На параде

Виктор Свиридов
             Как всегда у Спасской башни шум и вой, шум и вой...
             Из ворот выходит Сталин - кормчий наш и рулевой.
             Он идёт вдоль Мавзолея,
             наш отец, наш отец...
             Комиссар от счастья млея,
             прошептал: "Нам всем копец..."

             (припев: А по Манежу конница идёт
             и на верёвках тянут бронепоезд...)

    ...такую песенку распевали пьяные мужики у нас во дворе. Потом, кто-то сказал, что кого-то из них посадили... Но этого я своими глазами не видел....
      А вот увидеть собственными глазами военный парад на Красной площади – было мечтой любого мальчишки того времени. Но больше, чем парады, люди тогда мечтали лицезреть вождя «всех времён и народов» товарища Сталина! А где они могли увидеть своего обожаемого...? Конечно только на трибуне Мавзолея, где два раза в году появлялся великий вождь, чтобы явить свой божественный лик народу. Толпы демонстрантов часами ждали момента, чтобы за несколько секунд пройти мимо Мавзолея и проорать своему обожаемому идолу «Ура!» О, этот миг лицезрения живого бога...
       
       Другое дело быть среди гостей парада. На протяжении трёх часов есть возможность глазеть и на трибуну Мавзолея, и на проходящие танки, и на колонны демонстрантов…
       Однако попасть в число гостей, допущенных воочию наблюдать парад, могли только избранные счастливчики. И представьте: в их число я попадал четыре раза! Мой отец был офицером и имел возможность получать пропуск на парад. По такому пропуску можно было ещё и двух детей провести, возрастом до девяти лет.
 
       Первые три раза мы с папой были на праздничном параде в числе гостей второго сорта. Таким гостям выделялись места на противоположной от Мавзолея стороне площади. Оттуда фигурки, стоявшие на трибунах Мавзолея были почти не видны, и я, сколько ни вглядывался, разглядеть Сталина среди парадных шинелей мог с большим трудом… Шеренги солдат тоже шли довольно далеко от меня, всё поближе к Сталину… А вот кавалерия впечатляла. Ноги у лошадей были одинаково перебинтованы, и создавалось впечатление, что все они в белых чулках. Поверьте, в те времена ещё проходили в парадном строю пулемётные тачанки, запряжённые лихими тройками! Ну, и конечно впечатляла техника: танки, пушки…
       В папином архиве остались (и у меня до сих пор хранятся) четыре пропуска на эти парады. Подписаны сами генералом Власиком! Поэтому я точно знаю даты: это 1948 – 1952 годы.
 Но вот в последний раз, 1-го мая 1952 года, мы с папой попали на так называемые «южные трибуны» и стояли совсем недалеко от Мавзолея. Поэтому, (а ещё и потому, что я уже стал постарше – девять лет стукнуло!) запомнились некоторые подробности.
 
       Но всё началось с того, что нас (т.е. папу) не хотели пропускать на площадь! Мотив первый: он не в парадной форме, а недавно вышел приказ, что военные, присутствующие на параде, должны быть в парадной форме. Папа же мой никогда парадной формы не имел. (Материал, который ему выдали на пошив парадной формы, был перекрашен и израсходован на мамин костюм). Поэтому папа ходил «зимой и летом одним цветом» – в гимнастёрке с погонами капитана советской армии. Мотив второй: по пропуску можно пропускать детей до девяти лет. Офицер, проверявший папин пропуск, ласково спросил меня: «Мальчик, а сколько тебе лет?» Я гордо ответил, что мне уже девять!
       Короче, мы с папой на парад не попадали по двум пунктам! А рядом не попадал на парад ещё один бедолага с ребёнком. Бедолага – блестящий морской офицер в парадной морской форме, вся грудь в орденах – загляденье! Только беда: принадлежностью парадной формы является морской кортик, каковой гордо болтался почти у колена этого морского офицера. А по новому приказу – гостям на парад нельзя являться с оружием (ни с горячим, ни с холодным!)
       
       Я был готов тихо заплакать… Мой морской товарищ по несчастью рыдал во весь голос… И тут какой-то сердобольный офицер из оцепления отозвал папу в сторонку и посоветовал: «А Вы снимите погоны, будто бы Вы демобилизованный… И никакой парадной формы Вам тогда не полагается… А потом через другой проход идите… И пусть мальчик скажет, что ему восемь лет…»
       Мы, не мешкая, зашли в Александровский сад, где нос к носу столкнулись с тем же морским офицером. Обладатель морского кортика обратился к моему отцу: «Слушай, капитан, возьми на сохранение мой кортик, а я за это твоего сына на парад проведу. После парада тут встретимся и обменяем твоего сына на мой кортик!» Но отец уже лихорадочно снимал со своей гимнастёрки погоны… Когда моряк понял ситуацию, то от досады чуть сам не заплакал вместе со своим сыном. Однако снять погоны и спрятать кортик в карман побоялся. (Теперь-то понятно, что не зря и побоялся! Ещё бы: тайно пронести оружие массового поражения на Красную площадь, когда там будет Сам!) Отец тут же изъявил готовность провести по своему пропуску моряцкого сына, и моряк отдал его нам без всякого залога.
 
       И вот мы с папой и моряцким сыном уже стоим почти рядом с Мавзолеем. Сталина почему-то не видно. Уже усатый маршал верхом на лошади принял рапорт от какого-то (тоже верхового) генерала, уже этот маршал слез с коня подошёл к Мавзолею, чтобы подняться на трибуны… Вот тут-то откуда-то навстречу маршалу и появился Сталин.. При этом Сталин что-то сказал усатому маршалу. Слов, конечно же, не было слышно. Но жесты были весьма красноречивы и подсказывали что-то неприличное. Позже папа перевёл эту пантомиму так: Сталин спрашивал у маршала, не отбил ли тот себе яйца с непривычки, объехав верхом парадный строй? (Видимо, товарищ Сталин любил хорошую, добрую шутку.) Потом было видно, как товарищ Сталин и усатый маршал поднялись на главную трибуну Мавзолея. Грянула музыка, и начался парад!
       
       Я же на протяжении всего парада только и делал, что силился рассмотреть Сталина, но яркое майское солнце слепило меня, и мне ничего не было видно. Силясь разглядеть Сталина я не увидел ни стройных курсантов, ни ряды слушателей военных академий, ни лихих морячков… Я пропустил кавалерию, прозевал суворовцев и нахимовцев. Уже по площади шли самоходки и танки, а я всё ещё безуспешно пытался разглядеть великого Сталина, но солнце было ярче… Получилось так, что ни Сталина, ни парада я почти и не увидел!
 
       Может быть поэтому с тех пор я не люблю глазеть на «великих» и «известных»…