эта грустная сага
никогда не закончится
мне не надо и надо
ты мое одиночество
я не драматизирую
я держу тебя за руку
(с) Земфира.
Ранняя весна, ошметками грязного снега, размазана по асфальту, низкими темными облаками разлита по небесам. А мы гуляем среди этого забытого всеми убогого ада на земле, называющегося городом. У меня в легких тонны песка, и он подходит к самому горлу, и дышать тяжело, и чувствуешь себя песочными часами. А на улице холодно, и я чувствую температуру воздуха всем телом. Прохлада просачивается сквозь плотную ткань плаща и заставляет помнить о том, что ты еще есть.
Мы пьем теплое шампанское из горла, сидя на железных поручнях. Я откидываю, голову назад и наслаждаюсь звенящей болью. Он что-то рассказывает, но я не пытаюсь понять смысл его слов, я просто слушаю звук его голоса, такой низкий глубокий и родной, он перемешивается с моим хрипением и кашлем. Он смотрит на меня и знает, что я не хочу говорить, что мой голос сейчас чужой, что мои мысли не здесь… они падают на снег пеплом ментоловых сигарет. Он протягивает руку и забирает сигарету, чтобы затянуться. Немая тишина.
Он не жалеет меня. Потому что я не больна раком легких или мозга, потому что это все - мелочи, которые я так люблю. А я чувствую себя Наташей Ростовой, потому что я есть то, что я думаю. Мои чувства и мысли сейчас почти осязаемы, кажется еще немного и к ним можно будет прикасаться, но мы не прикасаемся друг к другу, это такое правило, нам это не нужно. Разве что кончиками пальцев, замершими и влажными от снега к обветренным рукам, передавая бутылку.
Банальные прикосновения и поцелуи кажутся мне слишком пошлыми в данной ситуации, как будто кадр дешевой романтической комедии, а секс абсолютно уместным и естественным, но на улице идет снег, и поэтому мне ничего не хочется.
Еще мне нравится смотреть, как кровь падает на снег, не на тот самый белый и чистый, а тот, который уже потерял свою невинность, смешанный с грязью, чужими ботинками. Он как моя душа утратил свою чистоту, но, тем не менее, не стал менее прекрасным, для тех, кто знает, что он не виновен. А он знает. Но все же зовет меня сумасшедшей, глядя на то, как я распарываю пальцы перочинным ножом, для того чтобы посмотреть, как матовая бардовая жидкость красиво впитывается в снег. Мне не нравится боль, но она позволяет чувствовать себя живой, и мне нравится кровь на снегу и ее медный привкус на губах, смешивающийся со вкусом ментола и алкоголя. Красный цвет на сером - идеальное сочетание… моя серая кома безжизненности с рваными открытыми ранами, просто для того, чтобы хоть что-то чувствовать.
Я знаю, что мне нужно сказать, но это слишком сложно, а он ждет, и не знает, что победил. Это так просто осознать это и принять решение, но так трудно произнести, хотя молчание не имеет смысла, и сил хранить тишину тоже нет. Мой голос низкий и хрипит, срываясь, как будто у меня в груди волынка. Но я говорю тихо почти не различимо о том, что я его люблю, он молчит. Мне не нужен его ответ, я знаю. Только огненный шар разгорается в груди и становится так тепло, даже жарко. И все становится на свои места. А в груди плавится сердце из камня. Желание… не физическое, но почти материальное. И мне надо уходить, не оборачиваясь, чувствуя спиной его взгляд, услышать ответное признание и улыбнуться холодной улыбкой.
Но только утро и противный писк будильника вырывают тебя из объятий горячего и влажного полотна полу бреда, длившегося всего несколько часов и называющегося сном, и события прошлого дня лавиной обрушиваются на тебя. Почти ничего не осталось, только ожог в груди все еще саднит, и трудно понят были ли это все на самом деле, или это всего лишь больная фантазия уставшего и вымотавшегося разума. Но нужно вставать и идти. А если присмотреться, то можно увидеть на пальцах небольшие разрезы, и тогда все станет совсем ясно. И все остальное не будет иметь для тебя никакого значения. Потому что вчерашний вечер это то, чего никогда не было и не могло быть.