У этих дурочек моя физиономия вызывает физиологическое отвращение.
Не говоря уже о духовной экспоненте...
Детская библиотека в нашем доме - с торца. Дверь такая... коричневая.
Мне в Бюро пропаганды художественной литературы посоветовали:
- Вы договоритесь с какой-нибудь библиотекой, мол, туда-сюда, хотите прочитать лекции детям... у нас-то своих денег нет... а им муниципалитет выделяет... Договоритесь с директором, мол, туда-сюда...
Звякает колокольчик.
Я в храме книг. Надо подняться на второй этаж.
Снова эта тётка. Повернуться-уйти, что ли?
- Я Вас слушаю.
Я приближаюсь к ней. Она становится боком.
- Да вот, - говорю, - я заходил вчера. Мне сказали, что Вы будете сегодня. Вы же директор?
- Да, я директор. Да, мне передали по поводу Вас... А кто дверь будет закрывать?
Она похожа на Кнопку из "Незнайки". Я же говорю, такие меня, на дух не переносят.
- Да я, вроде, прикрыл, - отвечаю.
- Нет. Не прикрыли.
Она неторопливо спускается по лестнице и плотно закрывает дверь.
Правда, не прикрыл...
- Вы садитесь, садитесь, - она показывает глазами на стул.
Я присаживаюсь.
- Такое дело, - начинаю. - Я детский писатель. Детский редактор... и тому подобное... И мне вот в Бюро прпаганды художественной литературы посоветовали...
Мне становится ужасно дискомфортно. Я чувствую себя сопливым пацаном перед востроносой училкой.
- Да, - перебивает она, - было такое бюро...
- Оно и сейчас есть... На Кузнецком мосту... Так вот мне посоветовали договориться с директором, то есть с Вами, о лекциях... платных... Мол, муниципалитет выделяет...
- Да ничего он не выделяет...
- Да, - говорю. - Жаль тогда. Противно всё это.
- Что противно?
- Ну то, что приходится, вообще, упоминать о деньгах...
- Положим, к нам приходят писатели и читают лекции совершенно бесплатно...
- Я живу в этом доме, - говорю.
- Я поняла.
- Вы знаете, я бы мог с огромным удовольствием читать лекции детям. Совершенно бесплатно.
- Вы знаете, вот то, как Вы сказали... Я не думаю, что Вам это будет доставлять удовольствие.
Напрасно, конечно, она это сделала. Руки она мне развязала. Я вздохнул с облегчением и встал со стула.
- Слушайте, - спрашиваю. - Почему моя физиономия вызывает в Вас такую негативную реакцию?
- Вы знаете, не знаю, - честно признаётся она.
- Вот и в прошлой раз Вы не дали мне и слова сказать. Помните? Я развернулся и ушёл. Вы же меня запомнили?
- Запомнила.
- Надо же... Интересно... Год назад одна писательница спросила: "Я не могу понять, как можно быть писателем с такой циничной физиономией?" Это она мне сказала.
- Ну вот видите.
Я вспыхиваю:
- Откуда Вам известно, доставит мне удовольствие беплатная лекция или нет?
- Не знаю.
- Астрид Лидгрен, - говорю, - когда знакомилась с людьми, проводила ладонью по лицу этого человека. Многим не нравилось. Многие сто лет орали по поводу её возмутительных повестей. Пеппи Длинныйчулок считалась аморальным персонажем... Я приверженец Астрид Лидгрен...
Я закончил эту инфантильную тираду не менее субъективным излишеством:
- Видно, рожа у меня, как у Синей Бороды...
- Фи, - сказала она.
Или мне показалось, я уже спустился к выходу.
Так я не стал лектором.