Мы сидим друг против друга в напряжённом молчании. Идёт изучение повадок, настроения и характеров. Я, как более младший и в роли гостя, опустив глаза в книгу и только периферийным зрением улавливающий изменения окружающей обстановки. Он, как более старший и на правах хозяина – направив свой испытующий взор из-под прищуренных век прямо на меня. Я чувствую неловкость, он – недоверие.
Медленно, как бы боясь возражения, он произносит:
- Я дам тебе еду домой. Это очень хорошая еда. Кошер. Отличная кухня.
- Я знаю, спасибо. Я возьму её. Я люблю кошер.
Я не возражаю.
Тремя часами раньше он пытался меня угостить обедом, но я отказался по причине голодания. Я не думал, что мой отказ будет воспринят с такой болью и непониманием. Казалось, я задел самые глубинные его чувства и все последующие три часа он повторял: «Это немыслимо, это глупо!» Он пытался выудить у меня телефон жены, чтобы пожаловаться ей на моё поведение, угрожал звонком в полицию, и, в конце концов, вызвал на помощь внука.
Внук, молодой красивый еврей с бородкой вот только начавшей пробиваться на его щеках, сказал мне:
- Не волнуйся, в этом нет твоей вины. Он пережил Холокост, трое его детей голодали, а потом были убиты. Он не понимает, зачем голодать добровольно. Извини.
Я недоуменно сажусь на диван, закрываясь от мира книгой, и не в силах совладать с тем, что мое сугубо личное дело – голодание, могло стать причиной боли совершенно незнакомого мне человека.