До Нового года оставалось шесть часов. Я люблю эти последние шесть часов. Понимая, что это смерть, агония уходящего навсегда времени, ощущаешь вместе с тем какую-то таинственную торжественность и печаль. Пытаешься прочувствовать каждый миг, отлетающий в неизвестность. Вдруг, на твоих глазах, настоящее становится прошлым и одновременно будущим. В эти последние шесть часов ты оказываешься как бы вне времени.
Я торопливо шла по пустому оснеженному кварталу. Сегодня я не успевала насладиться мыслями о вечном и нетленном. Дома стояла елка, украшенная наполовину. Новогодний пирог еще не материализовался. А новогодних нарядов я не шила никогда, потому что всегда была одна: моя единственная племянница в этом году ко мне не приехала. Других родственников у меня не было.
Кто виноват в том, что я одна? Досужие писательницы, купаясь в неге супружеского счастья, уверяют, что все дело в самом человеке. «Ну, что же? – покорно думала я, - значит, такая у меня судьба». Хотя в глубине души я не верила этим женским рассуждениям.
Как всегда бывает в рассказах, когда размышления героя затягиваются, мое одинокое предновогоднее шествие прервал гудок автомобиля. Я увидела зеленые «Жигули», в открытую дверцу выглядывал незнакомый мужчина. Я привыкла испытывать судьбу. Уверенная в том, что это не он – не принц на белом коне – я решительно и весело села в машину.
Был обычный предновогодний разговор. Приглушенно звучала песенка «Ледяное сердце» в исполнении Тани Булановой. Мужчина был поразительно красив. Узкое смуглое лицо, темные глаза, отразившие, казалось, всю печаль и мудрость жизни. Утонченные длинные пальцы рук. На них, однако, я заметила буквы, слагавшие имя владельца. Олег перехватил мой взгляд и привычно солгал: «Мальчишкой был – наколки сделал. Остались на всю жизнь». Он натянул перчатки, но я успела заметить нарисованный перстень, на котором из треугольника тумана выплывало солнце, что означало судимость в несовершеннолетнем возрасте. Но все эти открытия меня не взволновали: у каждого из нас были свои проблемы. Я протянула ему деньги, когда из тумана снежинок выплыл мой дом. Он увидел шрам на внутренней стороне запястья и спросил, как спрашивали до него все другие: «Порезались?» «Попытка самоубийства», - зачем-то солгала и я.
…Новый год прошел своим чередом. Утром ничего не изменилось в мире: он не стал обновленным и ясным. Мир все так же был вечным, постоянным и неизменным. Смена лет не отражалась на нем. Поэтому я нисколько не удивилась, когда в следующий Новый год (опять же, испытывая судьбу!) я шла по той же улице. До Нового года оставалось шесть часов. Олег, казалось, ждал меня. Он был все такой же, лишь под глазами столпились нездоровые складки кожи. «Пьет», - поставила я диагноз. В салоне звучал очередной шлягер «Встреча с любимой женщиной». Мы молчали, слушая музыку. «А Вы бы смогли полюбить человека, который сидел в тюрьме?» – спросил Олег. «А Вы читали сказку «Аленький цветочек?» – ответила я вопросом. Когда из ночного тумана выплыли очертания дома, Олег задержал мою руку в своей, слегка провел большим пальцем по шраму и поздравил меня с Новым годом.
Я по-прежнему встречала Новый год в одиночестве: один бокал вина, одна тарелка, одна свеча и одна роза в хрустальном стакане.
…Через год, ощущая себя самой глупой на Земле женщиной, я опять пошла той же дорогой. Олег, смеясь, открыл дверцу. «Ты бросил меня!» – рыдало радио резким женским голосом. «А я развелся! – весело сказал Олег. – И сегодня женился вновь!» «Поздравляю!» - порадовалась я за него. Он затормозил у подъезда, разметав колесами пушистый снег, взял мою руку в свою: «Что это за шрам?» – удивился он. «Шла на работу, поскользнулась. Очнулась – гипс», - ответила я. Олег долго сочувствовал. От него немного пахло вином.
…Больше я никогда его не искала. Я сторонилась всех зеленых машин и всех мужчин, у которых было узкое длинное лицо. Шрам на руке я закрыла широким браслетом. И каждый Новый год мне хотелось взять бритву и, полоснув по внутренней стороне запястья, навсегда забыть, что через шесть часов наступит совсем другая жизнь.