- Ну и чё это?
- Банка.
- Вижу, что банка, а нафига она?
- Это банка эмоций. Ты вот будешь радоваться или злиться, а она будет улавливать все твои эмоции и кон-ден-си-ро-вать их в виде жидкостей. Прикольно, да?
- Угу.
Оля была жутко разочарована. Она мечтала получить в подарок на свой 25-й день рождения какое-нибудь золотое украшение. Она видела во сне новый мобильный телефон. Она боялась признаться самой себе в том, что ноутбук был бы очень кстати. А тут – банка. Прикольная, конечно, но прикольные подарки дарят девочкам-подросткам. На 15-летие. Друзья. А не женихи невестам, пропади оно пропадом. Так, так, лицо веселее, веселее, все-таки он хотел ее порадовать, да и невежливо получается. Подарок, блин.
- Спасибо, Виталька! – она сделала над собой усилие и поцеловала жениха в щеку. – Правда, прикольно.
Но Виталька смотрел не на нее, а на эту поганую банку. Та – и впрямь! – наполнялась какой-то жидкостью темно-серого цвета. Виталька сунул туда толстый палец, обмакнул, лизнул и сообщил:
- На пепел сигаретный похоже. Тебе не понравился подарок, да? Конечно, ты же девушка практичная. Ну, все равно оставь себе. И вот это возьми, с днем рождения, ага.
Он достал из кармана маленький целлофановый пакетик, где свернулась уютной змейкой золотая цепочка, не слушая благодарностей, вышел в прихожую, натянул куртку и ботинки, неизвестно за что извинился и ушел. Здорово обиделся за свою банку.
День рождения был испорчен, а подарок остался. Оля сидела, сжимая в руке цепочку, и плакала, хотя знала, что с Виталькой они помирятся, да и подарок она все-таки получила хороший, но все равно. Банка умиротворенно пускала по своим стенкам прозрачные, едва-едва голубые струи печали.
На следующее утро – день рождения или нет, а изволь идти на работу. С припухшими злыми глазками и нечесаной башкой, Оля металась по квартире, ища мобильный телефон, ключи, ежедневник, пудреницу. Впопыхах сунула в сумку (сумка знатная была, большая, папки на А4 вмещала на ура, а что еще требуется? Оля на самом деле была практичной девушкой) и банку, а когда сообразила, что в сумке чего-то прибавилось, уже ехала в лифте, одновременно пытаясь перевернуть юбку молнией назад, подтянуть чулки и еще раз провести помадой по губам. Так и поехали на работу, Оля да банка.
В автобусе было тесно. Олю подобные мелочи не смущали, она ездила так на работу с тех пор, как на оную устроилась. А до этого – в университет. Поездка в общественном транспорте была для нее неотъемлемой частью курса молодого гражданина, обязательным испытанием на выживаемость. Слабенькие отсеивались, сдавались, просыпались на полчаса раньше и шли пешком. И все равно опаздывали.
Такой вот слабенькой была Анютка, совсем юная девушка, выскочившая замуж на первом курсе «по любви» за своего одногруппника. Такая тоненькая восторженная девушка, даже после шести лет быта, полного нищеты и лишений (они копили на собственную квартиру, а пока жили то у одних родителей, то у других, получая раздаваемые с удовольствием укоры от обеих сторон), не потерявшая умение мыслить позитивно и восхищаться другими.
- Олечка, лапочка, с прошедшим тебя! – она прихватила девушку за талию, как только та появилась в дверях, сунула ей шоколадку, чмокнула в щеку и начала желать всякого-всякого, молочных рек, кисельных берегов, сказочного, любви, здоровья, наилучшего, чтобы всегда, чтобы никогда…
Олечка-лапочка почувствовала нарастающее раздражение. Во-первых, она терпеть не могла Анечку за ее чрезмерную восторженность, несносный романтизм, непоколебимую веру в то, что все будет хорошо. Позитивное мышление это, безусловно, хорошо, но в меру! А эта бегает и смеется, бегает и смеется, в ушах звенит просто. Кроме того, неудобно брать у нее шоколадку, ведь она сама вечно голодная, почти ничего не ест, все мужу отдает, «потому что он мужчина и ему надо больше есть». Фу, какое мерзкое благодеяние.
Оля с грохотом кинула сумку на стол, что-то звякнула.
- Ч-черт, - ругнулась Оля. – Там же банка эта дурацкая…
И, торопливо, чтобы, если последняя разбилась, ее содержимое не залило нужные бумаги и мобильник, она расстегнула «молнию» и вынула банку на свет божий. К счастью, та была цела и переливалась теперь ядовитого оттенка болотисто-зеленым стеклянным светом. Это было раздражение. Девушка сняла крышку и принюхалась. Пахло чем-то свежим и горьковатым, странный, но приятный запах. И по консистенции было похоже не на жидкость, а на мазь.
- Ой, а что это у тебя? – подлетели остальные девочки. – Покажи… Дай понюхать… А для чего это? Это есть? Или мазать? Или втирать? Или что?
Оля устало – а ведь день только начался! – плюхнулась на стул, включила компьютер. Внезапно с ней случилась еще одна вспышка раздражения, уровень мази в банке повысился, чего никто не заметил, и Оля ехидно сказала:
- Это есть, девочки. Это такая паста, ее делают из листьев эвкалипта, мне прислали знакомые, очень вкусно, а, главное, полезно! Ешьте, я ее специально вам попробовать принесла, у меня дома еще есть.
- Ох, ах, - запричитали девочки и дружным табуном унеслись за ложками и блюдцами. Затем тем же дружным табуном прискакали, и, разложив по тарелкам «пасту», принялись уплетать с большим аппетитом (еще бы, каждая сидит или пытается сидеть на диете, они бы живую медузу сожрали, дай им волю). Оля спряталась за монитором и с ужасом наблюдала за этим действом. Что теперь случится? Даст Бог, все живы останутся, ну, пронесет там, но не более. Но если эта штука действительно вызывала какой-то губительный эффект, то сказывался он не сразу, потому что девочки все съели с удовольствием, и сказали «Спасибо!», и поделили, а, чего уж там, Олину шоколадку, и день перешел к обеду.
А вот после обеда и проявилось поглощение концентрированного раздражения в больших дозах.
Все началось с того, что поругались Риточка и Ларочка. Поругались из-за ерунды, одна забрала у второй ручку и забыла отдать. И, боже мой, по всему офису лежали десятки ручек, но - Ларочке понадобилась именно эта, отдельно взятая. Разговор шел на все более повышенных тонах и, наконец, дошел до таких взаимных обвинений, что чуть ли не весь офис сбежался их разнимать. Кто-то дернул Риточку за рукав, чтобы та успокоилась, но вот незадача, - рукав как раз не к месту треснул, и девушка, завизжав, накинулась на ту, что нанесла сей непоправимый материальный и моральный ущерб. И буквально через пару секунд все девушки, кто хоть лизнул «мазь» из раздражения, участвовали в куче мала. Лизонька колотила Верочку головой о батарею центрального отопления, Юлечка терла свою лучшую подругу Инночку макияжем о пол. И Анечка, тихая тонкая Анечка, которая тщетно пыталась унять всех, которая съела больше всех пасты, - она схватила с Олиного стола банку и швырнула ее в гущу событий. Немая сцена, в которой уже приняли участие и те, кто и не нюхивал рокового Олиного угощения, - девушки расцепились и разошлись, считая раны, смущенно и напуганно поглядывая друг на друга, оставив посреди комнаты лежащую без сознания Ларочку, из рассеченной брови которой (и это еще повезло!) натекла уже целая лужа крови. Особо тонкие натуры упали в обморок, Анечка завизжала, в ужасе от деяний своих, кто-то побежал вызывать «скорую», а Оля бочком-бочком подобрала банку и ушла от греха подальше. Все равно работы сегодня уже не будет.
«А не выкинуть ли мне эту банку куда подальше?» - думала Оля, трясясь в автобусной давке, как муха в желе, прижимая к груди виновницу событий, почему-то не решаясь положить ее в сумку. «Прикольная она, может, и прикольная, а кто ее знает, что еще из-за нее может случиться…»
Тут же, не успев обдумать все плюсы и минусы этой идеи, Оля получила сильнейший тычок в спину от доброжелательной беременной женщины в кислотно желтом комбинезоне. «Принц Лимон», - подумала девушка.
- Чего стала, корова? – спросил «принц Лимон». – Дай пройти, не видишь, что ли, что я беременна?
- А я-то тут при чем? – вежливо ответила Оля.
- Уууу, - немедленно взъярилась женщина, - вот чтоб твою мать, сука, так вот не пропускали, я с восьми утра на ногах, так если из-за тебя что-то с ребенком случится, да я тебя… Нервничаешь из-за таких…
… Оля молча, без крика, без шума, аккуратно отделила банку от своей груди и вылила ее содержимое на голову «принца Лимона». Злость была черной густой жидкостью, пахла кофе. Беременная пассажирка закрыла глаза, не в силах поверить, что это ее так, это с ней, затем открыла их снова, и оказалась похожа на негритянку, - черное лицо, крупные, как куриные яйца, белки глаз. Она посмотрела на Олю, не в силах вымолвить не слова, и только наливалась злостью, злость закипала у нее внутри, злость покрывала ее снаружи. Эти две злости прекрасно соединились в одну, женщина, казалось, вот-вот лопнет… И вдруг она схватилась за живот и упала со стоном на пол. Начались преждевременные роды, народ вокруг засуетился, а Оля вышла на первой же остановке. Теперь, когда злость и раздражение ушли, она чувствовала себя хорошо-хорошо, спокойно-спокойно…
Вечером пришел Виталька, принес розы и извинился за вчерашнее. Признал, что, наверное, банка действительно была дурацким подарком. Спросил, - где она. Оля уклончиво сказала, что все в порядке, на самом деле подарок очень хороший (не уточняя, имеет ли она в виду ту самую банку или все-таки цепочку, поблескивающую и вырезе ее блузки), а банка… а что ей сделается? Сидели, попивали шампанское, празднуя пропавший день рождения, заедали белыми шоколадными конфетками и бананами. Хорошо было. Романтическая музыка, поцелуи в области цепочки, и Олина душа совершенно умиротворилась.
После сеанса любви они лежали, обнявшись. Сегодня Виталька был на высоте, не пытался сразу заснуть, а гладил ее по волосам и шептал, как он ее любит, и что они всегда будут вместе, и что все-все будет хорошо. Олю переполняли счастье и нежность, она лежала бы так вечность… если бы из шкафа не потекла какая-то розовая жидкость, которая, правда, тут же улетучивалась, оставляя после себя только приятный сладкий аромат. Попробуйте угадать с трех раз, что именно находилось в «черном ящике». Она подбежала, шлепая босыми лапами по полу, к шкафу, открыла его и извлекла банку, доверху наполненную… очевидно, это и была нежность. Ольга машинально облизнула край банки и зажмурилась от удовольствия.
- Виталька, ты только попробуй! – воскликнула она и запрыгнула с банкой в постель.
Утро застало их кайфующими по полной. Они размякли. Они разнежились. Им было не надо ничего, кроме этой банки и постели. Они держали друг друга за руки и говорили без слов о том, как чудесен мир. Оля заговорила первой.
- Виталька, - нежно спросила она, поглаживая жениха по руке. – Скажи, а такая банка может реагировать только на мои эмоции или на чьи-то еще?
- Мм, - ответил Виталька, все еще находящийся в эйфории. – Можно… там… ее… настроить… мм…
И отрубился, счастливый.
Через несколько месяцев Оля открыла небольшой магазинчик под названием «Лавка удовольствий», где продавала в маленьких флакончиках дивную эссенцию. Никто не мог понять, из чего она состоит, но буквально несколько ее капель вызывали живейшее поднятие духа и меняли мировоззрение на крайне позитивное. При этом под определение «наркотик» эссенция также не подпадала. А почему бы должна? Ведь весь механизм ее приготовления состоял из двух объектов: банка эмоций и вечно восторженная Анечка.
Ольга была ну очень практичной девушкой, и банка тоже была прикольная.