Сворачиваясь блестящей змеиной шкуркой на тлеющих углях своего чувства, ты понимаешь, что бесполезно ему противиться. Это то же самое, что противиться самой себе.
От каждого его прикосновения ты рассыпаешься блестящими серебряными шариками ртути по шероховатым глиняным плиткам пола, а он беспощадно наступает на них. Это то же самое, что лопать на языке огненные лососёвые икринки.. Только больнее..
Ты будешь заедать свою любовь стеклом, располосовывая нёбо в кровь, пускать дождливые длинные полоски слёз по бледным щекам и придумывать новые имена его ресничкам. А он будет смеяться тебе в лицо надломленным смехом, множа трещинки в твоих глазах, чтобы не показаться сентиментальным.
Но в одно неровно крошащееся по краям холодное утро он проснётся старым, безмолвным и никому не нужным до дрожи в сморщенных от времени пальцах. С немым благоговением он будет простирать к тебе руки, пытаясь дотянуться до вывернутой наизнанку, выпотрошенной души, развевающейся на тонких канатиках твоего терпения. Но в двух шагах, разделяющих вас, эти ниточки лопнут с гнилым треском. А душа, свернувшись в тугой клубочек воли, выставив наружу последние ломкие иглы разума, вернётся в тело.
И как в той обличительной книжице?.. И последние станут первыми..