лучше бы, если пригласила она), еще немного вина, спальня, нижнее белье, наручники… и так дня на три.
– Сдаюсь! – тяжело дыша, выкрикнул Готов.
– Так сразу, – засмеялись Ермакова с Кольцовой.
– А а, это вы, – разочаровано сказал учитель, – здравствуйте. Тоже покататься пришли?
– А вы кого-то другого ждали? – спросила Ермакова.
– Да… то есть нет… то есть… Ну, как дела? Почему одни?
– А вы почему одни?
– Я не один.
– А с кем?
– С бабой, – соврал Готов.
Кольцова засмеялась, а Ермакова сделал вид, что ей все равно.
– Купить вам мороженного? – предложил Готов.
 Молодые учительницы кивнули.
Готов купил три эскимо, и коллеги сели на лавочку.
– Спасибо, – сказала Ермакова и улыбнулась.
– Спасибо, – рассуждал Готов, – есть некая абстрактная величина, не являющаяся эквивалентом практически ничему. Масло можно намазать на хлеб, масло и хлеб осязаемы и представлены в денежном выражении, то же самое имеет отношение к спиртным напиткам. Существуют моральные аспекты, но даже к ним «спасибо» относится слабо, и уж совсем не тождественны «спасибо» и плотские человеческие потребности, вкупе с похотливыми желаниями.
– Как вы сложно говорите, – хохотнула Ермакова, – давайте о чем-нибудь другом.
– Я вот, Вероника Олеговна, ваши мысли читаю, а прочитать ничего не могу.
– Вы что, экстрасенс? – шутливо спросила Ермакова, она, очевидно, не поняла стремления Готова заострить внимание на ее интеллекте.
– Да, экстрасенс. А что, не похоже?
– Я не верю во все это, – сказал Ермакова.
– Я тоже, – первый раз за встречу произнесла Кольцова.
Готов ехидно хмыкнул:
– Дело не в том, материалистки мои, верите вы или нет, дело в том, что вы знаете. А знаете вы до безобразия мало. Влияние экстрасенсов на ходы истории очень велико. Существуют неопровержимые доказательства привлечения ясновидящих на службу в правительства разных стран в политических и военных интересах. Возможно, это для многих покажется мистикой, но таковы реалии жизни. Судьбы противостоящих друг другу народов, стран, континентов зачастую решаются в пользу той стороны, чьи пророки окажутся сильнее. Во время Великой Отечественной Войны разведчикам уровня Штирлица ни к чему были радистки Кэт. Телепаты передавали сообщения в центр. Предсказатели указывали на исход сражений, вплоть до количества человеческих жертв. Однако, в мирное время экстрасенсы необходимы государству куда больше, чем на войне. К примеру: упал в тайге вертолет. Кто первый укажет на координаты места падения? Поисковики? МЧС? Нет, экстрасенс. Что ж говорить о поиске золота, нефти, железной руды, залежей никеля и кобальта. Молибден. Вот только информация об этих людях за семью печатями. Секретно. Оружие стратегического назначения.
– В желтой прессе полно такой лабуды, – возразила Кольцова.
– Драгоценная моя, – нараспев сказал Готов, – поменьше желтой прессы читайте, побольше полагайтесь на факты, и потом…
– Пойдемте на чертовом колесе покатаемся! – перебила Ермакова.
Педагоги купили в кассе билеты, взяли по банке кока-колы и пошли к чертовому колесу.
У входа на аттракцион «Колесо обозрения» стояла очередь. Билеты принимал старичок, который то и дело забегал в будку, возился с аппаратурой (колесо крутилось не равномерно, иногда останавливалось) и снова выбегал.
Очередь раздражала Готова.
– Давайте быстрей ждать, – сказал он спутницам.
– Давайте, – смеясь, ответили девушки.
Дождавшись, троица на ходу запрыгнула в люльку с рулем посередине и стала медленно подниматься вверх.
– Дух захватывает! – осматривая панораму, воскликнула Ермакова. – Все-таки какой у нас красивый город, правда, Оля?
– Красавец, – подтвердила Кольцова.
– Ничего особенного, – фыркнул Готов, – видали и получше. Но вы-то понятно, провинциалы, нигде толком не были.
Ущемление Готовым чувства гордости за родной город обидело Ермакову:
– Какой столичный, можно подумать.
Колесо дернулось, и люлька с преподавателями остановилась на самой вершине колеса обозрения.
– Что там еще такое?! – возмутился Готов и поглядел вниз.
Внизу старик-билетер бегал и махал руками. Из будки валил дым.
– Что там? – заволновались учительницы.
– Все, кранты, – нервно сказал Готов. – Хорошо отдохнули, будет что вспомнить. Мадамы, предупреждаю сразу, если захочу ссать, я вас стесняться не буду. Мне пофигу. Допивайте скорей.
Дамы допили кока-колу и дали пустые банки Готову.
– Щас ты у меня получишь, – он целился и кидал банки в старика, но их относило ветром далеко от чертового колеса. – Везет же тебе.
Вцепившись в руль, Готов стал раскручивать люльку. Учительницы завизжали:
– Престаньте, Рудольф Вениаминович!
– Прекратите, голова кружится.
Он прекратил вращение и крикнул старику:
– Ну, ты че, обормот, едем или нет?!
– Щиток загорелся! – крикнул тот в ответ.
– Да мне по барабану, – продолжал орать учитель, – опускай нас на землю! Я тебе ноги из жопы выдерну! Быстрей, или я сам слезу! Долго еще ждать?! А а а а?! Не слышу. Че тебе там заменить надо?!
– Успокойтесь вы, – сказали коллеги, – сейчас починят.
– Не суйтесь, – зашипел Готов и продолжил орать. – Я не понял, старикан, я тебе тут кто, фраер беспантовый?! Дурилка картонная?! Лох?! Попишу у у у у а а а а!!!
Люлька резко тронулась и стала опускаться. Люди, стоящие внизу, внимательно следили за преподавателями, в особенности за самым крикливым.
Чем ближе педагоги были к земле, тем неистовее кричал Готов:
– Что, дед, страшно?!! Все уже, все, близко я, жаль косу не захватил! Приготовься, будет больно! Да я тебя на молотки пущу! Я твои внутренности сожру! Все, все уже, скоро!
Когда тройке до земли осталось пару метров, старик скинул с себя курточку и помчался в сторону рощи, что росла за парком. Готов неуклюже выпрыгнул из люльки и ринулся вдогонку.
– Врешь, не уйдешь!!! – кричал учитель на бегу.
Догнать старика не удалось, он скрылся где-то в роще. Да и не собирался Готов догонять, а побежал просто так, по инерции.
Вернувшись обратно к чертовому колесу, Готов, к своему сожалению, обнаружил, что спутницы его покинули.

Старик-ветеран.

Накануне дня Победы Готов пригласил на урок восьмидесятилетнего старика-ветерана.
Старик проковылял до учительского стола. 11 й «А» почтительно встал.
– Познакомьтесь, – сказал Готов. – Афанасий Арсеньевич Мусин, ветеран войны и труда. Почетный гражданин нашего города. Послезавтра великий праздник для всего бывшего СССР – День Победы над фашистской Германией, и этот прекрасный человек в канун великого праздника поведает нам о тех подвигах, которые совершил он и его боевые товарищи.
Класс зааплодировал. Мусин слегка привстал, опираясь на палку, но Готов усадил на место:
– Сидите, сидите, вдруг чего…
Ветеран издал нечленораздельный звук, как будто хотел что-то сказать, но учитель опередил:
– Сейчас, господа почти выпускники, Афанасий Арсеньевич расскажет нам о своей жизни. Правда, Афанасий Арсеньевич? Прием, как слышно меня? О ой, забыл совсем.
Готов достал из шкафа футляр, положил перед ветераном. Вынул из футляра мегафон, сел за свободную, заднюю парту и проверил работоспособность громкоговорителя:
– Раз, раз, раз, два, раз… Афанасий Арсеньевич, можете начинать. Прием.
С виду интеллигентный, Мусин на поверку оказался обыкновенным деревенским мужичком. Как он сам рассказал, до войны и после работал в колхозе, а когда стал стареть и получил инвалидность, перебрался в город к дочери.
В своем повествовании он часто оправдывался, что рассказывать ему особо нечего: жил, работал, воевал, был в Берлине, женился, растил детей, ранений не имел, после войны единственного выжившего брата репрессировали (так и сгинул он неизвестно где в Сибири), а самого Мусина чаша сия миновала.
Мегафон выплюнул искаженный готовский голос:
– Тш, тш, тш, – имитировал Готов радиопомехи, – прием, прием, как слышно? Слышу вас хорошо. Добро. Афанасий Арсеньевич, так дело не пойдет. Вы нам про войну что-нибудь. Про сражения, подвиги. Ребята, ну, помогаете ему, задавайте наводящие.
Старшеклассников веселили выходки историка, но сейчас смеяться они себе не позволили. Все-таки не девятый класс с восьмьюдесятью процентами потенциальных пэтэушников, а взрослые люди, что готовятся к поступлению в ВУЗы и глумление над ветераном не в их жизненных принципах.
Антон Бондарев первым задал вопрос:
– За что вы получили орден Красной звезды?
– А а? – не расслышал ветеран.
– Он спрашивает, за что орден Красной звезды дали, – посредством усилителя пояснил Готов. – Прием.
– Это, сынок, за Сталинград и не только… Снайпером я в войну был… ну, так вот, а орден потом дали… перед концом, когда к Берлину подходили. Снайперы, которые со мной служили каждого убитого фашиста зарубкой на прикладе помечали. А я-то уж больно не хотел винтовку-то портить и счет-то вел: на руке ножом царапал…
Мусин задрал рукав и показал множество маленьких шрамов на морщинистой руке.
– Царапну бывало и спиртом из фляжки полью, приклад не испорчу. Всю войну так и царапал. А под Берлином стояли и с однополчанином искупаться решили. Вода еще холодная была… искупались, значит, стоим, сохнем… глядь, офицеры, не из нашей части, идут и генерал с ними, тоже видать искупаться пришли, или руки помыть, или еще чего, леший их разбери… Вот… а генерал как заорет по матери: че вы здесь делаете, с минуты на минуту выступать?! Трибуналом пугал. А мы голые стоим перед генералом и лыбу давим. Страх за войну весь растеряли, а еще чувствуем: войне конец скоро. Уже не страх, а азарт какой то: всю войну прошли, обидно было б умереть в самом конце. Генерал поостыл, значит, и тоже засмеялся. Разговорились. Нормальный мужик оказался. А одеваться когда стали, он шрамики-то и заметил. Спросил, че почем. Я рассказал все как есть, а он взял мою руку и молчит, и молчит. После говорит офицерам: «Не знаю как, но чтобы к вечеру, орден ему за любовь к русскому оружию». А Отечественной войны орден после победы дали…
– Поучительно, – заметил Готов. – Еще вопросы?
Оглушительная сирена заставила всех вздрогнуть. От неожиданности Готов швырнул мегафон на парту и, осознав, что произошло, заржал:
– Извиняюсь, не на ту кнопку нажал.
Старшеклассники повеселели. Далеко сидящие друг от друга глазами и кивками обзывали меж собой учителя разными нехорошими словами.
 
Прыжок с парашютом.

Трусцой наматывающие круги по школьному стадиону девушки с визгом разбежались после того, как орущий учитель истории вклинился в их толпу и стал хватать школьниц за различные части тела.
Лукиных принимал у юношей «прыжки в длину». Услышав вопли слабой половины класса, он шутя погрозил Готову кулаком:
– Рудольф Вениаминович, перестань хулиганить. Иди лучше попрыгай с нами.
– Я не в форме, – сказал Готов, щелчком удаляя с пиджака пылинки.
– Ничего не знаю! Приготовиться! – смеясь, скомандовал физрук.
Готов снял пиджак и повесил на плечи одного из старшеклассников:
– Если с ним что-то случиться, тебе не поздоровится, тебе поболезнится. Сделай на своем носу хорошую зарубку.
Готов встал в начало дорожки для разбега, похлестал себя по щекам, фыркнул и сорвался с места. Оттолкнувшись от доски, он с воплем полетел, болтая ногами в воздухе и плюхнулся в песок.
– Ого! – воскликнул Лукиных. – Четыре пятьдесят. Ну, ты даешь!
– Ни такой уж я книжный червь, как кажется, – отряхивал брюки от песка Готов. – В свое время был членом сборной страны среди юниоров. Личный рекорд – десять двадцать семь.
– Михаил Николаевич, мы пойдем, – спросил один из школьников. – Уже одиннадцать, нам еще переодеться надо.
– Добро, – согласился физрук. – Там на столе журнал возьми. Кузьминых, ты куда поперся, пиджак отдай Рудольфу Вениаминовичу.
Одеваясь, Готов ощупал пиджак.
– Подозрительный ты, – усмехнулся Лукиных. – Не бойся - Кузьминых чужого не возьмет. Я этого парня знаю.
– Меры предосторожности, – веско заметил Готов. – Взять он, конечно, ничего не возьмет, потому что карманы пустые, а вот подложить что-нибудь компрометирующее запросто. Фотографии, носовой платок со следами крови потерпевшего, гильзы, нож, или, упаси Господь, жучка.
Скручивая рулетку, Лукиных оценивающе уставился на Готова:
– В длину ты хорошо прыгаешь, а с парашютом хотел бы?
– Да, хоть с пудовой гирей, – выпалил Готов. – Размяться только хорошенько… думаю метров на пять прыгнул бы… Когда готовился к чемпионату, прыгал с рюкзаком под завязку наполненным металлическими шариками от подшипников…
– Погоди ты! – остановил Лукиных. – Я про прыжки с парашютом говорю. С самолета. Понял?
– Так бы сразу и сказал… Хм… Наверное, хотел бы. Почему не прыгнуть? Жаль, самолета у нас нет и парашютов тоже.
– Могу устроить, – предложил Лукиных. – Не очень дорого. В соседнем районе воинская часть есть – десантники. По субботам и воскресеньям прыжки для всех желающих. Платные. Я три раза прыгал. Здорово. Соглашайся.
– Это не страшно? – засомневался Готов. – Вдруг парашют не раскроется, и я костьми сбрякаю.
– Все будет в порядке, – пообещал Лукиных. – Совершенно безопасно. Парашюты учебные. Все меры предосторожности. Даже если за кольцо забудешь дернуть, он сам автоматически раскроется. На аэродроме пройдешь инструктаж, заплатишь деньги и вперед.
– Согласен, – немного подумав, решил Готов. – Но смотри, под твою ответственность.
– Созвонимся еще… кстати, за десять метров в длину еще никто не прыгал.
Субботним утром Лукиных заехал за Готовым на автомобиле. Через полтора часа они были на аэродроме воинской части.
Готов прошел трехчасовой инструктаж, подписал договор о том, что организация, предоставившая услуги, ответственности за жизнь прыгающего не несет и заплатил в кассу 500 рублей.
Пока Готов осваивал теоретическую часть прыжка, Лукиных один раз прыгнул и готовился ко второму заходу.
– Как настроение? – спросил Лукиных, помогая Готову надевать парашют.
– Волнуюсь, – признался Готов. – В первый раз в первый класс все-таки.
Вместе с другими девятью желающими пощекотать себе нервы они через поле прошли к самолету.
После построения и нескольких напутственных слов, инструктор пригласил подняться парашютистов на борт.
– Почему ты не сказал, что полетим на кукурузнике? – возмущенно спросил Готов, залезая в салон АН 2. – Он же выше километра не поднимется. А как же свободное падение? А воздушная акробатика?
– С больших высот только спортсмены прыгают или в тандеме за отдельную плату.
Волнение в салоне самолета усилилось, но Готов, стараясь не подавать вида, улыбался.
Зарычал двигатель. Слегка покачиваясь, самолет стал набирать скорость и оторвался от земли. Готов помахал рукой сидящему напротив молодому человеку. Тот ответил ему кивком. Тогда Готов помахал двумя руками. Молодой человек отвернулся.
Время пролетело не заметно. Зажглась зеленая сигнальная лампочка. Инструктор открыл дверцу. Холодный ветер ворвался в салон.
– Первый пошел! – скомандовал он, перекрикивая рев мотора.
Один за другим парашютисты выпрыгивали из самолета. Готова удивило: почему инструктор не пинает прыгающим под зад, ведь такая великолепная возможность?
Подошла очередь Готова.
– Пошел, – крикнул инструктор.
Посмотрев вниз, Готов увидел аэродром в миниатюре (самолеты маленькие, словно игрушечные, люди как муравьи), распаханные прямоугольники полей, деревню вдалеке, по весеннему бледно-зеленый лес. В воздухе парили белые круги – купола парашютов.
– Прыгай, ты последний! – торопил инструктор.
Готов в ужасе вцепился в инструктора:
– Я не хочу… я не буду прыгать! А а а! Закройте дверь! Посадите самолет!
– Прыгай, кому говорят, – инструктор попытался вытолкнуть учителя из самолета.
– Не е е т!!! – орал Готов, вырываясь и убегая в хвостовую часть. – Я не буду! Мне страшно! Че те надо, не трогай меня! Я жить хочу! У меня ствол, не подходи!!!
Инструктор закрыл дверцу и с укором сказал:
– Эх, вы. Зря только деньги заплатили.
– Не ваше дело, – дрожа от страха, огрызнулся Готов. – Мои деньги, что хочу с ними, то и делаю. И ничего я не испугался. Просто передумал.
Самолет сел. Подбегая к точке сбора, Готов снял парашют, дернул за кольцо и вытащил купол. До вышки диспетчера Лукиных и Готов добрались почти одновременно.
– Рудольф, ты, почему с другой стороны идешь? – удивился Лукиных.
– Ветром отнесло, – улыбнулся Готов.
– Как впечатление?
– Супер! – воскликнул Готов. – В жизни ничего подобного не испытывал. Такое блаженство, такая свобода. Я ощутил себя птицей. Так хотелось еще на чуть-чуть продлить этот миг. Когда я парил, я пел и плакал от восторга. Это не забываемо.
– Еще будешь? – спросил Лукиных. – Последняя группа уже готовиться.
– Сегодня нет, – зевнул Готов. – Устал. Может быть в следующий раз.
Проходя мимо сдающих на склад парашюты преподавателей, инструктор спросил Готова, между делом:
– Вы же не прыгали, зачем купол достали?
– О чем это он? – спросил Лукиных.
– Ненормальный какой-то, – отмахнулся Готов. – Целый день в самолете летает, шарики за ролики от перепада давления заехали.
Когда коллеги садились в жигули, Готов спросил:
– Миша, ты знаешь почему кошек, упавших с девятого этажа, обычно находят целыми и невредимыми за 3 4 километра от дома?
– Нет, – ответил Лукиных. – Впервые об этом слышу.
– Потому, что когда кошки падают, они растопыривают лапы, образуют, нечто вроде крыла и, поймав теплые воздушные потоки, с криком «мя а а я у» планируют. Пушистые кошки умудряются лететь до пятнадцати километров.

Кладоискатели.

Звонок подали на две минуты раньше. Учитель взглянул на часы и досадливо произнес:
– Во, коза, умерла, там что ли… Терпеть на могу непунктуальность. Так и быть, проваливайте. Баранов, Дуров и Чикин остаться.
9-й «Б», кроме названных, вышел.
– Че надо, драться со мной решили?! – наехал учитель, – Давай посмотрим, кто кого.
Ребята попятились к выходу. Готов остановил.
– Э э э, шучу я. Садитесь сюда… к столу поближе.
Учитель вынул из дипломата полиэтиленовый пакет. В пакете лежал лист измятой бумаги, сложенный вчетверо.
Готов аккуратно развернул его и шепотом сказал:
– Это карта.
Все четверо склонились над картой, но учитель резким движением закрыл ее ладонями, сложил и засунул обратно в пакет.
– Не скажу, откуда она у меня, вам это знать не положено, но могу заверить – карта настоящая. На ней обозначено… Баранов, перестань грызть ногти… на карте обозначено место, где еще до революции один очень богатый местный купец – Майданов - зарыл сокровища… Ты опять? Баранов, убери изо рта руки, пока я тебе не оторвал их… В 1918-м купца Майданова со всей семьей расстреляли. Имущество конфисковали, естественно… Но просчитались большевички. Майданов как жопой почуял, что жаренным запахло и припрятал богатство в надежном месте. А большевикам дом с мебелью достался, лавка, сто рублей да алтын царский. Жмот этот Майданов страшенный был. Клад зарыт неподалеку от деревни Ключи – сорок минут езды на автобусе. Я там был на днях, провел тщательную рекогносцировку местности… Людей нет, рядом ручей – копай, не хочу. В сундуке может быть все что угодно: золото, бриллианты, ассигнации!
– И когда вы копать будете? – спросил Чикин.
– Не я, а мы, – ответил Готов. – Хочу, чтоб мы с вами стали командой. Ребята, вы толковые, серьезные, не как Дьячков с Мулигалиевым, по ним тюрьма горючими слезами заливается… В тоже время я заметил, что вы дружите и надеюсь не перегрызетесь из-за доли.
Готов встал и несколько раз присел, разминая ноги.
– Согласны отправиться со мной на раскопки? – потянулся он.
Баранов, Дуров и Чикин очень обрадовались такому предложению и, разумеется, согласились.
– Когда начнем? – поинтересовался веселый Дуров.
– Здесь пока я решаю, – Готов делал махи руками и боксировал. – Хочу, чтобы вы мне сразу пообещали целиком и полностью, во время проведения работ по поиску клада подчиняться всем моим приказам.
Полные надежд и радости подростки пообещали. Ведь это не просто приключение ради приключения, не просто поход ради похода, а цель с отблеском золота. Цель, кружащая голову, захватывающая дух, пьянящая.
Учитель 20 раз отжался от пола, подпрыгнул и сказал:
– Приказ номер один. Сегодня у нас что, четверг?.. Четверьгь… верьхь… Ха! Значит так, в субботу в 6.00 сбор на автовокзале. В 6.15 идет автобус до Ключей, билеты покупаем не в кассе, а у кондуктора. Родителям скажите, что ушли на рыбалку или, что с классом двухдневную путевку выиграли на «базу отдыха». Короче всем врать, врать и еще раз врать. Ни одна б… б б… живая душа не должна узнать об истинных целях нашего отсутствия. Одеться тепло и плотно – уже пошли клещи. У кого есть палатка?
– У меня, – вскочил со стула Чикин.
– Отлично! – потер ладони Готов. – Берешь! Еще понадобится котелок, топор, нож, одеяла, что-нибудь от комаров. И, самое главное, лопаты: две штыковые, одна совковая. Вот еще что, это уже не приказ, а само собой разумеется: еды берем по максимуму. Два дня не шутка, работать придется интенсивно. В воскресенье вечером мы должны быть сказочно богаты. Вы сможете ежедневно глодать конфеты, а я наконец-то смогу опубликовать свои труды массовым, с позволения сказать, тиражом.
– Покажите, пожалуйста, карту, нам же интересно, – дружно попросили школьники.
– Нетушки, молодые звери, карты вам не видать, как собственных внутренностей. Это моя прерогатива.
Назревал вопрос: как делить добычу, но никто из ребят не решался вопрос поднять. То, что определенную долю каждый получит точно, но вот не стала бы эта доля меньше, если не вовремя прогневать Готова такой практичностью, бренностью и мещанскими замашками.
Готов нутром почувствовал, о чем думают товарищи.
– Делить будем следующим образом, – сказал он. – Сперва содержимое сундука, а я не сомневаюсь, что это сундук, приносим ко мне домой. Если придется, сделаем несколько ходок. Затем я изучу материальную и историческую ценность клада… на это может уйти не один месяц. И тогда каждый получит свою долю. Поверьте мне на слово, не обижу. Во время поисков клада устанавливаем систему КТУ, коэффициента трудового участия. Это значит, что те, кто будет менее самоотверженно трудиться, получит соответственно… Не поняли? Объясняю: у кого КТУ равняется 1– тот молодец, не проштрафился. А вот если член команды лентяй, тогда его КТУ будет 0,7 или вообще 0,5. Стало быть, доля сокращается на половину. Поняли? Наконец-то!
– Это из двадцати пяти процентов, которые нам должно государство? – серьезно спросил Дуров и положил подбородок на руку, внимательно ожидая ответа.
Готов опешил:
– Какие двадцать пять процентов, дурак ли, че ли?! Ни хрена твое государство не получит!!!
Баранов и Чикин, желая угодить учителю, обсмеяли законопослушность Дурова.
 
Ровно в 6.00, субботним майским утром трое школьников стояли на автовокзале. У каждого на плечах висел рюкзак, в руках лопаты. Чикин принес палатку и котелок. Учителя не было.
Объявили посадку. К перрону подъехал новенький ПАЗик, табличка на лобовом стекле вещала провинциальной простотой: «НА КЛЮЧИ».
 Подростки заволновались: не кинул ли их учитель? Пассажиры заняли в автобусе сидячие места, а кладоискатели стояли на перроне и озирались по сторонам.
И вот, наконец, вдалеке появилась фигура Готова. В длинном черном плаще и шляпе, он, держа руки в карманах, неспешно двигался к автобусу. Из вещей необходимых для похода он не взял ничего, но зато тепло оделся и не забыл деньги.
Молодые искатели, обеспокоено закричали:
– Рудольф Вениаминович, давайте быстрей!
– Автобус сейчас уедет!..
– Все уже сели…
Но учитель темпа шага не прибавил. Дуров забежал в салон и попросил водителя «малость подождать».
Добравшись до автобуса, Готов надменно произнес:
– Тише дети – все уедем.
– Мы думали, вы не придете, – улыбнулся Баранов.
Готов потрепал девятиклассника по плечу:
– Думай меньше, сынок.
Ехали стоя и молча. В утренние часы машин на дороге мало и поэтому автобус мчался быстро.
Спустя полчаса после отъезда Готов прервал молчание:
– Дуров. Да самих Ключей не поедем, выйдем вон у того леса. Беги скорей, попроси водителя, чтобы остановил.
Кладоискатели вышли из автобуса и направились через лес. Учитель быстро шел впереди, молодежь за ним еле поспевала. Особенно тяжело было Чикину (помимо рюкзака он нес палатку).
Лес кончился. Перед четверкой раскинулось необъятное «русское поле», недавно вспаханное и засеянное (судя по количеству ворон, обитавших на нем).
Баранов закурил. Готов неодобрительно посмотрел на парня:
– Не знал, что ты куришь.
– А что, нельзя? – Баранов насторожился: не совершил ли он промах, стоящий снятия нескольких баллов.
– Можно, наверное, – равнодушно ответил учитель, – какая мне разница?.. Я в детстве тоже баловался. Раньше табак из сушеной конопли делали, – Готов нагнулся и сорвал цветок мать и мачехи. – У-у-ух, мечта у меня есть заветная. Хочу возглавить вооруженную группировку. Купим автоматы, форму, ножи всякие. Будем тренироваться. Изучать подрывное дело, приемы рукопашного боя и параллельно с этим разрабатывать план вооруженного захвата автобуса (который по межгороду ходит). После выезжаем за город, перекрываем дорогу, останавливаем бус, выводим пассажиров с водителем и под прицелом автоматов обриваем всех наголо. Под ноль. Далее садимся в тачку с заляпанными грязью номерами, переодеваемся в сугубо штатское и мчим на вокзал, ждать автобус. Ха. Автобер приедет, а из него на перрон лысые людишки посыпятся. Смешно? Ржите, ржите.
Искатели приключений шли через поле. Настроение было великолепное. Готов чрезмерно жестикулируя, рассказывал ребятам похабные анекдоты. Подростки искренне смеялись.
– Пришли, – сказал Готов, вытянул руки, закрыл глаза и замычал, изображая транс. – Я чувствую энергетические вибрации.
Возле березовой рощи стояла старая полуразрушенная часовня. Готов направился к ней, ученики последовали за вожаком.
Оказалось, что по карте нельзя было точно определить, где зарыт клад, только по косвенным признакам. Готов присел и положил ладони на землю. Ребята не без удивления следили за магическими пассами учителя.
– Где-то здесь, но где именно? – задумался Готов. – Будем искать!
Он встал и начал отмерять от часовни расстояние:
– Так, так, так… пять влево, пятьдесят три вправо, восемьдесят под углом сорок пять градусов… Дуров, Баранов копайте здесь! – приказал учитель. – Чикин, у рощи ставь палатку и разводи костер.
Двое девятиклассников с энтузиазмом принялись копать, бросая землю в разные стороны. Готов подбодрил:
– Пацаны, заживем скоро! Денег немеренно будет. Я сразу же себе квартиру в Москве покупаю и тачку. А в школе работать я больше никогда не буду.
Двух часов работы хватило для того, чтобы Баранов и Дуров скрылись под землей.
– На какой глубине? – крикнул из ямы Баранов.
– Такой, я думаю, достаточно, – оценивающе посмотрел вниз Готов. – Делайте типа траншейки по направлению к часовне. Если понадобится мы здесь все перекопаем.
– Уф, устал, – вытер пот со лба Дуров.
– А как ты хотел? – щурясь на солнце, сказал Готов. – Да… вот так. Думаешь все просто? Копайте, схожу за подмогой.
Чикин поставил палатку, сходил за водой и развел костер. Готов сел у огня и погрел руки.
– Вообще-то костер не так надо было разжигать… – сказал учитель, – ну, да ладно, иди отрок, помоги своим брательникам копать, а я вздремну, пожалуй.
Чикин взял лопату и ушел, а Готов «прошелся» по рюкзакам «подчиненных». Обнаружив, помимо большого количества провизии, две бутылки водки он воскликнул:
– Ай да умницы! Интуиция меня не подвела, вот что, значит, разбираться в людях!

Учитель проснулся от громкого смеха не растерявших энтузиазм ребят. Он пулей вскочил из палатки.
– Ну что, нашли?! – закричал он. – Где?! Сколько?!
– Ничего пока не нашли, – улыбнулся Чикин. – После обеда продолжим.
На обед были: печеная картошка, хлеб с колбасой, плавленый сыр, редиска и зеленый лук. Пили «фанту» из пластмассовых стаканчиков. Готов, не стесняясь налегал на бутерброды, и пучками пожирал зеленый лук, щедро пропитывая солью.
– Водочки бы щас… – мечтательно произнес учитель, – м м м… знаете как после водочки работается классно…
– А… у нас есть, – несмело произнес Баранов и достал из рюкзака бутылку.
Выпили треть. Готов засуетился:
– Не расслабляться… за работу. Идемте, посмотрим, на чем мы остановились.
Сделав множество экстрасенсорных жестов, Готов указал места предположительного захоронения клада и незаметно вернулся в палатку допивать бутылку.
Вечером Чикин сварил суп из тушенки, макарон, картошки и лука. Распили вторую бутылку. Спиртное ударило подросткам в голову, но не веселило: очень устали. А Готов еле «вязал лыко» и падал с бревнышка, на котором сидел. Баранов попытался увести его в палатку, но учитель, с трудом волоча языком, пробубнил:
– Не трогай меня… я пока еще в состоянии сам…
И уполз в палатку.
В тесноте, как говорится, да не в обиде, но когда Рудольф Вениаминович распластался на полпалатки, Баранову, Дурову и Чикину такая теснота показалась очень даже обидной.
Пьяный учитель поставил доставившим неудобство ребятам условие:
– Не сопеть, не храпеть, не пердеть.
И добавил:
– Будьте внимательны, в этих местах водятся змеи, которые питаются человеческими тестисами. Заберутся, бывало, в штанину и хрум хрум, хрум хрум.
– Что такое тестисы? – испуганно прошептал Дуров.
– Тестисы? – учитель перевернулся на живот. – Да яйца твои! Давайте спать, работать завтра.
Позавтракали тем, что осталось: сало, про которое забыли вчера, отсыревший за ночь хлеб, печеная картошка. Вскипятили чай.
Копали уже не веселясь. Готов подходил то к одной вырытой яме, то к другой и в каждую непременно плевал.
Первым сдался Дуров:
– Нет здесь никакого клада!
Учитель рассердился:
– Клад есть, его не может не быть!!! Я же сказал, что чувствую энергетические вибрации!
Готов сел у края ямы, где копошились трое друзей.
– Шашлыков охота, – мечтательно произнес он и, увидев вдалеке стадо коров с пастухом, спрыгнул в яму. – Тсссс! Тихо вы, замрите, нам лишние свидетели не нужны.
К трем часам дня «чернорабочие» Готова взбунтовались:
– Надоело!
– Мы здесь все перерыли!
– Рудольф Вениаминович, пойдемте домой.
Готов взвизгнул:
– Копать! Я сказал копать! Или хотите КТУ – 0,8?! Расплакались, девочки маленькие. А как мы в свое время пахали в стройотряде?!
Ребята вылезли, стали собирать вещи, а Готов бегал вокруг них, оскорбляя и унижая:
– Вы хотите до второго пришествия историю сдавать?!
– Рудольф Вениаминович, – просил войти в положение Чикин, – но мы все перекопали. Устали как собаки. Может, в следующий раз съездим?
Готов напрягся:
– Наглые же вы. Решили без меня клад искать?! Только знайте: я один могу чувствовать его. Без меня не найдете.
Баранов, Дуров и Чикин быстрым шагом шли через поле и время от времени передавали друг другу палатку. Готов плелся за ребятами, бормоча себе под нос.
На автостраде остановили старенькую жигули с пенсионером за рулем.
Учитель сел на переднее сидение.
– Откудова такие грязные, да с лопатами, клад копали? – лукаво спросил водитель.
Заволновавшись, Готов сыграл «рубаху парня»:
– Мы… да… да мы это… в деревне тут у бабки одной огород вскопали. Два дня возились. А потом оказалось, что она ведьма.
– Как так - ведьма?
– Очень просто. Вон пацаны как чумные сидят. Загипнотизировала.
– А зачем помогали тогда?
– Так мы это… из центра социального обеспечения населения, обязаны помогать немощным гражданам. Работа такая.
Прощаясь с юными землекопами, Готов процедил сквозь зубы:
– Неудачники.
Школьники побрели по домам, а Готов вытащил из кармана карту и разорвал в клочья.

Проводы на пенсию.

Рудольф Вениаминович вышел из автобуса. На нем был новый черный костюм, белоснежная рубашка и не совсем удачно подобранный галстук (с пингвинами на фоне пальм). В руке он держал открытку – приглашение на банкет.
Готов прошел один квартал по улице и уперся в невзрачную кафешку с наивным название «Тополек» (место проведения банкета).
У кафе толпился народец. Смирнов и Борщ курили, обсуждая последние мировые новости. Щукин озорно заигрывал с молодежью: Ермаковой и Кольцовой. Сафронова и Селезнева чопорно беседовали ни о чем. Напевая себе под нос, одиноко бродил у клумбы Дудник.
 До начала торжества оставалось пятнадцать минут, пришли не все и поэтому праздник автоматически перенесся с 16.00 на 16.30. Все как всегда.
Кольцова была в красном платье с дерзким декольте. Увидев ее, хлопающую по плечу лысого Щукина, смеющуюся и красивую Готов сбавил шаг. Он чинно подошел к тройке.
– Приветики, – скокетничала не к месту Ермакова.
Готов кивнул обеим дамам и повернулся к Щукину.
– Мои приветствия, Пал Семеныч, – Готов пожал трудовику руку.
– Приветствую, – ответил Щукин.
– Кому приглашение отдавать? – спросил Готов у коллег.
– Никому, – хихикнула Ермакова, – приглашение просто как напоминание.
– А я думал, без него не пустят.
Из кафе высунулась Мышкина, пригласила к столу. Ей три раза пришлось окликнуть задумчивого Дудника, пока тот не вышел из прострации.
Готов старался держаться Кольцовой, чтобы сесть за стол рядом.
Внутри народа оказалось больше, чем ожидал увидеть Готов. Пришло много незнакомых людей (педагоги из второй школы, где Шульц раньше работала). Присутствовали и знакомые лица: преподаватели из другой смены, Готов их знал, но лично знаком не был.
Столы в один ряд накрыли довольно не плохо, для педагогической вечеринки. Несколько видов салатов, ветчина, колбаса, сыр и даже маленькие бутерброды с красной икрой в расчете по одному на каждого. Из выпивки: водка, вино, шампанское, несколько бутылок коньяка.
Из кафешной обслуги работали молодой человек, возившийся с караоке, и охранник. Кафе принадлежало дальнему родственнику Шульц. Он любезно предоставил банкетный зал с кухней для проведения торжественных проводов на пенсию. Этот родственник, кстати, сидел напротив Готова и регулярно отлучался на кухню, которую, судя по выражению лица, опрометчиво доверил педагогам.
Звучали речи, поздравления. В перерывах между рюмками гости по очереди дарили подарки. Готову стало неловко, ведь он не купил подарка и даже ни с кем не складывался. Но быстро нашелся: встал вместе с педагогическим коллективом школы №2, поднял бокал и неожиданно для себя подарил Наталье Александровне микроволновую печь. А коллектив школы №3 с удивлением взглянул на Готова: что связывает его со второй школой?
Ухаживая за Кольцовой, Готов постепенно напивался и нес околесицу, которая, если бы не заплетающийся язык, вполне могла сойти за правду:
– Знаете, Ольга Семеновна, а ведь я на самом деле не учитель… То есть по образованию учитель, а по существу… м м м… э э э… В общем дядя, мой единственный… то есть я у него единственный… Разумеется, самых честных правил… но вот несчастье, год назад он кони бросанул… так вот взял и бросанул… царствие… завещание вскрыли, а там… я, оказывается, единственный наследник. Во как… он, паразит, упокой его душу учудил чего… говорит, Рудя, чтоб бабосы то получить, поработай-ка учителем три года… понимаете, три го о о да учить, учить и еще раз учить. Ольга Семеновна, вы меня совсем не слушаете… Что? Еще салатику? Момэнт. Продолжаю. Год уже прошел, осталось два. А у дяди столько денег, столько денег… и дом, и яхта, и мануфактура какая-то. Он сто раз родителей в гости приглашал… шлет и шлет открытки с фотографиями, а они так ни разу и не съездили. Оленька, поедемте со мной через два года в Америку, в Калифорнию, на яхте покатаемся, виски бухнем… я вас в Диснейленд свожу. А?
– Врете вы, – рассмеялась Кольцова в состоянии «слегка навеселе».
– Честное пионерское, – ударил себя в грудь Готов.
Хозяин внимательно выслушал рассказ о завещании и спросил:
– Как вас зовут?
Готов взглянул на него. Хозяев кафе оказалось двое. С трудом сфокусировав зрение учитель ответил:
– Имен Отчествович Фамильев.
Музыку включили громче. Люди пошли танцевать. Готов налил себе водки.
Через полчаса Шульц в микрофон караоке позвала гостей к столу.
Подали горячее. И снова тосты, поздравления, шутки, смех. В конкурсе на лучшую частушку Готов обрел всеобщее непонимание. В его четверостишии допустимой цензурой могла быть одна строчка: «полюбила парня я». Но несколько человек все же поддержали Готова улюлюканьями и жидкими хлопками.
Застолье вновь «рассосалось». Кто танцевал, кто вышел покурить, кот пел, а кто и пил. Готов сходил в туалет, а по возращении обнаружил Кольцову в объятиях молодого человека. Сердце сжалось от приступа необоснованной ревности, а она, как известно, в родстве с немотивированными поступками.
Учитель подошел к столу и отпил из горла водки, поперхнулся и закусил чьим-то надкусанным бутербродом с икрой.
Из динамиков звучало контральто психолога Холодовой, певшей в караоке старинную попсовую песню. Готов бродил между парами танцующих, пытаясь разыскать Кольцову. Молодая аспирантка тем временем мило беседовала с молодым человеком и, между прочим (это показалось Готову), даже целовалась.
Двигаясь в такт музыке, Готов принимал причудливые позы: крутил на талии невидимый обруч, имитировал па Джона Траволты из фильма «Криминальное чтиво» и параллельно раздевался.
Снял галстук, медленно и артистично положив во внутренний карман пиджака. Пуговица за пуговицей расстегнул сам пиджак и, пластично кривляясь, повесил на воображаемый стул. Пиджак упал на пол. Несколько голосов в один микрофон запели заглавную песню «Фабрики звезд» «Круто ты попал на TV». Пары расцепились и, заметив стриптизера самоучку, встали вокруг него кольцом и запрыгали в танце, хлопая в ладоши. Учитель, купаясь во взглядах подвыпивших гостей, поменял ритм своего танца. Новая хореография базировалась не на столь тонких ужимках и волнообразных движениях, но на мощных, широких махах ногами и прыжках. Он разорвал в клочья рубашку и бросил в ликующую толпу. Спустил брюки и попытался выпрыгнуть из них, но полностью выпрыгнуть у Готова не получилось. В одних «семейных» трусах он подбегал к людям и демонстрировал тело, подпевая поющим караоке: «…Круто ты попал!». Ноги как кандалы сковывали штанины. Они же мешали избавиться от трусов.
И вот, наконец, учитель истории школы №3 облачился, если можно так выразиться, в костюм Адама. Таким стриптизер-самоучка подбежал к пенсионерке Наталье Александровне Шульц, которая жевала за столом в компании с директором, поцеловал в щеку и без рюмки произнес тост:
– За вашу долгожданную пенсию!

На рыбалке.

Рано утром директор, преподаватель физкультуры и преподаватель истории выехали за город.
– Вот бы поймать золотую рыбку и загадать три желания, – развалился на заднем сидении автомобиля физрука Готов.
– А почему только три? – спросил Лукиных.
– Таково условие, – загадочно ответил Готов. – Золотая рыбка может исполнить только три желания.
– У Пушкина больше было, – возразил Смирнов.
– Забавно, – усмехнулся Готов. – Почему все считают Пушкина непререкаемым авторитетом. Поэт от фонаря или спьяну что-нибудь ляпнет, а лет через сто это в учебниках. Необъективный подход… Как говорил один мой знакомый, монтажник третьего разряда: « Не верь тому, что пишут – все вранье».
– И что бы ты загадал? – сворачивая с шоссе на грунтовую дорогу, спросил Лукиных.
– Сложно сказать, – зевнул Готов. – В первую очередь, конечно евроремонт в нашей школе. Оборудованные по последнему слову техники классы, современные тренажеры, бассейн на пятьдесят метров, крытый стадион. Второе желание: новые учебники, методическая литература, огромная библиотека из книг отечественных и зарубежных авторов. А заключительное желание - повысить зарплату учителям… в три раза увеличить. Я все правильно сказал, Владимир Константинович?
– Верно, – согласился Смирнов.
Лукиных остановил автомобиль у небольшого живописного озера.
– Как здесь красиво, – пропел Готов. – Вот бы сейчас провести здесь наземные ядерные испытания.
– С какой целью? – удивился Смирнов.
– Просто так, – ответил Готов. – А водичка-то холодная, покупаться не получится. Комары уже начинают заё.
– Это с утра только, днем улетят, – просветил Лукиных.
Рыбаки разложили на брезенте водку и закуску. Лукиных надул лодку и достал из багажника рыболовные снасти.
– Рудольф, ты с лодки хочешь или с берега? – спросил Лукиных, перегрызая леску.
– С берега, – посмотрев на брезент со спиртным, ответил Готов.
– Тогда бери вот этот спиннинг.
Смирнов открыл бутылку:
– Садитесь, выпьем за удачный клев. Миша…
– Э э э, нет. Я пас, – запротестовал Лукиных. – За рулем.
– Одну-то можно. К вечеру все выветрится.
– Нет, нет, нет. Даже не уговаривайте.
– Ну, как знаешь.
– А я не премину воспользоваться, – подсел к Смирнову Готов.
Выпили. Закусили солеными огурцами и хлебом с колбасой. Повторили. После третьей директор скомандовал:
– Рыбачить!
– Так точно-с, – козырнул Готов.
Смирнов и Лукиных сели в лодку и отплыли на середину озера.
Готов ходил со спиннингом вдоль берега, любуясь красотами. Солнце медленно поднималось над горизонтом. Было немного прохладно. Возле самого берега пронесся косяк мальков. В нескольких метрах по водной глади шлепнула хвостом более крупная рыба. Утка с маленькими утятами плавала вдалеке. Над озером, высоко в небе, кружили два коршуна. Природа почти полностью проснулась от зимней спячки. Радуясь этому обстоятельству, жужжали комары, садясь на лицо и залезая в уши. Готов отмахивался березовой веточкой и награждал каждого укусившего комара матерным эпитетом.
Он несколько раз закидывал блесну. Ничего не поймав, закидывал вновь. Пробовал «прикормить» рыбу кусочками хлеба.
После часа мытарств и отсутствия результата Готов убрал спиннинг в багажник, сел за руль автомобиля и порулил, издавая звуки болида Формулы 1. Еще немного побродил по берегу, а, когда надоело, развалился на брезенте и стал глушить водку.
Когда приплыли Смирнов с Лукиных, Готов лежал, глядя в небо, с травинкой во рту.
– Поймали?! – вскочил Готов, завидев коллег.
– Есть маленько, – похвастался Лукиных, демонстрируя садок с карпами. – А у тебя что?
– А я не поймал, – опустил голову Готов. – Зато уже полбутылки выпил.
– Хорошо, – сказал Смирнов. – Сейчас ушицы сварим. Пойдемте, Рудольф Вениаминович, за дровами. Пока вода закипает, мы с Михаилом хотим еще заплыв сделать.
Нарубили дров. Лукиных воткнул по бокам костровища две металлические стойки, загнутые на концах в виде колец. В кольца он продел отрезок арматуры, а на нее повесил котелок с крючком.
Уха получилась очень вкусной. Поев, Лукиных стал рыбачить с берега, а Готов со Смирновым допивать вторую бутылку.
– Владим Константинч, я ведь нормальный учитель? – икая, спросил Готов. – Скажите, что нормальный.
– Норма… нормальный, – ответил Смирнов и засунул в рот колбасу.
– И вы классный директор, – глубоко вдохнул Готов, – а Сафронова - стерва.
– Стерва, – согласился Смирнов, жуя, – еще какая стерва.
– Выпьем, Владимир Константинович, за то, что Сафронова - стерва.
Готов неуклюже налил остатки водки в железные кружки. Залпом выпил и совершил попытку подняться, но, потеряв равновесие, завалился на брезент и опрокинул на себя тарелку с недоеденной ухой:
– Ой, какой я неловкий. Цепануло не по детски. Купаться хочу.
– Вода холодная, Рудольф Вениаминович, – предостерег Смирнов. – Заболеете.
Готов махнул рукой, кое-как поднялся и, шатаясь, поковылял к берегу. Там он спустил лодку на воду, запрыгнул и поплыл, гребя маленькими деревянными веслами.
С середины озера он помахал стоящему на берегу Лукиных. Физрук ответил ему тем же жестом.
Солнце встало в зените и сильно пекло. Готова разморило, и, улегшись на дне резиновой лодки, учитель уснул.
Готов обнаружил себя лежащим в гробу. Руки были сложены на груди и держали восковую свечу. Он лежал в своей квартире. Вокруг гроба стояли соседи, коллеги, некоторые ученики. Подошли родители, покачали головой и отошли. Готов видел, как коллеги шарятся в его вещах, доставая самое сокровенное. Один школьник сказал другому: «Вот и хорошо, что он сдох. Я его коллекцию прихватизировал». Готов попробовал крикнуть, но не смог произнести и звука, хотел встать, но тело не слушалось. Тут он вспомнил, что читал в газете о летаргическом сне: пульс не прощупывается, зрачки узкие; некоторых людей так и хоронили, а, когда производили эксгумацию, они были перевернутыми.
Бабки в черных платках, стоящие возле гроба, причитали: «Как живой, как живой…»
Преподаватели-мужчины на длинных вафельных полотенцах понесли гроб с телом Рудольфа Вениаминовича ногами вперед из подъезда во двор. Бабульки плакали и дарили всем присутствующим носовые платки. Закапал теплый летний дождик. Кто-то сказал: «Природа плачет, видать, хороший человек помер».
Гроб погрузили в крытый грузовик с надписью на тенте «Люди». Готов совершил еще попытку заявить о себе, и вновь никто не услышал. Он поднатужился и изо всех сил выдавил:
– Константиныч… я…
Директор печально посмотрел на Готова и сказал:
– Спи спокойно, дорогой товарищ.
Тронулись. Преподаватель трудов бросал из кузова на дорогу еловые ветки. Сзади шел желтый ПАЗик с провожающими.
Грузовик остановился. Гроб стали доставать. Готов увидел широко раскинувшееся кладбище и свежевырытую могилу. Он все еще верил, что ситуация каким-то чудесным образом разрешится: что вдруг это действие парализующего препарата? А вдруг кто-то намерено хочет его убить? Убрать со сцены?
Гроб поставили рядом с ямой. Директор пустил слезу. Аспирантка Кольцова всхлипывала. Значит, я ей не безразличен, подумал Готов, тьфу ты, рассуждаю как в «мыльной опере».
Прощальная речь директора была немногословна. Гроб закрыли крышкой и стали заколачивать.
Учитель обнаружил, что может немного шевелиться и принялся стучать по крышке изнутри, но движения были скованными и сильного удара не получалось. Сквозь щели между досками крышки гроба просвечивало солнце через красную материю. Готов почувствовал, как его опускают в могилу, и беззвучно взвыл. Щели между досками все еще просвечивали. Посыпалась земля, просветы затянулись. В гробу стало темно.
Готов проснулся в холодном поту и услышал крики товарищей, которые звали его. Минута ему потребовалась, чтобы определить, откуда кричат. Еще минута потребовалась, чтобы разглядеть. В глазах двоилось.
Учитель стал искать весла. Одно лежало в лодке, другое плавало неподалеку. Готов попытался дотянуться до него рукой (воспользоваться другим веслом он не сообразил). Лодка накренилась и перевернулась, накрыв горе рыбака.
Оказавшийся в воде Готов холода не почувствовал, сказывалось либо опьянение, либо шок. Страха сперва тоже не ощутил. Не ощутил, пока не вспомнил, что не умеет плавать. И тогда его охватили страх, ужас, Фобос и Деймос вместе взятые. Готов колотил руками по воде и орал, что есть мочи. Вода попадала в рот.
В мгновение ока перед глазами промелькнула вся жизнь. Участь героя, роль которого играл Леонардо Ди Каприо в фильме «Титаник», не казалась в данный момент уместной.
– Я не… не… не умею плавать! – заорал Готов. – Помогите! Не оставляйте меня! Я всем сказал, что еду с вами на рыбалку! Вам не скрыть! Спасите, тону…
Силы были на исходе. Барахтаясь, Готов вспомнил о сне, что увидел в лодке и было смирился с мыслью о бесславном конце, как сильные руки Лукиных подхватили учителя истории и помогли выбраться на берег.
На берегу Готов долго не мог прийти в себя. Зубы стучали от холода. С одежды стекала вода. Лукиных помог коллеге раздеться и залил в рот полную кружку водки.
– Напугал ты нас, Рудольф, – сказал физрук, раскладывая мокрую одежду на капоте автомобиля.
– С с сам и с с с пугался, – дрожал Готов.
– Садись к костру поближе. Налить еще? А то ты весь синий. Не дай бог воспаление легких схватишь. Эт те, брат, не шутки.
– Шутки мишутки. Да, пожалуйста, налей, – сказал Готов. – А где шеф?
– Вот же он, – подавая кружку, кивком показал Лукиных.
Пьяный Смирнов сидел в салоне автомобиля и разговаривал сам с собой.
– Я эту рыбалку на всю жизнь запомню, – буркнул Готов.
– Наверняка, – складывая снасти, сказал Лукиных. – Но порыбачили удачно. Завтра закопчу. Приходи ко мне как-нибудь… пивка попьем с рыбкой. У у у, шеф то наш совсем раскис. Константиныч, ты в порядке?! Похоже, в полном. Сейчас еще немного подсохнет и двинем.
Приехав в город, рыбаки в первую очередь завезли домой Смирнова. Передали жене из рук в руки. Директор бормотал невнятные обрывки фраз, а жена несильно хлопала его по спине. Затем Лукиных довез до дома Готова.
Вылезая из машины, Готов на секунду замер и сказал:
– Спасибо тебе, Миша, за то, что ты мне жизнь спас.
– Не за что, – засмеялся Лукиных. – Будь здоров. Учись плавать.
Готов смотрел вслед удаляющемуся автомобилю и улыбался. Почему-то сейчас он чувствовал себя самым счастливым человеком на свете.

Вручение аттестатов.

Лучи июньского солнца пробивались сквозь молодую листву тополей в окна спортзала. За столом, покрытым красной материей, восседали директор и завуч. На столе лежали две стопки раскрытых аттестатов, графин с водой и стаканы. По периметру зала стояли школьники, педагоги, родители с цветами. По центру в две шеренги построились выпускники девятых и одиннадцатых классов.
Директор поздравил выпускников с окончанием школы, передал микрофон завучу, и та по одному вызывала девятиклассников, вручала аттестаты, взамен принимая цветы.
Когда настала очередь одиннадцатых классов, Готов протиснулся через толпу наблюдателей и прошел к столу комиссии по вручению аттестатов. Выхватив микрофон из рук Сафроновой, он сказал:
– Дорогие выпускники. Пользуясь случаем, от лица преподавателей нашей школы, хочу сердечно поздравить вас с этим знаменательным днем. Перед вами открывается длинная дорога под названием жизнь. И счастлив тот, кто пойдет именно по этой дороге, а не свернет на скользкую тропинку. Кого-то ждут просторные аудитории университетов, кого-то армия, кого-то зона, а кого-то влачение нищенского существования. Да-да, не удивляйтесь. Мир несовершенен. Не всем уготовано место под солнцем.
От злости лицо Сафроновой покрылось пятнами. Прикрыв рот ладонью, она в полголоса попыталась образумить Готова:
– Рудольф Вениаминович, что вы делаете? Отдайте микрофон! Не мешайте проводить мероприятие…
– И я очень надеюсь, – не обращал внимания Готов, – что бы ни случилось, что бы ни произошло в вашей жизни… вы всегда будете вспоминать нашу школу, своих товарищей и учителей. А теперь позвольте мне вручить вам корочки.
Готов и Сафронова одновременно вцепились в стопку с аттестатами. Борьба сопровождалась взаимными улыбками и еле слышным диалогом.
– Отдайте и отойдите, – цедила Сафронова.
– С каких это? – отвечал Готов. – Почему я не могу вручить? Я тоже хочу. Чем вы лучше меня?
– Я завуч…
– А я учитель истории, и вы мне не начальник. Я подчиняюсь непосредственно директору. Владимир Константинович, скажите ей. Чего она?
– Пусть вручает, – махнул рукой Смирнов. – Вы ведь не маленькая, Надежда Ивановна. Драку еще здесь устройте.
Сафронова отпустила стопку. Готов незаметно для окружающих показал ей средний палец, потерев им глаз:
– Так-то лучше.
Завуч обиженно отвернулась.
– Козлов, выходи получать, – низким голосом сказал Готов. Выпускник подошел. Учитель пожал ему руку. – В добрый путь, Козлов. Постарайся в будущем не соответствовать своей фамилии. Плетнева! Ух-ты красавица, обалдеть. Бери аттестат. И не дай Бог увижу тебя в каком-нибудь элитном московском борделе.
Присутствующие засмеялись. Готов, стараясь удержать в руках аттестаты и микрофон, аплодировал сам себе.
– Спасибо, большое спасибо. Василько! Забирай свои троечные корочки и заканчивай с подглядыванием в женские раздевалки. До добра не доведет. Туртыгин! Ну что, блондин? Купи черную краску для волос. Рыжий цвет тебе не к лицу. Варанкина! Поменьше кушай мучного. Объяснять почему, я думаю, никому не стоит? Пащенко! Мой бессовестный друг Пащенко. А ведь он один из тех, кто бухал осенью на турслете.
Лицо учителя стало бледным. Аттестаты выпали из рук. Готов опустился на одно колено, держась за левую сторону груди и через силу, захрипел в микрофон:
– Сердце… сердце… больно… там… там таблетки… класс…
Зажмурившись, он вскрикнул и повалился на пол. Все бросились к историку. Воздух в зале колебался от бесчисленного множества советов:
– Расстегните ему ворот…
– Проверьте пульс…
– Кто умеет делать искусственное дыхание?..
–…не прямой массаж сердца…
– Это приступ, возможно инфаркт…
– Звоните в ско о рую.
 Как по команде несколько человек достали сотовые телефоны. Обступившие Готова люди, топтали неврученные аттестаты, Сафронова на четвереньках ползала между ног, пытаясь собрать:
– Можно поаккуратнее? Неужели не видите, куда ступаете?
Директор залпом выпил стакан с водой и высморкался в носовой платок.
 «Скорая помощь» приехала быстро. Два молодых человека в зеленых халатах погрузили Готова на носилки, отнесли в старый РАФик, включили мигалки и умчались прочь.
Лежа в карете «скорой помощи», Готов услышал разговор двух медиков:
– Что с ним? – спросил один.
– Откуда я знаю? – ответили ему. – Сказали: за сердце схватился. Приступ, наверно.
– Ты же врач.
– Не врач, а фельдшер. И вообще я только второй день по специальности работаю. Чего пристал?
– Теория без практики суха, практика без теории мертва. Да не бойся ты, чай не далеко ехать. Сдадим, пусть там сами разбираются. Пульс есть, зрачки реагируют – живой, значит.
РАФик остановился. Двери открылись. Готов вскочил с носилок и, растолкав ошарашенных санитаров, выскочил из машины.
Учитель, не останавливаясь пробежал до своего дома три квартала. У подъезда он сел на лавочку отдышаться.
– От кого бежишь-то, – спросили бабушки, сидевшие тут же.
– От ментов, бабули, от ментов, – сбивчиво ответил Готов.
– Натворил чего?
– Да, нет, так по мелочи. Мужика зарезал.
 Бабушки переглянулись и заохали:
– Ой, да ты что, милой? Разве можно так? Поймают ведь… иди в милицию… иди милой.
Слезы потекли из глаз учителя. Готов встал и закричал рыдая:
– А чё, он первый начал. Я ему сказал: не трогай, а он все равно потрогал, а потом обзываться начал. Если такой умный пусть сам бы и шел тогда. И не фиг было меня стукать. Я не люблю, когда стукаются. Не умеешь, не пей. Я когда пью… я никого не учу жить. Мне плевать на его стаж. Нечего мне в рожу трудовой книжкой тыкать, а то я так тыкну, что проткнешься и больше не зашьешься. Поня а а а л!
Не на шутку испугавшиеся бабушки молчали. Готов вытер рукавом слезы и побрел домой.
Приняв душ, он сделал себе кофе и улегся с чашкой перед телевизором, по первому каналу показывали диснеевские мультики.
Вечером приходил участковый с еще одним милиционером в штатском. Они расспрашивали про какое-то убийство. Готов и забыл о сегодняшнем разговоре с пожилыми соседками, а когда вспомнил, отвечал кратко: «да», «нет», «не знаю», «впервые слышу», «бред какой-то».

Выпускной бал.

Почти для каждого человека (кто учился в школе), выпускной бал - одно из самых памятных и светлых событий в жизни. Но есть люди, для которых выпускной бал стал ежегодной головной болью. Как вы догадались, эти люди - учителя.
В этом году выпускной бал проходил на следующий день после вручения аттестатов, в том же спортзале. На нем веселились все девятые классы и 11 «А» (ученики из 11 «Б», нарушая школьные традиции, сняли на вечер небольшой ресторанчик).
Мужчины-педагоги, включая Готова, были назначены ответственными за безопасное проведение праздника. В их задачу входило: следить за моральным обликом школьников, не пускать посторонних, пресекать попытки молодых людей выяснять отношения посредством нанесения друг другу телесных повреждений. Под слежкой за моральным обликом подразумевалось выявить и не допустить распития спиртных напитков девятиклассниками. Одиннадцатому «А» пить разрешалось, но в меру и в классе.
Преподаватели распределили дежурство по зонам. Смирнов и Щукин встали возле сцены, Борщ у шведской стенки, Носенко у входа в школу, Лукиных у входа в зал и т.д. Готов взял патрулирование коридоров школы и туалетов. Как он сказал коллегам: «Я не разделяю вашего праздничного настроения и хочу быть подальше от этого балагана».
Бал начался в восемь часов вечера. Как и всегда, мероприятие открыл директор с напутственной речью. Смирнова сменили ведущие праздничной программы. Школьная рок-группа сыграла шесть песен. За ней на сцену вышли два старшеклассника, в джинсах на несколько размеров больше и повернутых набок бейсболках, которые читали рэп собственного сочинения. А также конкурсы, призы и дискотека.
Подвыпивший 11-й «А» с самого начала во всю танцевал. Когда стемнело, к ним подтянулись девятиклассники.
Готов одиноко бродил по темным коридорам, напевая себе под нос. В младшем блоке музыку из спортзала было еле слышно. Поднявшись на третий этаж, он заметил, как в лунном свете промелькнула фигура и прижался к стене. Немного постояв неподвижно, Готов услышал шепот в конце коридора:
– Кто там был?
– Не знаю…
– Препод?
– Говорю же, не знаю.
– Гонишь, поди? Нет там никого.
– Может, и нет…
Готов неслышно стал красться в сторону голосов.
– Т а а а ак. Попались? – гаркнул он. – Какой класс?
– Девятый вэ, – ответили из темноты.
– Ну-ка выходите сюда на свет. Посмотрим, поглядим.
К окну вышли четыре подростка.
– Чем занимаемся? – спросил Готов.
– Просто… стоим, разговариваем… – ответил один из них.
– Просто даже овечка Долли не родилась. И что за разговор такой: «кто там?», «учитель?», «гонишь, поди?», «нет там никого». У меня ух алмаз. Как дельфин, все слышу. А что в пакете?
– Ничего… просто…
Готов отобрал пакет и поставил на подоконник:
– Тяжелый… Ого… Две бутылки водки! Три полторашки пива, лимонад, буханка хлеба, колбаса, шесть пластиковых стаканчиков… Вы понимаете, во что вы вляпались? Думали, в младший блок никто не заглянет? Ошиблись! Фамилии быстро!
– Бондарь.
– Королев.
– Соломенников.
– Зуйков.
– Пошли к директору, – вздохнул Готов. – Складывается впечатление, что для кого-то выпускной бал закончен.
– Рудольф Вениаминович, – взмолился Соломенников, – а чё мы сделали? Мы же даже ничего не выпили.
– Ты думаешь, мне легко вас закладывать? – оправдывался Готов, – Я по натуре своей не стукач. Но и меня можно понять. У вас отдых, у нас работа. А что поделаешь, если работа такая. Не знаю, не знаю… С одной стороны хочется, с другой вроде бы даже как-то и колется… Э э э эх, была не была, наливай. Никому не скажу.
Обрадованные школьники быстро разложили на подоконнике спиртное и закуску. Зуйков разлил в пять стаканов водку, в шестой лимонад.
– Ну у у у, вздрогнем, – Готов выпил водку и запил лимонадом. – М м м, какой богатый букет.
Школьники последовали примеру преподавателя. Соломенников поперхнулся:
– Крепкая, зараза. Не в то горло пошла.
Готов похлопал его по спине:
– Ты, юноша, в два горла не жри. Водки мало.
Ребята рассмеялись, а Готов добавил:
– Существует такое изречение «истина в вине», но оно не верное. Истина во мне. Наливай.
– Давайте выпьем и на дискотеку сходим, – предложил Бондарь.
– На дискотеку мы всегда успеем, – отмахнулся Готов, – пей, давай.
Распитая бутылка водки на самочувствие Готова не повлияла никак, лишь слегка поднялось настроение. Однако у его пятнадцатилетних товарищей языки заплетались не по-детски. К Готову они уже обращались на «ты» и, пошатываясь, смеялись:
– Рудольф Вениаминович, а ты классный мужик…
– Мы как тебя увидели, подумали, ну все, сейчас этот козел нас сдаст, а ты оказался реальным пацаном. Дай пять.
Готов подозвал друзей к себе, обнял и негромко сказал:
– То, что мы сейчас здесь бухаем, называется круговая порука. Иными словами, мы повязаны. Я не могу заложить вас, вы меня. За это стоит выпить.
Учитель открыл полторашку пива и приготовил четверым школьникам по коктейлю: на две части пива – одна часть водки. Себе он незаметно налил просто пива:
– Что мы как бабы: водочку с лимонадиком? Выпьем, ребята, ёршика, как настоящие мужики. До дна.
Собутыльники осушили стаканы.
Первым в осадок выпал Соломенников, свернулся калачиком под батареей. Королев отошел в угол, его вырвало. Бондарь и Зуйков начали громко спорить и нецензурно выражаться.
– Никуда не расходитесь. Я в туалет сбегаю, – попросил Готов двух самых стойких.

Бондарь и Зуйков все еще спорили. Внезапно электрический свет ослепил их. Смирнов поднимал спящего Соломенникова. Борщ повел блюющего Королева в туалет. Отвесив Бондарю и Зуйкову по оплеухе, Лукиных схватил их за шкирку и в прямом смысле поволок.
– Рудольф Вениаминович, соберите, пожалуйста, это безобразие, – попросил Смирнов, кивая на подоконник.
Готов убрал в пакет бутылки, стаканчики, остатки закуски и помог директору поднять Соломенникова:
– Вот поганцы, вот ведь твари. Забились в уголок и жрут, и жрут. Куда катиться наша молодежь? Я час назад здесь был и ничего… Перехитрили они меня. Ответственности с себя я, разумеется, не снимаю. Все-таки мой пост… проворонил, мне и отвечать. Признаться, я подобное ожидал где угодно, только не в младшем блоке. Что обидно – ребята хорошие, еще на два года остаются в школе, никакая-нибудь шантропа. Ужас. Тихий ужас. Куда его?
– Позвоним родителям, пусть забирают, – ответил Смирнов. – Ничего… в прошлый раз хуже было.
– Добрая вы душа, Владимир Константинович. Оптимист. Слышала бы вас сейчас Сафронова, точно бы сказала: «Куда уж хуже?».
– Это точно… Чего Соломенников? А?! Чего мычишь? Сам спустишься? Держи, держи, держи его…
– Ага, спустился он. Сам он только себе шею свернет… У них, знаете, в этом круговая порука. Один выпил, значит и другой должен. Иначе слабак. А раз выпил – стало быть, замазан. «Детская психология». Если хотите, могу дать почитать. Ох хо хо, и в кого нынче молодежь такая безответственная?

Отъезд.

Закончился учебный год. Начались каникулы. Готов решил провести отпуск в гостях у родителей.
Глядя на вокзал сквозь окно тронувшейся электрички, он думал: «Боже мой, как быстро пролетел год. А как много сделано. Результаты, показатели. Я люблю школу. Люблю своих коллег, учеников. И они меня любят. И город замечательный. Меня здесь все уважают. Как здорово, что у меня такая прекрасная профессия. Я лучший! Я профессионал! Я гений! Учитель – это звучит гордо!»
Готов вытер платком со щеки слезу, высморкался. Внезапно он вскочил с места и заметался по вагону с криками:
– А-а-а-а!!! Твою же мать!!! Вещи забыл!!! Остановите поезд, с-с-суки!!! Козлы хреновы!!! Вещи забыл!!!

© Свинаренко Е. В., 2005, johsv@yandex.ru