Всё началось, пожалуй, с того, что отец принес довольно старую семиструнную гитару. Вообще-то отец не жил с нами, у него была другая семья, но частенько навещал меня и маму, при этом был, как правило, немного подшафе. И вот, находясь в таком благодушном состоянии, любил он звонко пройтись по струнам и спеть что-нибудь из своего довольно ограниченного репертуара. Играл он, на мой, тогда ещё не испорченный Западом, вкус, совсем не плохо, а уж пел и вовсе хорошо, задушевно так. Мне, четырнадцатилетнему пацану, слышавшему из Битлз только их название, да ещё песню «Girl» с пластинки "Кругозор" (выходил такой сборник популярных зарубежных исполнителей), музыкальные способности отца казались просто выдающимися.
Видя, как я с открытым ртом слушаю его, а особенно смотрю, как легко перебирают струны и скользят по грифу пальцы, отец как-то предложил научить меня. Надо сказать, что пределом моих мечтаний было тогда умение сыграть и спеть хотя бы пару-тройку самых незамысловатых песенок.
К удивлению, обучение игре на гитаре давалось мне довольно легко. Я быстро научился брать простые семиструнные аккорды (ещё бы – там не было барре). А вот с правой рукой, которая должна играть перебором или держать ритм, были проблемы. Только потом, спустя много месяцев, пришло осознание того, что здорово помогает отбивка долей тактов ногой. Отец же, в этом плане, помочь тогда не смог – сам вполне обходился. Первое, что я выучил, кажется, была «цыганочка». Ею я радовал маму и удивлял старшую двоюродную сестру, жившую со своей матерью в соседней комнате нашей коммунальной квартиры. По-моему тогда же в мой «репертуар» входили ещё какие-то две песни, одну из них я даже пел, но, пожалуй, сейчас точно не скажу что это было.
На школьных друзей (а других и не было) мои музыкальные способности впечатления не произвели, к тому же я узнал, что семиструнка «не катит» – все, в том числе и Битлы, играют на шести. Это чуть не убило моё желание играть, к тому времени я уже понял насколько сложнее шестиструнные аккорды, да и перестраивать гитару, заткнув спичкой за гриф седьмую струну, я ещё не умел.
Но всё же продолжал совершенствовать технику правой руки, отбивая ритм, показанным кем-то приемом: пальцами открытой ладони цеплял снизу струны, при этом сжимал кисть в кулак, затем, резко разжимая пальцы, ударял по струнам уже сверху вниз и тут же глушил, прижимая открытой пятерней. Освоив такую манеру игры, я уже мог петь под это нечто более современное, - да хотя бы ту же «Анашу» («Мой чемодан, набитый планом…»). При этом даже не приходилось брать аккорды, ведь на семиструнке открытые струны – уже аккорд. А так как «Анаша» была «квадратом», то бОльшая часть игрались как раз на одном аккорде.
К тому времени, как в нашем девятом классе появился Витька Марков, я уже более-менее синхронизировал игру правой и левой руки. Витька поразил меня тем, что умел настраивать гитару, и ещё более тем, что участвовал в групповухе. Прошедшим летом на даче, напоив плодово-ягодным прямо из трёхлитровой банки какую-то девчонку, они втроём тут же по очереди и поимели её. Причем девчонка, по его словам, вовсе не была против и даже как могла (в силу неслабого опьянения, или вопреки ему) помогала.
Так вот, этот Витька умел играть (подбирая, или как обычно говорят «снимая») несколько известных песен Битлов, Роллингов, Манкиз, Поющих гитар. В то время у меня дома оказались две гитары, и мы после уроков почти ежедневно шли ко мне и пару часов разучивали партии, причем я играл соло, которые частично подбирал и сам, а в основном с Витькиной подачи.
Помню первые ощущения от игры в две гитары. Удивление и даже восхищение от того насколько правильно и чётко мелодия ложится на аккорды, насколько чувствуется малейший нестрой гитар, а уж тем более любая «левая» нота. Со временем я понял, что и петь в собственном сопровождении гораздо проще. Что я частенько и делал, по сути не имея достаточных вокальных данных.
Тем не менее, исполняемые мной песни, как правило, пользовались успехом.
Особенно тепло слегка подогретая публика принимала мои «выступления» по вечерам у костра в Ям-Тёсово (есть такая деревенька на юге Лен. области, недалеко от Чолово). Предприятия в те времена посылали летом молодежь в подшефные колхозы и совхозы на пару недель, а то и дольше...
Но наибольшее признание моя игра снискала на турбазе «Череменецкое озеро». К тому времени я пристрастился петь под басовую партию, и такие песни как «Кукла», «И не то, чтобы да, и не то, чтобы нет» Ухналева я пел под пульсирующий бас, в нужных местах навешивая аккорды. Меня самого реально «пёрло» от этой игры. Так вот, как раз после такого исполнения одна девчонка восхищенно заметила: «Что бы так пели, я слышала, но что бы так классно играли – нет». И у меня есть основания полагать, что она не льстила, в тот вечер я видел её первый и последний раз.
Кстати, когда Лемми (Motorhead) как-то спросили: «А не трудно ли петь и одновременно играть на басу?», он ответил просто: «Привык». Ну, да ладно, довольно хвастаться. Всё это было несколькими годами позже.
А пока вернемся к Витьке.
Из того "школьного" репертуара особенно помнится песня Манкиз «Мэри, Мэри». Помимо того, что она мне сильно нравилась, с ней связаны некоторые довольно приятные перемены. Как-то, «сняв» на слух текст этой песенки, я попросил нашу учительницу английского помочь перевести. Англичанке такой подход к изучению языка очень понравился, и хотя перевод, кажется, не совсем удался, с тех пор мои способности на её уроках оценивались как минимум на балл выше.
Вообще в нашем классе из одиннадцати парней восемь или девять умели хоть как-то играть на гитаре. Однажды в раздевалке, освобожденных от физкультуры (кто форму забыл, кто по здоровью, кто просто прогуливал) нас оказалось человек семь, причем двое приперли гитары, мы с Витькой сбегали ко мне и принесли ещё три! (его гитара тогда тоже была у меня). Распределились, кто будет на ритме, кто на соло и вдарили «квадрат», даже девчонки из зала, как были в трусах и майках, прибежали, хотя для них мужская раздевалка – табу.
Окончание десятого класса, совпало с Виткиным переездом в другой район, - родичи получили новую квартиру. Конечно, он и после этого приезжал, и мы продолжали играть, но всё реже и реже.
Пора перейти к моей первой "группе". В то время я, «пролетев» в университете, учился в радио-механическом техникуме. В дальнейшем там тоже организовалась команда, но о ней позже. На тот момент, сразу после школы, я скорешился с двумя ребятами из нашего дома. Ходил с ними на танцы: в "Сарай" (ПКиО им. Бабушкина), "Крупу" (ДК им. Крупской), а самое то – в "Молоток" (ДК "Мир", тогда там Лира играла). Одного из них звали Сашка, а другого – Славка.
Славка этот обладал, а вернее страдал, странной физиологической особенностью, которую можно назвать «отложенным кайфом». Это выражалось в том, например, что после танцев (перед которыми в обязательном порядке «принимали на грудь») мы с Сашкой возвращались практически уже трезвыми, а Славку к этому времени как раз развозило.
По странному совпадению мы трое были почти одного роста (прям как Джон, Пол и Джордж). Сашка в детстве учился игре на кларнете, "на ритмЕ" он освоился быстро. И мы приступили к разучиванию репертуара. Славка постоянно присутствовал на репетициях. Гитара ему никак не давалась, и он решил стать ударником, тем более что был у него знакомый барабанщик игравший в какой-то команде (названия сейчас не вспомню). В качестве барабанов использовались кастрюли и крышки от оных.
Правда, от его «барабанов», а точнее от такой игры, толку было мало – стучал неритмично, порой, больше мешал. Но мы довольно лояльно относились к его «экспириенсам» - как-никак он был первым нашим слушателем, иногда восторженным. Играли мы в основном инструментал, причём зачастую вокальную партию исполняла соло-гитара, как например в песне из японского фильма "Сезон любви".
В то время кому-то из нас на глаза попалось объявление о наборе на подготовительные курсы по классу гитары в эстрадно-джазовое отделение музыкального училища им. Мусоргского. Занятия проводились по субботам в ДК им. Газа и стоили (как сейчас помню) 13 руб. в месяц.
Преподавателем был, как оказалось, довольно продвинутый в рок-музыке мужик лет сорока. Обычно после переклички, - а нас присутствовало, как правило, человек тридцать-сорок, - он врубал магнитофон и расписывал на доске «теорию», а затем и ноты одной из тех вещей, которые мы слушали и должны были разучить к следующему занятию. А слушали мы Криденс, Крим, Дип Пёрпл, Лед Зепелин, Юрайя Хип и т.п.
Вскоре нам выдали тёмно-синие студенческие билеты с фотографией, с печатью училища. На том фото я выглядел просто отлично: длинные волосы и вообще… Жаль, что потом, где-то через полгода, решив бросить курсы, мы тупо вернули «корочки» (до сих пор не могу простить себе). Последнюю из тех «билетных» фоток выпросила у меня тогда некая девушка Галя. Отказать ей было невозможно - она была моей первой женщиной.
Сначала на занятиях нам с Сашкой было очень интересно. Препод рассказывал много о рок-музыке, а иногда и о самих музыкантах, например, о выступлении Юрайя Хип, на котором он побывал (кажется, в Финляндии), причем по его словом музыканты этой культовой группы бухАли и дебоширили прямо на сцене. Много лет спустя, посмотрев (на видео) один из Пёрполовских концертов, я понял, что такое поведение вовсе не являлось чем-то особенным.
Но вернемся к подготовительным курсам.
Через месяц мы уже неплохо играли различные гаммы: блюзовую, мажорную, минорную, мелодическую, восходящую, нисходящую… Изучали основы импровизации, и уже пытались, с разным успехом, импровизировать по этим гаммам на практических занятиях. Надо учесть, что уровень гитаризма был у всех разный. Многие играли в серьезных, по нашим с Сашкой меркам, группах. А затем стало не так «вкусно» – пошло сольфеджио. С вокалом у нас явно были проблемы, да и готовиться к занятиям нужно было уже серьезно. На этом учеба и закончилась. Ушли мы сами.
Но наша «группа» не распалась, наоборот она пополнилась вещами Крим, Пола Маккартни, Криденс, парой красивых блюзов и даже медленной композицией из рок-оперы «Иисус Христос Суперзвезда». Польза от курсов всё же была.
Вершиной нашего успеха можно считать выступление перед деревенскими (и приезжими) девчонками, пришедшими вечером купаться на берег Волги. Тем летом мы втроём проводили отпуск в деревне Боброво, Калининской области. Жили в старой бревенчатой избушке, оставшейся после смерти моей тётки по отцовской линии. Правда, публика находилась на противоположном берегу. В нашей деревне молодежи почему-то совсем не было. Волга в тех местах не широкая и, судя по аплодисментам, слышно нас было не плохо…
Но время шло и постепенно наши репетиции стали превращаться в банальную пьянку. Мне это вовсе не нравилось. Общались мы реже и реже. Потом я откололся совсем.
До сих пор у меня сохранились наши, весьма несовершенные записи, сделанные на катушечном магнитофоне Чайка 66 (был такой – один из первых бытовых, хорошо хоть не 666). К сожалению, запись с этой небольшой бобины (180м, лента тип 6) уже вряд ли удастся перегнать на современный носитель, ввиду отсутствия в обозримом пространстве бобинника, да и лента наверняка осыпалась. Ну, да ладно. Не уверен, что прослушивание тех записей меня сейчас порадовало бы. Тем более что связь с остальными участниками полностью потеряна.
Где-то в тот период случился довольно забавный эпизод. Одной из белых ночей я был разбужен пением под гитару, отдававшимся эхом в тишине двора. Громкий, довольно приятный голос. А вот песня была совершенно незнакомой. Подойдя к открытому окну, я пытался рассмотреть местного «соловья», но «ветку», где он сидел скрывали кусты, ясно было только, что он там один. Бесплатный концерт длился довольно долго, но, в конце концов, как говорится, «иссяк Осипович Дунаевский» и я уснул с мыслью о том, что надо бы выяснить «что это было?».
Как назло в последующие ночи повторов не было, певец как в воду канул, вероятно, в другой двор. Однако через некоторое время я выяснил, что зовут его Валентин (именно Валентин, а не просто Валя, так он просил себя называть). А вскоре мы познакомились.
Он сидел с гитарой как раз на той самой скамейке в кустах. Валентин оказался довольно общительным парнем примерно моего возраста. Пел он песни только собственного сочинения, причем был о них очень высокого мнения, впрочем, как и о своих вокальных способностях. Уж не знаю кто (или что) подпитывал(о) в нем такое самомнение. Не удивительно, что предложение пойти ко мне и записаться было тут же принято.
Войдя, он поздоровался со всеми за руку (с мамой, тётей, бабушкой) при этом обязательно представлялся. Ту песню, которая мне тогда понравилась, напеть ему я так и не смог, похоже, заспал. Пришлось записывать всё подряд. Валентин очень старался, а голосовые связки у него, были действительно лужеными. После первого же куплета из кухни прибежала моя мама, но, убедившись, что всё в порядке, тихонько прикрыла дверь. Где-то после второй песни заглянула уже двоюродная сестра, а чтоб поднять её, привыкшую к громкой музыке, да ещё из комнаты с довольно хорошей звукоизоляцией (дом-то ведь сталинский), требовалось действительно нечто высокодецибельное. К сожалению, практически все песни «дворового менестреля» оказались очень похожими, а вот ту, что мне тогда запала, выловить из всего предложенного так и не удалось.
Некоторое время эта запись хранилась в моей пёстрой коллекции, правда, крутил я её всего пару раз, в итоге – «пошла под нож», вернее, под новый диск Deep Purple.
В те времена был ещё такой эпизод. У моего двоюродного брата Вовки, который на четыре года моложе, вдруг обнаружились способности к стихосложению. И, ознакомившись с десятком его произведений, я решил сочинить… рок-оперу. Естественно, под влиянием Jesus Christ Superstar.
Либретто, то есть тексты всех арий, конечно, поручались Вовке. Для начала нужно было определиться с темой, проще говоря, о чём будет эта рок-опера. У меня в голове вертелась одна идейка навеянная, безусловно, тем множеством фантастических произведений, которыми я зачитывался в детстве. Идея была в том, что можно представить феномен Христа и все его чудесные деяния так, будто он на самом деле был посланником высокоразвитой внеземной цивилизации. И, например, мог ходить по воде или воскрешать умерших, не благодаря чему-то сверхъестественному, а всего лишь пользуясь знаниями и технологиями недоступными людскому разуму.
Однако Вовка, к моему огорчению, неожиданно отклонил такую классную идею. Объяснил он это хоть и просто, но тем самым дал мне понять, насколько серьёзно он относится к нашему проекту. Оказалось, он ни много, ни мало, боится связываться с Церковью и быть осужденным всеми верующими (это в начале-то семидесятых!). При этом сам он был атеистом, во всяком случае, тогда у меня даже не было сомнений на этот счёт.
Ладно. Возражения были приняты. Да к тому же канва такой оперы виделась мне очень смутно, а Вовке подобный сценарий явно был не по силам - всё-таки он гуманитарий, а тут требовались знания не только технические, но и, как мне представлялось, даже астрономические!
В итоге, перебрав несколько вариантов, мы остановились на «Странствиях Одиссея». Это было значительно проще. Во-первых, Вовка увлекался тогда историей, в том числе и античной, во-вторых – сценарий-то, в принципе, уже написан. Нет, конечно, мы не собирались передирать Гомера. Брат смело взялся за написание текстов песен/арий. А я готовил «рыбу»…
Даже сейчас в старом блокноте я могу найти такие записи:
1. «Слушайте все» (ария Гомера)
/G/G/F/G/
2. «Отплытие» (ария Одиссея)
/Am/Dm/G/C/FG/CF/AmE/Am/
3. «Прощание» (ария Пенелопы)
/D/C/C/D/ Пр. /Em/Bm/C/D/
4. «Плавание» (ария Одиссея)
; /Am/Am+5/E/AmCEE/ Пр. /A/G/D/E/
Право, не затейливо. Но всё-таки что-то уже было!
…И тут брата забрали в армию.
На этом идея рок-оперы была похерена. Но точка в нашем сотрудничестве поставлена не была. Оно успешно было продолжено… спустя двенадцать лет. Но об этом позже.
История второй моей группы началось со знакомства с Петей, вообще-то звали его Вова, а Петров – фамилия, но для всех он был Петей. Познакомились мы в колхозе - туда засылали первокурсников поступивших после десятилетки.
Немного об обстоятельствах нашего знакомства. Колхоз, куда нас отправили в начале сентября 1971 года, находился в Выборгском районе Ленинградской области. Весь «десант» базировался в трёх точках, то есть в селениях: Барышево, Житково и Зверево. Последнее очень хорошо отражает не только дикость, труднодоступность тех мест, - всё-таки более 100 км от города по прямой, но и нравы местной молодежи (термин «сто первый километр» имеет место быть). Мы, если не изменяет память, попали в Житково.
Поселили нас в бараках с печным отоплением. За этим отоплением, конечно, должны были следить мы сами. Вроде бы всё просто, да не совсем, но об этом чуть позже. В первый же вечер нас радушно, нет действительно, встретили местные. Они пришли в барак и предложили скинуться на бражку, вернее, на песочек для неё. Все дружно сдали по рублю, прям как комсомольские взносы. Вскоре местные принесли к нам в барак уже «заряженные» огромные бидоны из-под молока, оперативно так всё сделали.
И вот через несколько дней, по-моему был выходной, пришли на совместную попойку, пожалуй, это самое подходящее слово. В то время я был уже привычный к спиртному, а вот некоторые из наших после первой-второй кружки браги в буквальном смысле слегли. Остальные потянулись в клуб, откуда призывно звучала музыка.
Помнится, сидели мы с одноклассником Гариком (я и в этот техникум поступил с ним за компанию) на клубной лавке, похожей на узкие нары расположенные по всему периметру, и мирно о чем-то беседовали, находясь в совершенно благодушном настроении после принятой браги.
Вдруг кто-то, возможно даже из наших, вызвал его наружу. Я не придал этому значения и продолжал с кем-то болтать. Спустя некоторое время Гарик вернулся, как мне показалось, с несколько растерянным выражением лица, и сказал, что меня там зовут. На вопросы: в чём дело и кто завёт, он ответил, мол, сам не знает – просили и всё.
Ничего не подозревая я вышел в тьму. Действительно, после довольно яркого света электрической лампочки ничего не было видно кроме клубного крыльца, на котором я и стоял. В этот момент кто-то позвал, и, сделав несколько шагов в том направлении, вдруг получаю сильнейший удар в скулу, и падаю. Я так и не видел бьющего, ни до, ни после удара. Молча поднялся и вернулся в клуб. Гарик пытался успокоить - мол, и ему досталось. Но всё же это было предательство (ведь мог бы предупредить), которое сильно надломило нашу дружбу. Конечно, в той ситуации он не смог бы это предотвратить, но, зная, что меня ждет, я мог хотя бы сгруппироваться и смягчить удар.
Вскоре к нам на лавку подсел местный «авторитет» - парень старше нас лет на десять. Чуть ниже расстегнутой верхней пуговицы нейлонового плаща выглядывало черное дуло обреза. Ей Богу не вру! Он начал говорить, что якобы, тот, кто ударил меня, просто обознался, и даже извинился за него. Потом спросил, играет ли кто-нибудь на гитаре (которая вдруг появилась). Я взял гитару. Мой репертуар, - а там были и блатные песни, - явно произвел впечатление. И этот местный заявил, что я теперь его кореш, и за это надо обязательно выпить.
Пришлось сбегать в барак за брагой. И очень вовремя, так как там едва не случилась беда: кто-то слишком рано закрыл печную заслонку, и набежавший дым разъедал глаза, было уже трудно дышать, а на кроватях валялись «вырубившиеся», человека три или четыре. Если б мы вернулись несколько позже, они бы точно угорели.
Короче, мы втроём: я, Гарик и Петя решили не возвращаться в барак, и, продрогнув за ночь в стоге сена, утром решили ехать в город…
В техникуме не поняли нашего «дезертирства» и хотели вернуть обратно. Лишь наличие на моём и Петином лице следов «гостеприимства» освободило нас от возвращения. А Гарику, у которого не было следов насилия, предъявили ультиматум, и он предпочел забрать документы. Такие вот были времена.
Но вернемся к Пете.
Он попал в параллельную группу. Иногда заезжал ко мне, учился брать аккорды. На втором курсе гитарная почва сблизила его с одногруппником Серёгой. Тот играл очень даже неплохо, а главное – хорошо пел. Раньше он был басистом в какой-то группе базировавшейся на одной «точке» с Кочевниками, знал несколько песен их репертуара.
Познакомившись, мы сразу приступили к делу. Как раз намечался техникумовский смотр местных ВИА, а таковых, вместе с нами, набралось аж целых три штуки. Серёга играл на басу и, как вокалист, был лидером. Он определял репертуар (петь-то ему) и даже показывал мне конкретные партии соло-гитары, которые я должен был сыграть.
Помню, Новый год мы (каждый со своей девчонкой) встречали у меня, и даже выступили перед соседями коммуналки, исполнив «And I Love Her», «У Высокого Берега» Кочевников и ещё что-то. Серёга пел Битлов на русском, тогда так было принято, даже на пластинках те же Весёлые Ребята и Поющие то ли Сердца, то ли Гитары пели битловские песни с синхронно-русскими текстами, причем, зачастую не соответствующими по смыслу оригиналам. От того выступления «перед публикой» у меня остались довольно тёплые воспоминания.
Приближалась дата конкурса. Мы с Петей прикупили электрогитары: я – мастеровую «доску», он – полудеку Музиму. Дома гитару подключить было некуда, пришлось купить «комбик», правда, для такого аппарата это слишком громкое название. Небольшой пластмассовый (!) ящик с огромной ручкой, и четырехваттным динамиком внутри, хрипел и вибрировал от малейшего прикосновения медиатора к струнам, приемля лишь тихое арпеджио сыгранное подушечками пальцев. Правда, в этом случае всё дело портил нудный, как зубная боль, фон. С гитарой тоже далеко не всё было в порядке, – она (всего лишь!) немного не строила по ладам, но это я понял не сразу. Как там у Высоцкого:
А тугая струна на лады, на лады
С незаметным изъяном легла.
Репетиции проходили в том же зале техникума, где и предстояло выступать. Появился барабанщик Сашка - довольно добродушный парень. Стучал он достаточно профессионально. Помню, предложил каждому из нас простучать кусочек solo drums с альбома Abbey Road (там, на второй стороне диска, его стучит, говорят, не Ринго, а сам Пол), из нас троих сходу никто не смог, хотя успешнее был Серёга. До сих пор я пользую иногда этот ритмический тест.
За несколько дней до выступления Серёга вдруг посоветовал мне срочно прикупить педаль «квакушку». На примочку у меня денег не было. И как-то само собой случилось - объявился новый гитарист (их же одногруппник). И гитара у него была получше, а главное – имелась в наличии злополучная педаль…
Через неделю свою «доску» я сдал в тот же комиссионный, где и брал. Даже получил небольшой навар. Туда же скинул и дерьмовый комбик.
После техникума по распределению я попал на «Ленинец». Молодежи в нашем отделе хватало. И идея организовать группу витала в воздухе. Желающие нашлись быстро. Для первой домашней репетиций барабанщик не требовался и мы втроём (я, Лёха и Саня) собрались… ну, конечно, у меня.
Незадолго до этого я спаял на работе «фузз», звучал он довольно прилично, но был пока без корпуса, просто плата с торчащими проводами. Попробовав варианты, решили использовать его на басу. Для этого пришлось мой звукосниматель перекинуть на Лёхину гитару (все три гитары были акустические) и подрубить к усилку проигрывателя «Вега».
Затем я предложил на выбор две придуманные недавно темы. Ребята выбрали «Ангелов». Текст песни был взят из какого-то номера журнала «Иностранная литература». Это был мрачняк. В нём фигурировали гробы, подвалы, ангелы. Сыгрались мы на удивление быстро и, не откладывая, решили записаться. К тому времени у меня уже был магнитофон Юпитер. Пустили фузированный бас по одному каналу, микрофон по другому. Саня играл ритм и пел. Я – соло, плюс бэк-вокал на припевах. Во вступлении и между куплетами мелодический рисунок моей гитары Лёха повторял на басу с небольшим запаздыванием, – получалось довольно интересно.
Потом я частенько крутил эту запись и все, кто её слышал, отзывались положительно. Один из таких «слушателей» мне так и не вернул ту плёнку. Как сейчас помню, – на другой стороне был записан диск «For all mankind» Кристи. Жаль. Я с удовольствием послушал бы ту нашу запись.
Вскоре к нам присоединился ещё один парень из отдела – барабанщик. Но буквально на второй репетиции в заводском клубе объявился некий хмырь в виде лица ответственного за клубную самодеятельность. Эта туповатая личность стала предлагать нам своё покровительство, от которого нельзя было отказаться, в противном случае репетировать совсем запрещалось. А требования этого «куратора» включали в себя некое непонятное обучение, которое он грозился организовать, и всякую ненужную нам муть, не говоря уже о репертуаре и подборе состава ВИА. В общем, мы плюнули и разбежались. В скором времени я перешел в отдел, который находился в другом районе города.
Теперь я работал в студии функциональной музыки. О такой работе можно было только мечтать. Через четыре года (уже оканчивая институт) я стал руководителем этой студии. А ещё через год, на работу в студию пристроил и Диму.
О Диме надо рассказать подробнее. Высокий худощавый парень, довольно симпатичный, во всяком случае, девчонки на него западали. С копной длинных вьющихся (как у раннего Макаревича) волос, да ещё с сединой. Но главное – он был лидером местно-заводского ВИА. Будучи по сути мультиинструменталистом, в группе он играл на гитаре и пел. К тому же он был замечательно-эрудированным собеседником, с ним было интересно поговорить на любые темы, да и общая культура была на высоте.
Конечно, мы много болтали о музыке, тем более что это подразумевалось самой работой. Не буду расписывать, в чем заключалась суть этой нашей работы, скажу лишь, что в последующем мы использовали некоторые собственные темы в качестве той самой функциональной музыки, и они транслировались по местному радио.
В те годы мы с Димкой действительно дружили. Я бывал у него дома, - он у меня. Мы часто ездили вместе на рыбалку. На репетициях его группы я уже не был гостем - был почти участником.
Как-то он принес на работу запись их репертуара. Послушали. Пел Димка, в основном, на английском: Дип Пёрпл, Лед Зеппелин, Криденс. Была и пара вещей Машины.
И тут я предложил ему писать собственные композиции (лично себя я совершенно не имел в виду). Димке идея понравилась. Не откладывая в долгий ящик, принесли из клуба (находился он двумя этажами ниже) электрогитару, бас, процессор, микрофон, ревер. И сразу приступили к записи песни «Театр». Я подрубил через усилитель свой самопальный ритм-бокс, Димка выставил нужный темп бочки… и понеслось.
Надо пояснить, на чем мы писались. Это был магнитофон «Вильма», приятной особенностью которого была возможность включать одну дорожку в режим воспроизведения, а другую, одновременно, - в режим записи. Таким образом, появлялась возможность наложения. Других советских магнитофонов с этой замечательной функцией что-то не припомню.
Итак, первым треком с драмм-машиной писалась ритм-гитара (Димка играл на двенадцатиструнной акустике) и, чтобы немного оживить звучание электронных барабанов, он попросил меня постучать на чём-нибудь, выделяя доли. Под руку подвернулась бутылка из-под пепси-колы, и я отстучал по ней обычным карандашом. Как ни странно, на записи звук получился довольно оригинальный. Затем Димка наложил партию баса, следующей была электрогитара, пропущенная через фэйзер, с приличным и довольно вкусным куском импровизационного соло. Завершили дело парой вокальных дорожек, спел он очень хорошо.
Далеко не всё писалось с первого раза, поэтому запись этих пяти дорожек растянулась на два дня. В итоге получилось очень даже неплохо. И сейчас слушая и сравнивая её с другими, я ставлю ту вещь и по качеству и по содержанию чуть ли не на первое место, хотя записали мы в студии в течение почти трёх лет не менее сорока песен.
Следующим был «Блюз», так же как и «Театр», на слова Гумилева. В этой теме я играл на губной гармошке. Димка удивлялся, при всех его музыкальных способностях с «губняком» он не дружил. К моему разочарованию, как потом выяснилось, авторство этих двух песен Димке не принадлежало, - песни были написаны неким руководителем группы, где он когда-то играл. Но зато все последующие песни были нашими собственными.
Мой двоюродный брат, - о котором я рассказывал выше, - в то время писавший стихи и прозу под псевдонимом Владимир Крестовский, как-то подарил мне целую кипу листов со стихами. На эти тексты в дальнейшем была написана добрая половина наших песен. Года через два я презентовал Вовке кассету с записью некоторых наших песен на его тексты.
Свою первую собственную песню Димка записал уже по другому алгоритму.
Захотелось живых барабанов (абсолютно правильно). Мы спустились с магнитофоном в клуб, поставили барабаны, тарелки и он простучал (а я записал) нечто мне тогда совершенно непонятное, что потом обросло кучей партий (все они писались уже в студии) и превратилось, в конечном счете, в песню «Вербное воскресенье» (слова Крестовского). Это была первая Димкина тема.
Следующей была моя, - та самая «Ангелы», которую я когда-то записывал с Лёхой и Саней. На этот раз все было намного солиднее. Я решил немного усложнить её, и к имеющимся куплет-припевам добавил вставку, состоящую из ритмически-маршевого проигрыша в стиле «Болеро». Запись начали в клубе, сначала Димка сыграл всю канву на концертном рояле, включая собственное вступление, придуманное им тут же. При этом из своей «коморки» вылез завклубом по прозвищу Каблучок. Крутясь около нас (а надо сказать, он хорошо знал и очень уважал Димку) всё спрашивал «чьё это?», «кто автор?». И когда Димка кивнул в мою сторону, тот даже не сразу поверил, но, поняв, что это не шутка, стал в восхищении трясти мою руку.
Следующей дорожкой здесь же в клубе записали барабаны, Дима отстучал очень грамотно. Остальное писали в студии. Весь инструментал я доверил Диме, а сам записал вокал - аж четыре дорожки! Вокальных партий было две, но каждая мелодическая линия дублировалась. Второй голос вступал раньше, чем оканчивалась мелодия первого, по принципу канона (как потом просветил меня музыкально образованный барабанщик Димкиной группы). И, так как все четыре голоса были записаны с ревером, а вообще песня включала в себя восемь (!) дорожек (что требовало многократной перезаписи), качество окончательного продукта оставляло желать лучшего. И это было заметно. В дальнейшем я отказался от такого количества наложений. Текст этого варианта тоже тогда был немного изменён. Я чуть смягчил его, заменив «гроб с черною каймою» на «Тень Скорби над Землею». Теперь эта песня так и называлась.
Как я уже упоминал, за три последующих года мы записали в нашей студии около двадцати моих и примерно столько же Димкиных песен. Часть из них исполнялись на концертах Диминой группой «Пять углов». В их репертуаре были три мои песни. Одно время я даже хотел «встать на ритм» в этой группе, но как раз тогда попал в больницу с сердечной аритмией, - не держало сердце выброс такого количества сценического адреналина.
Некоторое время я был у них звукооператором (и даже получил, как участник группы, почетную грамоту). Выступали в заводском клубе, иногда даже вместе с Аквариумом и Телевизором.
Как-то Коля Васин (известный в Питере битломан и битловед) замутил в нашем клубе один из своих битловских праздников, кажется, в честь дня рождения Харрисона. После концерта – застолье...
Дорогущие васинские диски Beatles целый месяц валялись у нас в студии. Жаль, потом он всё-таки вспомнил о них.
Около полугода наш клуб был репетиционной точкой «Телевизора». Бэк-вокал в одной из песен я записывал через их цифровой ревер (крутая штучка по тем временам).
В общем, существовал такой проект под названием «Субфебрилитет», состоящий из трёх участников (я, Дима и Крестовский). Двенадцать своих песен я оформил в сборник и даже оцифровал недавно. Это и была моя четвертая группа, вернее проект.
Долго ещё я поддерживал контакт с Димой. Заезжал, лет десять назад, к нему домой, - сына возил посмотреть «как люди играют». У Димки стоял синтезатор Yamaha. Помню, играли мы тогда «Maybe I’m A Leo», «Highway Star», «National Acrobat», поимпровизировали немного. Даже сын пытался что-то «ковырять» – он тогда только-только начинал учиться играть на гитаре.
Теперь он давно уже «переплюнул» отца. Играет сейчас в клубах на соло-гитаре в составе готик-металл группы. Но это, как говорится, уже другая история.