К Новому Году Гладышев хотел две вещи: белый пиджак и гуся в яблоках. Именно белый, а не просто светлый. И именно гуся, а не утку.
Он не настаивал, не нудил, не ставил ультиматумов. Но стал меланхолично задумчив, пропускал иногда футбольные матчи и ел по 6 котлет за раз вместо 10.
И если добыча гуся казалась Гладышевой жене выполнимой, хоть и трудной задачей, то где взять белый пиджак на физически развитого мужа - оставалось загадкой.
Но всё же упросили, умолили, умаслили знаменитого на весь город старенького Мастера из нацменов, и тот сотворил шедевр цвета нехоженого снега.
Гладышев, как с ума сошёл. От счастья. Целовал, обнимал, кружил жену. И даже разговаривал с ней иногда по вечерам. И даже не только о просроченных платёжках и вздорожании бензина. Пиджак принёс на своих пуговицах ветер любви, покоя и понимания.
Так уж над гусем Гладышева жена мудрила сутки. Что б закрепить окончательно пиджачные достижения. Что б не только вкус дичи, но и её внешний вид опрокинул понятия о прекрасном у тех, кто собирался им угощаться. В назначенный вечер, нафаршированный под завязку экс-предводитель птичьего двора с невозможной по румяности корочкой, полёживал, подпёртый по периметру антновкой, и источал благоухание, которое даже хроническому гайморитчику сообщило бы настроение праздника.
Хозяин дома в новом пиджаке взял блюдо и на вытянутых руках с помпой и баритоновым: ,,тра-та-та-та!,, торжественной понёс в гостиную.
Лучше обложили бы гуся черносливом, ей богу.
Яблоки ещё с библейских времён имеют сомнительную репутацию. Даже в печёном виде одно из них пошатнулось нетвёрдо. Гладышев легко шевельнул подносом, в поисках идеальной позиции для фрукта. Рядом лежащие яблоки с готовностью ответили на динамику зачинщика и разом затеяли менять дислокацию. Гладышев повибрировал подносом ещё и ещё. Тут уж и гусь решил подключиться к манёврам. В отчаянной попытке призвать к порядку ингридиенты коронного блюда, мужчина резко двинул блюдом влево. Неожиданно ожившая птица подпрыгнула в воздухе и устремилась в единственно надёжное место - на грудь к нарядному хозяину. Обмаслив виртуозно простроченные лацканы, она скакнула ниже на живот. А уж оттуда, задержавшись на минуту у прорезных карманов с клапанами, успокоилась в объятьях белоснежных рукавов.
Ещё не замерли громыхания по полу серебряного подноса, ещё не прекратились витиеватые междометия Гладышева, ещё не закончили движения яблоки, в панике разбегающиеся по коридору, ещё не смолкли сочувствующие возгласы, сбежавшихся на шум гостей, а жена уже знала: кончился праздник, тудытьегогусямать!