В конце 90-х годов я застрял в одном провинциальном украинском городе. Это не входило в мои планы, но действительность оказалась сильнее, и вместо ожидаемой ослепительной траектории: университет - столица - слава, я торчал здесь, зарабатывая на жизнь тем, что писал для крошечного рекламного агентства различные тексты.
Агентство наше было до того мизерное, что не имело даже своего офиса, и работы наши мы, четверо литагентов, приносили к директору домой. Здесь мы томились в ожидании денег, пили дрянной чай, вели тупые разговоры с женой директора, играли с его детьми, пока директор, медлительный квадратный мужчина, читал наши опусы.
Как все молодые люди, я был сосредоточен на себе безраздельно, не замечал, как живут другие люди, от чего они страдают. Единственное, что меня поглощало в то время: заработок. Я писал, как ошалелый, бегал к заказчикам в нелепой надежде заработать кучу денег. Как-то после очередной выплаты мы - четверо агентов - договорились зайти в ближайшую пивную и пропустить по сто граммов. За водкой завязался общий разговор и из реплик своих товарищей я узнал кое-что о жизни нашего директора - его звали Петр Семенович Вуй - и его жены (он женился сравнительно недавно и не в первый раз).
- У него дела плохи, - авторитетно заявила специалистка по рекламе в стихах Тамара, - Веди жена директора Галя - абсолютно фригидна. Она ненавидит любовь. Редактор внушает ей отвращение. Она с трудом терпит его ласки...
- Ну и что? - спросил я .
- Как то — что? Половина твоих текстов построена на обыгрывании темы любви. Помнишь, как ты прочувственно написал о лифчиках? "Песнь торжествующей любви"! А тут у тебя под носом происходит такое...
Я отмахнулся. Куда больше меня волновало другое: то, что по всем признакам я не создан для работы рекламным агентом. Я, например, не люблю общество других агентов. Меня раздражают их типичные черты: напористость, неуемная энергия, болтливость. Но ведь я здесь временно...заработаю денег и брошу это дело... От этой мысли я развеселился.
Через некоторое время у нашего агентства появилось помещение под контору. Переезд туда все откладывался, видимо, там делали ремонт. Тут самое время немного рассказать о себе.
В то время я жил с женой и тещей. Они доставали меня так, как могут доставать милые, интеллигентные, любящие женщины. Свет от меня "заслонили четыре огромных крыла: Любовь, Забота, Интерес к Моим Делам и Ненавязчивый Контроль. Свои поделки я набрасывал в общественных туалетах, поскольку в доме у меня не было своей комнаты. В день, о котором я сейчас расскажу, у жены и тещи было хорошее рабочее настроение. Они затеяли ремонт и хотели увлечь меня побелкой потолка. Все общественные туалеты по какому-то совпадению оказались закрытыми на ремонт. Тут я вспомнил о новом помещении и позвонил редактору, чтобы спросить, нельзя ли там поработать.
Он помолчал. (Тайна выеденного яйца, маккиавелиевские секреты вокруг дырки от бублика, загадочность и тому подобные трюки - конек нашего Вуя.)
- Ладно. Поработай. Но никому об этом не говори и не зажигай свет. Не надо, чтобы тебя там увидели. Там есть свечи, воспользуйся ими.
Новое помещение стояло на отдаленном пустыре и, кажется, раньше было складом. Меня поразила атмосфера грусти и заброшенности. Почему-то пахло ладаном. Может быть, еще до того как стать складом, это была церковь. Постройка очень старая. А, ладно! Главное - я, наконец, один. Боже, как хорошо! Я нашел свечи, зажег их и расставил на полу вокруг высокого стола. Пора приниматься за работу. Вдруг идеальную тишину старого склада нарушил шум. Кто-то пытался открыть дверь снаружи. Бомжи? Воры? Но я запер дверь на ключ, он у меня. Наконец, дверь отворилась. Человек вошел и двинулся в мою сторону.
- Галя? - удивленно воскликнул я. Это была жена редактора. Она приблизилась ко мне. Хотя в пустых разговорах с ней я провел десятки часов, я раньше никогда не обращал на нее внимания. В полумраке, при свете свечей, я увидел, что она очень бледна, что глаза ее выпучены, руки худы и темный лак делает их похожими на руки трупа с почерневшими ногтями. Мимика ее была малоподвижна и резка, как и движения, казалось, будто ее заставляют шевелиться удары электрического тока. Все это я разглядел в одно мгновение и почувствовал необъяснимую тревогу и страх, но овладел собою.
- Что ты здесь делаешь? Вместо ответа она взяла стул, уселась напротив меня, закурила и, наконец, вперила в меня взгляд своих стеклянных глаз.
- Хома, - ничего не выражающим, тусклым голосом сказала она. -Мне так одиноко. Так холодно. Мы поругались с Петей. Я подслушала ваш разговор и пришла к тебе.
Говоря все это, она в упор смотрела на меня и, очевидно, ждала сигнала, чтобы приблизиться. Подойти ей мешали свечи, расставленные вокруг стола.
- Да я бы с удовольствием поговорил с тобой, Галя. - как ни в чем не
бывало заявил я. - Но мне нужно быстро сделать свою работу.
- Жаль. Ведь ты мне очень нравишься, Хома. Мне нравится, что ты приходишь к нам. Ты - такой живой. Такой остроумный. А я, я, Хома, нравлюсь тебе?
Ее глаза светились страшным светом, как гнилушки на болоте, волосы встали дыбом, рот усмехался в похотливой гримасе. Она вся сжалась для стремительного прыжка.
- Конечно, Галя. Ты - очень хороший человек, настоящая боевая подруга нашего любимого всеми Петра Семеновича.
Она заскрежетала зубами.
- Причем тут эта жирная свинья? Я его ненавижу! Он умертвил меня. Заткнул-мне рот деньгами, задушил долларами. Я погибла! Я - не живу. Он приходит ко мне по ночам и терзает мое холодное тело. Но ты - совсем другой, Хома. Я хочу тебя! Приди ко мне! Но где же ты?
Я сидел под столом, куда со страху уронил ручку, и думал, как мне выбить из Гали нелепую идею переспать со мной. Я не мог овладеть ею сейчас, в этом пустом складе, потому что вообще не хотел овладевать ею. Я - верный муж, хотя и люблю за кружечкой пивка поболтать с друзьями оВ" оргиях и оргазмах. А если бы мне и пришла в голову фантазия изменить своей доброй жене, то, уж конечно, не с Галей. Она и раньше меня не привлекала, а теперь, когда понял,что она похожа на оживший труп - и подавно.
- Галя,-как можно спокойнее сказал я. - Ты лучше иди домой. Мне правда нужно работать. Уже очень поздно. На улицах темно.
Вместо ответа она уронила голову на руки и зарыдала, в то время как я дрожащей рукой строчил текст имиджевой рекламы, где восхвалялись преимущества вечных батареек. Она плакала и плакала и, наконец, я не выдержал.
- Ну, перестань, успокойся, -сказал я и, забывшись, протянул руку через стол и погладил ее по голове.
В следующее мгновение Галя с неестественной силой перемахнула через разделявший нас стол и, буквально, вцепившись в меня когтями, начала целовать взасос. Полностью утратив волю, я позволял раздевать, целовать, мять себя. Нельзя сказать, что я совершенно ничего не соображал. Парализовало меня скорее бурление противоречивых мыслей в моем мозгу.
Талантливый- то я талантливый, а что толку? Все равно без покровителя - ни шагу. Мне нелегко было получить эту работу, и здесь же я очень хорошо понял, что недостаточно просто хорошо писать заметки и сдавать их для публикации. Таких, как я - очень много, а преуспеет тот, кто успеет понравиться. Все, о чем я говорю, правильно оно или ложно, складывалось в моей голове день за днем, месяц за месяцем. Галя имеет огромное влияние на моего шефа. Оттолкни я ее сейчас - и завтра меня вышвырнут на улицу. А если
я сделаю то, чего она добивается — могу работать в агентстве долгие годы и жить припеваючи... Эти мысли пронеслись в моей голове за то ничтожное время, пока Галя раздевалась и раздевала меня, прижимаясь к моей безволосой груди своей- плоской и обвисшей. Э, да чего уж там! Я сказал своему половому органу: "Встать! Смирно!" - и через секунду Галя уже ерзала на нем. С той минуты, как я принял решение о линии своего поведения, для меня все было легко: половой акт, кульминационные поцелуи, дежурные слова о том, что она давно мне нравилась, но я боялся в этом сознаться.
Мне пора! — прошептала Галя. - Он может хватиться. Он ведь ужасно ревнив.
Она быстро оделась, выдала мне еще пару многозначительных взглядов и фраз и ретировалась. Я остался один с чувством глубокого удовлетворения, знакомого каждому молодому карьеристу после удачного верного шага. Внезапно я опять услышал какой-то шум. Галя решила вернуться? Я поднял глаза - передо мной стоял Вуй.
"Петр Семенович! Видел ли он то, что сейчас здесь происходило? Как он вошел? Через окно?"
Вуй взял стул и уселся там же, где двадцать минут назад сидела Галя.
- Хома, - сказал он. - Я просто так зашел. Что-то мне стало грустно. Я ведь, в сущности, одинок, Хома. А ты, ты ведь мне нравишься. Как журналист, но, главное,как человек. Ты такой живой, такой остроумный. А я. Я, Хома, нравлюсь тебе?
В следующее мгновение он оказался рядом со мной. Вуй положил мне руки на плечи, глубоко затянул в таза и поцеловал взасос. Я оцепенел. С одной стороны, я никогда еще Не делал этого с мужчинами... но если подумать. .. то ведь, в сущности, общество мужчин всегда казалось мне интересней женского... и потом, от редактора так много зависит в моей судьбе... конечно, я могу сейчас остановить его, и что же дальше? Конечно, наш рекламный вестник - не Бог весть что, но, редактор говорит, что у нас есть влиятельные покровители, спонсоры, перспектива... Да что там, была не была... Через мгновение я дал ему расстегнуть мои брюки и развернуть меня задом. Это было несколько неудобно, поскольку я выше редактора, но в конце концов у него получилось. После чего мы обменялись нежными поцелуями и, кстати, я сказал, что он давно мне нравился, но в силу природной застенчивости я стеснялся дать ему понять это.
- Дурачок! - ласково сказал Вуй. - Ну, ничего. Лиха беда- начало. Зато сколько у нас еще впереди!
Через месяц агентство Вуя было закрыто ввиду того, что тираж рекламных вестников, хоть и ничтожно малый, и тот совершенно не распродавался. Ничто не помогло — ни то, что я с четвертого класса СШ мечтал быть журналистом, ни броские заголовки, ни актуальные темы репортажей. В очередной раз придя на работу, я обнаружил, что дверь агентства опечатана, а работодателей моих и след простыл. Итак, я остался без работы. Ну, ничего, опыт работы у меня есть, таланта не занимать и я обязательно что-нибудь придумаю.