Будни боевого вертолетчика

Руслан Рузавин
 А чего рассказывать? Как у Евдокимова, покойничка, было - не знаю че рассказывать. Служу-с, как говорится. Ну Камчатка, и что? Везде люди живут. Вот еще бы горючего заливали нам почаще. Да вообще - хоть иногда заливали бы. Тогда - никакой враг нам не страшен. Ну, давай, по-тихой....
Да, о чем я там. Летаем мало, говорю. Газолин дорогой нынче. Про керосин я вообще молчу. Опять, капитализм кругом. Вон, на любой мыс выйди, две-три шхуны японских промышляют на виду. А наши? Наши тоже бывают. Тока сдают потом японцам улов. За "баксы" потому что. Капитализм, говорю же. Да нам че? Мы ж на земле служим. Вот горючего бы заливали, тогда да. С воздуха это все поганей смотрится. Соблазн такой... у-у... с обоих крыльев бы как дал по нарушителям. В территориальных водах. А так - сиди себе на земле, кукуй. Летать-то не на чем. И японцам хорошо, и нам заботы нет.
Про капитализм еще.... Приходят тут как-то, когда-же, дай Бог памяти,... не, не помню. Помню - зимой было. Так вот, трое пришли. Хлопчики, в костюмах смешных таких, ярких. Надо, говорят, лететь. Дело, говорят, государственной важности. Исмотрят так хитро. Дескать, ты - лошок, знай дело свое, а договорено все и без тебя уж. Я говорю, какое дело-то, приказа там не было насчет вас. Красивых таких. Щас будет, говорят. Достает телефон, здоровый такой, разложил как-то хитро, пик-пик, чего-то набрал, чего-то буркнул, ага. Тут - др-р-р - "прямой" звонит мне от начальника погран..., от начальника, в общем. Надо ж, думаю, какое совпадение. "У аппарата",- говорю. "Ну что",- говорит начальник,- "дело есть государственной важности". "Да я",- говорю,-"не против, только бы керосину мне пару тонн бы". "Керосин",- говорит начальник,-"зальем из НЗ нашего". "Нормально",- говорю,-"НЗ-то на случай боевых действий оставлен. А ну как японец на нас попрет? На чем отпор давать будем? На помеле волшебном, как Баба Яга, блин?". "Ты",- говорит,-"мне эти аллегории брось. По оперативным сводкам японец на нас в ближайшем будущем нападать не собирается. А НЗ тебе в следующем месяце пополнят". "Да как",- говорю,-" пополнят-то, когда следующий месяц - январь",- во, вспомнил, в декабре дело было."Тут Новый год бы встретить без потерь да одыбать хоть к концу месяца". "Сказал - пополнят, слово офицера. Так что заправляйся, в одиннадцать ноль-ноль вылет". "Это приказ?"- говорю. "Ах приказ тебе?! Приказ тебе будет, когда звезду "рассыплем" да в Чечню на своей тарахтелке полетишь конституционный порядок наводить!" Ну че тут скажешь ему? Ведь хватит ума у полудурка, правда в Чечню законопатит. Там нашего брата постоянно текучка идет. Кого сбивают, кто сам сыплется. А чего я там не видел, чеченов что ли этих? Ладно, давай еще под это дело....
Ну заправил, техник на цистерне уже в курсе был, вопросов не задавал. Сели эти, пестрые, блин. Да сели, как хозяева, главное, вот ведь чо! Как я извозчик им, будто! Еще девку с собой взяли, снулую такую, да лыжины какие-то широкие, по одной каждому.Я еще подумал- эта-то куда прется? "Показывай",- говорю,-"куда лететь". "А вдоль береговой полосы",- говорит,-"держи, мы скажем куда-чо". Вот так, и курса у них нет грамотного! От паразиты! Ну ладно, летим, значит. Сопки пошли, потом горы. Эти-то зашевелились, рюкзаки какие-то понадевали плоские. Одна девка - как сидела, так и сидит. И чо ее понесло? Непонятно, вообще. Один ко мне приперся, гарнитуру второго пилота взял и орет:" Вон к той горе, третьей отсюда. Там снижайся!". Я показываю - не ори, мол, олигарх хренов, и так все слышу. А самого заедает все больше. Нет, на моем борту мне указывает сидит! Ну ладно же, думаю, поглядим.... Второй, самый старший у них на вид, девку к себе ремнями-карабинамикакими-то пристегивает и тому, что возле меня показывает чего-то. Ага, первый мне в карман куртки "пятисотку" сует и говорит:" Если убьемся, мол, сядешь и расстегнешь их". Это он, значит, о чувствах супруги беспокоится. Черта, думаю, тебе лысого. А сам киваю им. Фу, разволновался что-то, давай еще по одной....
Ну так вот, снижаюсь над горой, уклон - почти вертикальный, оказывается. Думал, откажутся, дятлы перелетные, нет. Дверь отодвинули и - по-очереди - пошли.От ведь! С жиру, гадье, бесятся, и смерть им уже не смерть - "пятисотку"-то, да? И, аккурат как второму прыгать, я - разворот на месте! Смотрю, посыпались мои голуби кто куда. Только первый еще умчался на лыжине своей. Второй с бабой - кубарем. Третий из снега выкопался - и ну-махать.Садись, мол, проплачено. Я - "козла", потом еще одного. Со стороны, как вроде, машина проваливается, воздуху мало вроде. И - на малых, вдоль горы, вдоль горы.... Ну, пил, конечно, потом с месяц. Начальник погран..., ну - тот, пиезжал самолично меня увольнять. Да какое там.... До сих пор не знаю - как оставили? Ну а те... если жопы не поотмораживали, то жись, я думаю, больше ценить стали. Не только бабки. А если и позамерзли, вот - не поверишь - ни вот настолько не жалко. Как камни они для меня. Хотя от камня, все ж таки, польза может быть. Ну, давай еще по-малой....
А еще тут было, да недавно совсем уже. Керосина залили нам, кто-то из этих… то ли из Думы, то ли с правительства приезжали. Ну и мы видимость создавали, вроде, летаем. Граница на замке, вроде. Ключи тока потеряли, ага. Ну и эта, сижу на поле, вылет через полчаса. Тут мужичок какой-то подходит, и откуда взялся? В дырку, наверное, пролез, «колючку»-то тоже счас тока за деньги латают. «Как, - говорю, - пробрался-то сюда?». «Да как,- грит, - ногами пришел. Дело, - грит, - есть». «Государственной важности?»- спрашиваю. И тех обалдуев вспомнил. «Да нет,- говорит, - счас государство не очень помогает в таких делах». Вроде, непростой какой-то мужичок. Че-то, вроде, есть в нем. «А чего, - говорю, - за дело-то такое?». Помедлил он, посмотрел так, вроде – испытующе. «Да… необычное такое дело-то. Не знаю даже – как сказать». «Да уж скажи, как ни на есть». «Дед у меня помер». «А-а, царствие, - говорю, - небесное». «И это… завещал мне похороны свои. Как единственному внуку. Да и вообще никого не осталось у него под конец жизни». «А он чего, дед твой, родом с Итурупа был, что ли? И завещал себя на родине похоронить?». Это остров такой – Итуруп, к нему только пароходом да вертолетом добраться. Мужичок порылся во внутреннем кармане, достал бумажник, здоровый такой. Руку протягивает, а в руке – «фотка» любительская. Старая-старая, как мамонта… это, не видно почти ниче, в общем. Пригляделся, а там два мужика каких-то стоят. Один, вроде, знакомый какой-то, в беретке, с бородой такой. Вертится в голове, а вспомнить не могу. Мужичок – «Ну?». «Знакомое лицо, - говорю, - артистом, что ли, дед был?». Тут мужичок хохотать начинает, недолго, правда. «Это не артист,- говорит, прохохотавшись, - это Че Гевара, кубинский народный герой. А дед рядом стоит». «А чего твой дед на Кубе делал?». «Советником был, партия и правительство послали. Только это не на Кубе. Это в Боливии уже». «Я, - говорю, - в географии не силен. Мне что Куба, что Боливия, что баня за огородом – все одно». «В Боливии расстреляли Че. А деда раненого двое гверильерос в сельву уперли. Наказ у них был от команданте – сами подыхайте, а советника вытащите». «Че за команданте еще?». «Это должность такая у Че была. Или звание, по-нашему». «Геройский, значит, у тебя дед был». «Дед потом уже говорил: «Гевара был духом восстания. А пока в людях жив дух восстания – люди живы». Переживал сильно, что того расстреляли».
Я гляжу на него – невзрачный, камуфляжка какая-то тертая, сам – ни кожи, ни рожи, как говорится. А – уважение вызывает. Непонятно, слушай! Начальник погран…, ну – этот-то, уж как напыжится, когда приезжает. А все одно – завхоз, на морде написано. А завхоз на Руси спокон веку вором был, вором и остался. А этот…, вот не поверишь, симпатию к нему почувствовал. «Ну и чего? Дальше-то, в смысле?». «А дальше, - говорит, - самое интересное. Только это понять надо, диковато может спервоначалу показаться». «Ну ты не тяни, не тяни резину-то. Порвется еще…». «Короче, дед похорон не захотел напрочь. Не поленился, завещание составил. Где и написал, так мол и так, желаю, чтобы сбросили меня после смерти в жерло вулкана. Действующего, желательно. Или просыпающегося, хоть иногда». Я так смотрю на него, солнца, вроде, не видать такого, чтоб голову напекло. Он понял, видать, что я за психа его держу, да и не в первый раз, видать…. Крякнул, короче, и продолжает: «Понимаю, что смахивает на сумасшествие. Но мне Вас и посоветовали потому, что один Вы это сможете выполнить». Я говорю: «А попроще деду ничего в голову, я извиняюсь,перед кончиной не стукнуло? Ну, там, сто грамм тротила, например. И лететь никуда не надо». «Есть теория, что вулканы, когда просыпаются, сообщаются с самым центром Земли». «Дак он и до лавы не долетит, там температура сумасшедшая». «Наверное, дед подумал, что стоит рискнуть». Смотрю внимательно, нет, не псих. И не придуривается. Ну, может, слегка только. «Ну ладно, - говорю, - грузись». Он усмехнулся хитро так. «Правду, - говорит, - сказали». говорю: «Не шибко здоровый, ящик-то? Выпихнуть сможешь, когда надо?». Усмехнулся он только. Тут и команда взлетать подоспела. Поднялись, значит, а я вспоминаю - чего там у нас извергается поближе. Залить-то керосину залили, да не шибко так. В Японию за иномарками не смотаешься. Этот на месте второго пилота сидит, «ларинги» одел, будто всю жись летал. Я ему: «Ключевская сопка подойдет? Она, вроде, попыхивает. К весне точно раскочегарится». Он подумал, кивнул. Летим, значит, ага. И вот она, показалась, родимая. Только попыхивает что-то уж шибко очень. Мать честная, думаю, вне графика затопили баньку. Уже и в пепельное облако вошли, серой воняет, как в преисподней. «Ты учти, - говорю, - у нас не «Боинг», высота малая. Может и задницу поджарить». А сам уже прикидываю, как по касательной зайти грамотнее, чтобы в центр выброса не попасть. Тот улыбается, палец большой поднял. «Мать моя – Родина, - думаю, - он-то может псих ненормальный, а меня-то куда нелегкая несет?». Думать-думаю, а самого азарт разбирает. Аж в загривке щекотно. Сможем ведь, как пить дать, сможем. Ну и правлю, это значит, в пекло-то. Как у нас прапор Терещенко говорит: «Тяжело в ученье, легко в очаге пораженья». Лети-им…. Машина проваливаться начала, воздуха нету, газую изо всех сил, хорошо с каким-никаким запасом высоты зашел…. «Давай ближе», - этот-то орет. Совсем тяги запутались в башке, куда ближе-то? Того и гляди нечистый в окно постучится, считай, в чистилище вперлись. «На боевом,- ору, - готовь деда к десантированию!». А в брюхо мелкие камушки молотят уже, это брызги лавы, значит, остывшие. А ну как крупным, думаю, плюнет? Хвостовой оборвет и – привет – проводим тогда деда в последний путь. До самых ворот, ага. От мысли такой аж в штанах вспотело. Этот-то в салон ушуршал, возится с дверью. «Сброс!» - ору ему. А темно вокруг уже, как у негра в этом…. Пеплом нос забивает. А тот молчит. Секунда, думаю, и хана нам. Назад глянул, японский бог, ну точно, не может ящик выпихнуть. Тужится – и никак. А я чувствую – валимся мы уже, совсем плохи дела. «Держись, - ору ему, - Аника-воин, за воздух зубами, счас сам буду сброс делать!». Газ до упора и – на бок. Выноси, родимый, не зря же с тобой в авиации служим, блин!
Как из облака выскочили, ничего не помню. Одыбал когда – над морем уже идем. Приштармливало еще так. Этот рядом сидит, морда черная, тока глаза блестят. Это пепел, значит. Хотя себя-то я не видел, тож, наверное, красивый был. Уже потом-то, на базе, «дернули» когда с ним, спрашиваю: «Как думаешь, дед-то, однако, уже к центру подлетает, ядра-то?». «Да ни хрена, - говорит, - я выглянул – метров сто вниз пыхнул, как спичка». О как, он и выглянуть еще умудрился. Тут нас смех истерический разобрал, да такой – минут пять хохотали. С перерывами. Да-а.
Ну а так чего сказать? Служим и служим. Коли супостат попрет, мы, используя местности рельеф по хребтине ему наваляем. Это будьте спокойны, летать еще не разучились. Как ни стараются…. Только бы вот горючего нам заливали бы. Хоть иногда. Вот это – дело было б.