Стая голодных «зверей» быстро настигала его сзади. Они бежали вслед за ним, издавая вопли, крики, рыки. Пытаясь нагнать его, свалить на землю, испробовать на нем свою звериную силу и свои грозные «когти».
Он бежал со всех ног, тяжело дыша, умирая от испуга, крича, зовя на помощь. Но это лишь сильнее заводило «зверей». Один из них замахнулся битой и вонзил ее в подколенный сгиб своей «жертвы».
Мужчина потерял координацию и рухнул на землю.
– Не-е-ет… – завопил он.
Несколько пьяных подростков, словно голодные хищники, набросились на него сверху.
Вне себя от злости, которая выплескивалась через край наружу, они стали избивать мужчину. Старый БОМЖ не мог сопротивляться, напор молодых и отчаянных «зверей» был слишком силен. Пьяные и не совсем умные, они пытались выместить на нем все зло, что им когда-либо причиняли взрослые. Крепкие «стальные» кулаки врезались ему в лицо, в пах. В живот, в грудь. Кулакам помогали бейсбольные биты, которыми «парни из стали» огревали старика.
– А-а-а… – завопил бомж, когда бейсбольная бита в очередной раз обрушилась ему на спину.
Это еще сильнее разбудило в подростках рефлекс хищников.
Они били, били, били. А он стонал, а он кричал. В темноту ночную рядом где-то поезд заезжал. А они били, били, били – один битой, второй – ногой, чтоб на следующий день пришел другой, совсем иной. И они готовы были избить каждого, кто придет в «их» двор. Каждого, кто ступит своим сапогом на «их» землю. Каждого, кто не с ними. Им просто хотелось кого-то избить, убить, покалечить. Так в них говорила их зверская природа…
Наконец, град ударов стал стихать, да и сами удары становились все слабее и слабее. Попинав еще немного, «ребятишечки» стукнули, очевидно, на прощание, бомжа пару раз деревянной битой по голове и, сбившись в кучку, что-то рыкнули на безмолвно терпящего боль бедолагу.
…...
– Будешь еще? А? Будешь еще сюда соваться, гнида помойная?!
– Неа..
- Ты че, п... ор, наш раойн собой засоряешь?..
- ...
- На, на те, с... ка, на. Получай, урод...
- ...
– Больно? Ну ниче, до свадьбы заживет. Будем…
– И что только за люди?! – возмущался вечером бомж, вернувшись «домой» и потирая многочисленные ушибы, синяки и ссадины, да смывая запекшуюся кровь с грязного лица, рядом сосед разливал паленую водку по немытой таре.
– Люди? Люди, ха, люди… – усмехнулся второй бомж, глотнув тепленькую. – Люди тут больше не рождаются, Михалыч. Здесь зверей выращивают. Да. Надо идти отсюда, Михалыч, идти куда подальше, чтоб все оставить, чтоб все позабыть…
– Так куда ж нам идти?.. – оторвавшись от грязной кружки, удивленно вопрошал второй бездомный мужичок, облизывая свои облезающие губы и поправляя на себе старенький, как и он сам, облезлый тулупчик.
– Куда-нибудь. Куда-нибудь, но идти. Если куда-нибудь идти, то куда-нибудь да придешь. Да. Так мама говорила… до того, как… умерла… – бомж опустил глаза и, пустив скупую слезу, ушел в долгое странствие по своим годам. Воспоминания больше причиняли боль, чем наполняли душу спокойствием и умиротворенностью…
– От себя сбежать хочешь?.. – не моргая, смотря прямо на него, спросил вдруг второй бомж, поставив кружку на пол. – От себя не сбежишь. Как не беги, куда не беги, лучше, чем с друзьями – нету в жизни пути…
– А это кто сказал?..
– Пушкин, хе-хе… – засмеялся старичок. – Да никто не сказал. Сам придумал, только что. Я ж раньше, милок, стихи сочинял… и песни. Да. В фольклорном ансамбле участвовал. У нас тогда группа была – «Самоцветы». Нет, не «Самоцветы», а как-то по-другому. «Радуга» что ль?.. – задумался старичок, облизнув губы. – Да. Ну. Не важно. Главное, что по всему Союзу мы разъезжали с концертами, в Москве концерты давали, а потом…
Старик замолчал.
– А что потом?..
– А потом, она умерла, Союз развалился, я обнищал, потерял дом, попал на улицу – все потерял, все в один миг… – старик сделал паузу, размышляя о чем-то о своем, и печально вздохнул. – Да.
Бомж подвинулся к нему поближе и, разлив водку по стаканам, поднял свой. Старик все сидел в задумчивости. Не дожидаясь его, бомж глотнул «церки», согревшей его организм, и, встав с пола, пошел собирать вещи.
– Проснулся как-то утром и… – старик снова замолчал, но потом снова стал рассказывать. – Как будто ничего и не было…
– Бывает. Жизнь сурова, суровее могилы… – донеслось из угла.
– Но все хотят жить, никто не мечтает о могиле, о теплом гробе, о глубокой могилке и правильном, залатанном холмике над головой. После смерти тебе уже по фигу где ты лежишь, как тебя пожирают черви, кто лежит рядом с тобой, тебе б лишь бы не валяться в каком-ть «парашном» отстойнике с перерезанным горлом да не висеть на большом старом дубе высунув язык. А остальное? А остальное – уже ник-че-му…
– Прав. Как всегда, ты прав, Михалыч… – ободрительно кивнул БОМЖ, собирая свой походный узелок и прощаясь с грязным попугаем Антошкой, которого он выходил, после того, как того выкинул на улицу какой-то озлобленный «новый русский», не пожалевший беднягу с переломанным крылом. Тот валялся в луже посреди дороги, когда он нашел его. Какая-нибудь иномарка в скорости все равно сломала бы ему шею, проехавшись по нему колесом. А он приласкал его, его выходил, кормил последним, что было у самого. Михалыч пару раз хотел его выкинуть, еще больше раз он хотел его сварить в суп. Но ОН не дал ему бедняжку Антошку, умеющего напевать «Столичные вечера» и ласково произносить «Все будет хорр-ро-шо!» в самые плохие минуты.
– А она ведь тоже хотела жить… – смотря прямо перед собой туманным взглядом, словно пытаясь уловить что-то вдали, там, в стене, где никого нет, где никто не живет, но все равно, что–то можно усмотреть, там, вдали, прошептал старик
БОМЖ уже не слушал его.
Забившись тяжелым кашлем, он харкал кровью где-то за углом. Узелок, сделанный из разорванной скатерти которую он взял у одной доброй. Но глупой, как он считал, женщины. Весьма привлекательной телочки, блин, которая притаскивала разный ниому не нужный хлам на их «стоянку». Выискивала бездомных бомжей, кормила их теплым обедом, давала старые вещи, весьма хорошего качества очень удобную и совсем не рваную одежду.
– Ну и кто она? А?.. – всегда спрашивал у него старик Михалыч.
Он никогда не знал, что ответить старику.
- Кто она после этого?!
- ...
- Мало кто из «умных» так поступает. Все ненавидят бомжей, все их боятся, все их бьют. Боятся и бьют. Люди боятся, поэтому они бьют. Поэтому они убивают. Поэтому мужчины бросают своих женщин, а «свои» женщины бросают, убивают, забывают своих детей.
- ...
- В мире, где все свои, где все друг другу братья, братья и сестры продолжают убивать, бить, избивать, унижать друг друга, издеваясь на чувствами и душами. Лирика сердца пытается остановить разум, но люди – заложники разума уже давно не слушают свое сердце, они лишь мучают свою душу.
- ...
- Они верят в бога, бога, который говорит им – «не убий», «не укради», «относись к другим так же, как хочешь, чтобы другие относились к тебе», но кто слушает бога. Кто внимает к его мудрым словам. Уже одно – «верить», верить в этого самого бога для «заложников разума» – уже большое достижение. Люди считают, что убийство, кровь, кражу, воровство, лютость, ненависть – все, все, все это можно замолить своими молитвами и походами в церковь.
Тяжелый кашель не давал ему покоя, кровь оросила грязь под его ногами. Бомж утер рот рукой и, присев на корточки, тяжело дыша, облокотился о стену.
– Мы тогда были так молоды. Ничего тогда не хотели, но все, все могли. Хотя нет, хотели, хотели петь, петь хотели, и ведь могли ж. Петь хотели, танцевать хотели, а еще хотели пожениться, создать семью, вырастить детей, и очень-очень хотели занять первое место на областном музыкальном фестивале… – продолжал старик, не отрываясь от созерцания стены. – А они… Звери…
– Заклинило… – подумал бомж и, взяв свой узелок, направился к выходу.
Он не слушал как Михалыч замолчал, не видел его стеклянных глаз, печально смотревших на голую стенку, не видел губ, с которых тонкой струйкой стекала кровь. Он просто шел, спокойно шел по направлению к ближайшему вокзалу, чтоб навсегда оставить этот город, чтоб навсегда оставить этот мир, в котором живут одни лишь звери…
Он поворачивал по направлению к железнодорожным путям, не зная, что ждет его там за поворотом, что уготовано ему судьбой. Сегодня было 1 апреля 2004 года, это он точно знал. Это был хороший день, чтоб уйти от старой жизни и начать новую.
БОМЖ спокойно влился в толпу людей и зашел на перон.
написано: 19 февраля 2004 года.
E-mail: D.O.G-85[собака]mail[точка]ru