Словно изнасилованный жук, я карабкался по длиннющему переходу на Павелецкой. Секундная стрелка щекотала нервы. Отмеряя сектора циферблата, дергалась, спеша перевалить за полдень.
Какие-то трубадуры играли «Шербурские зонтики», ловя мелочь и заплывшие безразличием взгляды прохожих.
Я остановился. Лицо одного из музыкантов показалось знакомым. Черт возьми, парень, где я мог тебя видеть? Этот чуть сгорбленный нос, прическа ежиком, оттопыренные уши… где мы встречались раньше?
Я было дернулся к группе игравших, потом осадил и попятился назад. Развернувшись, бросился по переходу. Арчи-Фред. Для одних – Арчи, для друзей – Фред, а кому-то просто Александр Альбертович. Учитель литературы средних классов.
Да-да, помню как у школьного подъезда, перекатываясь с мысков на пятки, заложив руки за спину и плотно закусив сигарету, ты сказал: «Испортил такую песню. Мудак!» мы как раз проходили «На дне». О, да! Я помню тебя!
Помню, как мы собирались в кабинете биологии, - приносили гитары. Арчи выбил из директрисы разрешение организовать кружок игры на гитаре или что-то вроде того.
Арчи показывал нехитрые гаммы. Те из ребят, кто звал его Александр Альбертович, выстраивались полукругом и жадно внимали советам.
Я и еще двое горемык рылись в коробках – искали марихуану. В кабинете было три шкафа доверху набитых альбомами с гербариями. Вечер медленно шел к концу. Мы работали без перекуров. Открывали коробки, вытаскивали альбомы полные разных трав и растений. На корешках стоял год заполнения. Некоторые из них датировались 88, 84, 81 – годом моего рождения. Гербарии рассыпались в руках. Ладони, покрытые царапинами и потом, невыносимо зудели.
Уже и не помню, сколько точно коробок пришлось разворошить, но старания были вознаграждены. Кустик конопли, сантиметров двадцать в высоту, раскинув свои длинные листики, смотрел на нас из-под кальки.
Раскурив его на троих, мы ничего не почувствовали, кроме жуткого першения в горле. Следовало иметь по семь таких кустов на человека. Несколько напрасных часов стараний.
Кончились уроки музыки, - я там больше не появлялся, не видел результата.
Сколько лет прошло? Десять? Почти десять лет. Арчи играл в переходе, я шел по этому переходу. Встретились, - Не перекинувшись даже пустяковым приветствием, - Разошлись. «Шербургские зонтики» - красивая песня.
Я выбрался из метро. Отлично! Толпы недоносков слонялись без дела, изредка поглядывая на табло с расписанием. Мужик, скрученный спазмами, блевал у ларька с шаурмой. Рядом в нескольких метрах стояли два постовых, ожидая когда тот закончит. Но бродяга был неисчерпаем. Казалось, он выплескивает весь негатив, скопившийся за долгую и счастливую жизнь.
Поспешно обогнув вокзал, я двинулся по Дубининской. По возможности, стараясь не глядеть на цыганских детей, что подскакивали к прохожим с настойчиво вытянутой рукой.
Музыка. Шербургские зонтики.
Я толкнул дверь первого встречного музыкального киоска. Две молоденькие девушки за прилавком увлеченно беседовали. Огляделся: павильон - метров пятнадцать – сплошь заставленный дисками и кассетами. Отчаявшись разобраться в таком обилии музыкальных гербариев, я обратился за квалифицированной помощью.
- простите, что?
- Ну, такая красивая мелодия, из кинофильма «Шербургские зонтики».
- нет, не знаю, - качая головой, девушка равнодушно отвернулась.
- сейчас посмотрю, - пришла на помощь подруга, - по компьютеру. Как вы говорите, фильм называется?
- Шербургские зонтики.
- а-га, - тонкие пальчики ловко скакали по клавишам. – есть ваши зонтики. В сборнике инструменталки.
Девушка выдвинула ящик стола, перебирая коробки с дисками – словно картотеку, подцепила ноготком нужную и положила на прилавок:
- 300 рублей.
- Отлично! - обрадовался я, вытаскивая бумажник.
Деньги исчезли в кассе. А я, получив диск, скрылся за дверью.
Музыка, музыка, музыка звучала в оконных рамах, зеркалах авто, на куполе церквушки, - везде, куда бы я не посмотрел.
Расплатившись за кредит, я не спеша отправился к метро, наслаждаясь чудесным настроением. Руки, спрятаны в карманы – проверяют содержимое. В левом – пачка сигарет, носовой платок и зажигалка. Ключи и дырка в подкладке, куда провалилось полграмма гашиша – в правом. Я знаю это. А так же знаю, что дома ждет пластиковая бутылка «Аква Минерале» объемом 0,5 литра, уютный диван в зеленую клетку и стереосистема для вновь приобретенного диска. Солнце щекотало ноздри - хотелось чихать. Яркое майское солнце.
Вся улица залита светом, и даже крикливые цыганские дети, забыв попрошайские дела, играются и радуются весне. Со стороны вокзала голос, женский.
Женский голос объявлял посадку на электропоезд до станции Михнево. Поезд идет со всеми остановками.
Может бросить все, - думал я, - Всех бросить, купить билет до Приваолво и умчаться на дачу? Отмахать шесть километров по раскисшей дороге. Натаскать дров, затопить печь, попыхтеть сигареткой возле плиты? Спрятаться, сбежать из этого социального ада. От вопящих снов про работу. От работы и всего, что с ней связано. Скрыться в подмосковной тиши? Убежать… я спускался в метро.
Странно, но весеннее солнце и Зонтики спрятали, заглушили мою ненависть к общественному транспорту. Может быть впервые за последние десять лет я посмотрел на подземку другими глазами. Без неприязни и злобы, с сочувствием к таким же бедолагам как я сам. Вынужденных толкаться в гудящих вагонах. Посланных судьбой в глубины подземелья прочь от музыки весны.
Они не виноваты, – рассуждал я, перемещаясь к Октябрьской, - они просто не могут иначе. Вынуждены государством, работой, мэром, птичьим гриппом, правилами эксплуатации метро, запрещающими в час по полудню запускать все эскалаторы разом. Граждане мои, братья, люди - я с вами. Я часть вас, часть системы, часть вещей жизни. – я с вами, что бы не случило...
Хрясь!
Я оторопело поднял глаза. Юркий затылок спешил к движущейся вверх лестнице. Словно «волчок» пущенный в толпу, он крутился, перескакивая с места на место. Дерганый. Я потер ушибленное колено.
У эскалатора скопилась пробка. Прижатый с одной стороны металлическим ограждением, с другой – обладателем допотопного кейса, я как пингвин переминался с ноги на ногу, поджидая совей ступени. Меня вновь толкнули. Достаточно сильно. Так, что едва не потерял равновесие - и, о дьявол, это оказался обладатель юркого затылка. Он двигался словно на шарнирах. Казалось все тело: руки, голова, колени, глаза – совершают несогласованные движения. Будто марионетка, которую дергают за все веревочки сразу.
И все же ему не удалось далеко уйти. Перед ступенью эскалатора мы оказались одновременно. Мужик едва не отдавил мне ногу. В свою очередь, я толкнул его вперед, а затем резко дернул на себя, что бы удержать на месте и не повалить вниз.
- Что ты делаешь!? – завизжал он.
- Смотри куда прешь, мудила.
Его испуганные зрачки метались в глазницах. Мерзкие глаза, словно сканеры-щупальцы, исследовали меня. Стало мерзко. Я все еще держал его за рукав – казалось что держу змею. Я брезгливо оттолкнул его.
- Обкололся среди дня! – вдруг завопил он. – Наркоман.
Вокруг слышался ропот. Едва заметный, но суть его была понятна – народ не на моей стороне.
Вся любовь к окружающим тут же исчезла. Нервировали эти лениво передвигающиеся тела, позволявшие каждому идиоту толкать себя. Безвольность. О каком единстве может быть речь? Отстраненность.
Ладно, черт с ними.
Правой рукой я ухватил его за воротник, левой - без размаха коротко ударил в солнечное сплетение. Как переломленная веточка, он сложился пополам, хватая бескровными губами непослушный воздух. Резко дернув на себя ослабевшую тушу, я развернулся на каблуках и пинком колена сбил его с ног. Тело кубарем понеслось вниз по эскалатору. Люди, может быть впервые в жизни, охотно придерживались правой стороны.
Все показалось настолько реальным, что я растерялся. А когда пришел в себя, то понял что это лишь игра воображения. Я стоял на Калужской площади. Обычное бледно-желтое солнце гнездилось в крышах домов. Шарахались машины. Ворчали торговки сигаретами. Голос зазывалы:
- маршрутка отправляется. По всему Ленинскому проспекту.
Обычный день обычного меня. День, как обычай жизненного оборота. Кто-то хамит, кого-то сбивает КРАЗ, за квартирной дверью пьют настойку боярышника, хлопает крышка унитаза. Норма человека-дней должны быть исполнена. Сегодня кто-то умрет, но и родится непременно. Шербургские зонтики поникли увядшими псилоцибиновыми поганками. Мудак – испортил такую песню