Не был я ни программистом, ни физиком-теоретиком, которым дорога на запад открыта. А также не был евреем, казахским немцем и баптистом пятидесятником. Не имел родственников за рубежом, даже в Прибалтике. Правда, еще в нежном возрасте выиграл чемпионат СССР, но в 35 лет для запада не представлял никакого спортивного интереса.
Помню, мой приятель-еврей Феля, разыскав своего дядю стоматолога в Атланте, решил ему позвонить.
Иосиф Соломонович пересек океан в 1935 году эмбрионом в утробе матери и русского языка не знал. Срочно требовался человек, владеющий английским без словаря. По нашему мнению, самая высокая плотность переводчиков на квадратный километр была возле университета им. Тараса Шевченко.
— А потом — бухать, — закончил недолгое обсуждение деталей Феликс, и мы отправились ловить студента.
Вокруг универа меж дубов бродили стайки филологов и историков. Изредка пробегали, вздымая жухлые листья и ловко уворачиваясь от нас, полиглоты с иняза.
Время было такое — начало девяностых. Перестройке три годика как исполнилось. Говорить обо всем — почти можно. Делать — еще страшно. Наконец, повезло. Клиент попался вялый, похмельный, и поэтому решительный. Как Гагарин в кинохронике рукой взмахнул: «Поехали», — и на междугородке сказал такую фразу:
— Здравствуйте! Мистер Вашевник? Сейчас с вами будет говорить племянник Феликс из СССР.
После чего сунул трубку племяннику. И тот, пока деньги не закончились, блеял: "Хелп ми анкл»,— да так жалостливо, я даже из кабинки на улицу покурить вышел.
Средства были распределены поровну: на звонок дяде и гонорар переводчика. Звонки в США стоили тогда о-го-го, и Фелины судороги закончились быстро. Ощущая легкую эйфорию от содеянного, отправились поить студента в ближайшую стекляшку. В чем и преуспели не слабо.
Спустя три недели, Феликс Вашевник уехал в Москву, прихватив пришедшее из США письмо с подробными инструкциями. Следуя указаниям дяди, приобрел членский билет какой–то правозащитной организации и стал в очередь на получение листовок.
Два месяца ожидания на конспиративной квартире, приютившей многочисленных диссидентов, закончились и, запихнув под куртку пачку плохо отксеренных бумажек, он направился к памятнику Минину и Пожарскому.
Вручив несколько листков зазевавшимся прохожим, исключительно удачно получил по жидовской морде. Весело защелкали фотоаппараты вахтенных американских журналистов. Вспышки выхватывали из темноты распростертое тело и хоровод крепких спин сатрапов режима. Праздник продолжался недолго — Феликса увезли в каталажку. Фотографии, рухнувшего от поджопника инакомыслящего, попали в американскую прессу. Заслуженно получив статус политического беженца, жертва произвола властей укатила в страну победившей демократии. Прихватив с собой жену Наташку и семилетнюю дочку Ирочку.
Я ему завидовал и продолжал завидовать, даже когда он, через год, слезно приглашал всех друзей в Америку. Звонил и мне, крича в трубку с другого конца земли:
— Вова, у меня Кадиллак! Вова! А Наташка, сука, к поляку ушла!
— На наш век ****ей хватит, — скупо, по-мужски, успокаивал я его.
— Вова! Что ты?! Все ****и дома остались! Здесь только негритоски за двадцать баксов триппер продают…
Но, в то время я был готов к эмиграции только теоретически. Как Нильс Бор, который сказал: "Есть такая реакция". А, чтобы зажечь звезды смерти над Хиросимой и Нагасаки, ученым пришлось много потрудиться.
Ну, да Бог им судья.
Прошло еще сколько-то времени, и я отправился в столицу. За советом к «знающим» людям, как говорили тогда. Или, как можно сказать сейчас, подключиться к главному серверу данных жидо-масонского Интернета.
Вернулся домой со свежей новостью в зубах. Нужно разыскать еврейскую семью, располагающую свободной вакансией зятя и уже оформленными документами на въезд в земли обетованные. Срочно жениться, оплатив фиктивный брак рублями, а затем, ощутив под ногами твердыню Израиля, получить паспорт с подъемными. Паспорт оставить себе, а шекели отправить вслед за рублями.
Подходящая семья нашлась быстро. Помогла Светка Адельбаум, школьная подружка, с которой отношения у меня были обоюдной симпатии. Время от времени симпатия, глотнув "чего там есть в киоске", утром лепетала:
- Пока.
- Пока.
- Звони.
- И ты…
- Ага...
Поддавшись на уговоры Светки, приобрел букет роз, обнаружив, что конфеты, взятые к цветам, назывались "Мишка на севере". Это звучало несколько комично — будущего фальшивого тестя звали Михаил. Для баланса прихватил бутылку коньяка. Уже в трамвае сообразив, что и "Белый Аист" того… как-то игриво.
Зря я все покупал. Встреча предстояла деловая, капиталистическая. Товар — деньги — товар. У вас невеста — у нас мешочек рублей деревянных. И никаких излишеств, разве что бутылку водки открыть в случае удачной сделки. Цветы, коньяк, конфеты были в данной ситуации неуместны.
А так, все сделалось похожим на реальное сватовство. И деловая встреча, подозреваю не без участия Светки (у евреев сватовство — национальный спорт), превратилась в смотрины.
Невеста? Что сказать? Нос, очки, ботинки… Волосы красивые.
Смотрела на меня как-то по-хорошему...
Ее мама с надеждой выпытывала мою родословную — я чувствовал себя виноватым.
С папой Сусанны быстро нашли общий язык уже после второго похода в магазин. Потом долго обсуждали, в какой обуви лучше заниматься скалолазанием. Я утверждал, что в калошах. Мы спорили.
Помню еще фантом такси. Вспышки сознания в лифте. Вывалившуюся из горшка землю и раздавленный кактус.
Проснувшись утром, уверенно отказался продолжить процесс фиктивного брака, к большому огорчению Светки, успевшей притащить из магазина «жигулевского».
Да и ночью, вместо привычных «вертолетов», чудилась всякая мутотень.
Если задуматься, то Израиль не для людей, страдающих клаустрофобией. Туда и обратно — только на самолете в основном. А, представьте, что арабы все аэродромы израильские ракетами в одночасье распашут. Что тогда? С боями из окружения к своим пробиваться? Я клаустрофобией не страдал, но перспектива превратиться в матроса Железняка мне ой, как не понравилась. Да и понял тогда, что мечтать иммигрировать — это одно, а чемодан собирать…
Не уехал я тогда. Выходит, был еще не готов.