(сценка)
Середина хмурого зимнего дня. Из парикмахерской на Арбате даже сквозь двойные рамы доносится отчаянный вой:
- А-а-а! А-а-а!..
Мальчика стригут. Человека три в белых халатах и мамаша. Механическая машинка жужжит звучно, угрожающе. Точно маленький вертолет хочет приземлиться на макушку. Клиент, завернутый в салфетку едва ли не до пяток, исходит в крике, вырывается, шарахается с кресла. На лице – неописуемое страдание и ужас. Как будто не вихры стригут, а кожу сдирают у него с головенки…
Мать изо всех сил удерживает малыша за плечи. Мастерицы, у которых в этот полуденный час мало посетителей, столпились вокруг и наперебой стараются развлечь его.
- Крышечка, а вот крышечка! Слушай, как она звенит! Дзинь! Дзинь! Дзинь!
- А-а-а!..
- Ай-яй-яй! Такой большой мальчик! Скоро в школу пойдет. Скоро женить будем!
- А-А-А!..
- А у нас белка есть… пушистая-пушистая, и с хвостом…. Хочешь, покажу?
Карапуз энергично мотает круглой, в клочках и плешинах, головой, на тонкой, как лозинка шее. И вопит с удвоенной силой.
- А тебе елку поставили? А игрушки на ней есть? А лампочки?
Все напрасно. Орет…. Хоть в лепешку перед ним расшибись!
- Ма-ма! Ма-ма!
Наконец, та, которая орудует машинкой, срывается и яростно, с исказившимся, злым лицом, топает ногой:
- Замолчи!!! Тресну, а то!!
Угроза лишь поддает страху. Мальчик с оглушительным ревом вскакивает, тянется к матери… Его хватают, усаживают. Материнское сердце надрывается, слыша эти крики, Мать страдает едва ли не больше сына. И в то же время ей чуточку неловко, стыдно, она раздражена, зла на него. Сколько людей озаботил, паршивец! Нервы всем измотал! Небось, думают: «Ну и воспитаньице!» – вот, погоди у меня…
И, как бы оправдываясь, она со смущенным смешком поясняет:
- Это он белых халатов боится. С врачами спутал. Намедни его кололи.
Однако, зарос, сорванец, как бобик, и - подставляй голову.
- А вон, папа твой пришел, - лукавит одна из мастериц, - вон, он стоит, Ты видел своего папу?..
И тут происходит нечто неожиданное. Малыш (впрочем, он не такой уж и маленький, лет 5-ти, совсем мужчина!) тотчас замолкает, глаза его расширяются, он оглядывается.
Где…папа?
Переводит тот же широкий, напряженный, полный недоумения, тоски и внезапной надежды взгляд на маму.…На солгавшую мастерицу…
- Где?..
Мордашка его вся мокра, но рева уже как не бывало. Мать отворачивается. Щеки и уши ее пунцовы, плечи вздрагивают. Руки, держащие мальчика крепко за плечи, поникают. И вся она похожа в этот момент на обескрыленную, изломанную, понурую птицу.
Девушка-парикмахер тихонько, сдавленно ойкнув, как бы подавившись, быстро хлопает себя ладошкой по рту, будто желая проглотить свой язык. Проходит тяжелая минута, Тишина почти торжественная. Слышно, как на улице прошелестел троллейбус и чей-то голос громко и резко вопрошает:
- Гражданочка, а где вы здесь ломбард?
…Мастерицы, словно из боязни оскорбить кого-то, заговаривают меж собой вполголоса. И расходятся…
Остается лишь мать. И та, которая стрижет. Она осторожно, нежно колдует над мальчиком. Он нагнул под стрекочущим, как вертолет, орудием пытки свою кудлатую голову.
Молча. Мужественно. Безучастно.