“В настежь распахнутое окно залетели капли дождя, было утро часов пять и не более. Небо заволокли тучи, и его свинцовая тень укрывала все еще спящий город. Я не находил слов, чтобы передать то странное чувство необъяснимой тоски, с которым я так трепетно следил за происходящим: чуть слышное щебетание птиц, шум воды под колесами редких машин. Что, что заставляло сидеть меня на подоконнике и внимать эту картину. Не знаю, но в этом был какой-то странный смысл. С каждой секундой я все больше проникал душою к этим простым незамысловатым звукам, что в них было такого завораживающего. Может это просто озон, наполнивший воздух свежестью; а я все больше искал предлог, чтобы уйти, но так и не мог придумать ничего вразумительного.
Прекрасное утро, а ты, ты спишь, и что тебе сниться. Я смотрю на тебя: на эти губы, длинные завораживающие ресницы, огненные пронзившие мне сердце волосы, в беспорядке лежащие на твоей голове, на вздымающуюся грудь под тонкой простынею. О боже, я наверно, снова в тебя влюбился и никогда не скажу тебе ничего подобного. Просто возьму и отодвину защелку двери и, слегка скрипнув петлей, снова закрою ее. Я сам не хочу уходить, но разум велит мне послушаться. Правда, о каком рассудке может идти речь, когда ты здесь, такая красивая и нежная.
И я поворачиваю на кухню, как всегда спотыкаясь о старый табурет, оглядываюсь, ты спишь. Боясь разбудить, я аккуратно зажигаю газ на плите и ставлю чайник. Я до сих пор не научился варить кофе, а как все же было приятно тебе проснуться от прохлады осеннего утра и горького аромата кофе. Но, увы, так, как делаешь его ты, у меня не получится, я сожалею об этом, сожалею о том, что у меня нет роскошного букета роз, чтобы подарить их тебе, нет кофе, и сахар уже давно закончился. Да и вообще когда я в последний раз говорил тебе что-то искреннее и теплое, что просто люблю тебя.
Да, я стал в последнее время сентиментален, старею, проблески седины, да и лысина уже светит на затылке. А ты, ты все такая же глупая девчонка, которой я тебя повстречал. Ничто не меняется.
На площадке застучат чьи-то шаги, залает соседский пес, будь оно не ладно, но вроде все стихло и снова слышен дождь, играющий по карнизу.
Еще с вечера заказан билет на самолет, и я должен лететь, но я не хочу прощаться, не хочу видеть теряющиеся на горизонте посадочные огни. Скоро приедет такси, шофер посигналит, торопя меня, а я в плаще, укрываясь пустым чемоданом от дождя, впрыгну в мягкое сидение волги, и глушитель, выдавив последний залп, навсегда оставит тебя в прошлом. Замелькают огни кольцевой как всегда, обгоняя время, я едва не опоздаю на рейс. На досмотре задумавшись, не услышу вопроса работника службы безопасности, он, ругаясь, махнет на меня рукой, и я пойду на встречу стеклянным витражам, за которыми гудят старые моторы 134-ых на посадочной полосе, напевая крутящуюся на языке песню с магнитолы таксиста. Простые, не затертые стихи какого-то барда, что любят слушать на доживающей свой век пленке все местные водилы. Как мне всего этого будет не хватать.
Давно уже перестанет казаться, что это все сон, и я никуда не лечу, но вежливая стюардесса предложит, как это не смешно, кофе, я соглашусь на чашечку, например у нее дома. Она, покраснев, протянет мне фарфоровую кружку с дымящимся напитком и покатит дальше свою тележку; а я буду глядеть ей вслед, очаровываясь стройными ножками, под синей до колен юбкой. Не ужели я так скоро забуду тебя, нет, в памяти моей мелькает твое отражение, но оно все так же отдаляется, как эта бортпроводница с тележкой, до верху набитой пиццей и разного рода закусками.
Я уставлюсь на эту весьма симпатичную девушку с прозрачно голубыми глазами, наверное, такие и должны летать в небе, ведь все прекрасное должно быть вместе, как джин с тоником, медленно таящий в моей руке. Я шлепнусь, обязательно шлепнусь, слетев с уютного кресла бизнес - класса прямо на глазах в полудреме летящей публики. Легко сказать, что я буду, не вполне адекватен в своих поступках, так как буду весьма пьян и очень сильно, еще за буфетной стойкой аэропорта я распечатаю бутылку скотча с этими проклятыми “бразерз” на этикетке. Все та же стюардесса усадит меня обратно и попросит не буянить, а я лишь спрошу, как слегка опустить спинку кресла, так как сам уже не смогу нащупать заветную ручку. Она наклонится, угождая моей прихоти, а я довольный воткну свои усталые глаза в ее весьма нескромно расстегнутую блузку, пересчитывая рюшечки на ее б…бл…бюз…блюз…даже выговорить не могу.”