Любовной лирикой томим, я исписался на куплеты —
Пьеро, обманутый другим, в другого домино одетый.
Привычен зритель, что я — плут, не знает, как жестоко часто
Любовь и пьеса — честь и блуд — мне сердце режут… рвут на части!
Слезами мог я накропать сонет, израненный любовью,
Но требует толпа кровать и дурака, облитых кровью.
И вот мы эротичность поз прольём балетом запрещённым
На жадность губ и страстность роз — привычно незакрепощённо.
Тут появляется герой. Он мною якобы обижен.
За честь жены стоит горой, не стерпит он, что он унижен.
Глаза его — усталость льда — текут тоскою по расправе.
Но выкрутимся, как всегда, ведь умирать мы с ним не вправе,
Мол, любим разных Коломбин: он — как поэт, я — как мужчина…
Но лишь я остаюсь один, преображается картина.
Не перестав мужчиной быть, я становлюсь к тому ж поэтом,
Мне остаётся только выть. Игра игрой, а жизнь кастетом
Врезается в мои мозги и кислотою бьёт из вены.
На сцене были мы близки, как никогда — сойдя со сцены.