Я жалею мужчин. Бедные, замученные. Они все несчастнее и несчастнее. Ну, не додала им природа чего-то, что сделало бы мужчину человеком. Инстинкт продолжения рода и завоевания земель все больше и больше вступает в конфликт с обществом. Это вам не женские проблемы!
- Ты не живешь, - сказал мне в трубку мой добрый приятель, лежа на диване.
Когда он это говорил, я ехала в своем стареньком Фольксвагене на работу. На левую работу – подписывать подготовленную за ночь декларацию по прибыли. Потому что днем я составляла такую же на правой. А перед этим меня чуть не убил полет фантазии системщиков, а потом – перебранка дорогих и любимых коллег. Ожила только тогда, когда вдохнула маленькую надежду в одного маленького человечка. В виде материальной перспективы. Не знаю, как бы я все это выдержала, если бы с утра не побегала с ракеткой по корту. Плакала бы декларация Николая Агаповича. И заранее расписанная квартальная добавка. Дурацкая привычка – делить шкуру неубитого медведя. Но ничего не могу с собой поделать. Мечтать хочется!
- Ты не живешь, - сказал он,лежа на диване.
В трубку слышался голос телевизионного диктора:
- На Северо-Западе повсеместно дожди.
Мог бы этого и не говорить. Я уже метала громы и молнии и рыдала. Навзрыд. Потому что перед этим мой милый приятель отказывался признать, что я – лучше всех. А как мне была нужна его компенсация за вчерашнюю обиду! Еще бы! Услышать, что я не умею ездить! И только потому, что однажды при повороте потеряла рядность. Ну, теряют люди ключи, деньги, честь… А я – рядность. Всего-то. На десять процентов. Да, ладно, можно было бы и это простить.
Но совсем незадолго до того, я узнала еще одну замечательную вещь. Я не умею красить ворота! Гаражные. Ворота были большими. А банка с краской – маленькая. И то не полная.
- Мне, - говорю, - полворот красить или это на все?
Оказалось, на все. И я их, бедные, терла, терла. До потери пульса. Покрывая недостаток количества трудовым качеством. Тогда краска сжалилась надо мной и позволила совершить подвиг. Во весь рост. Это как облететь Землю на игрушечном самолетике. Не ровно и долго.
- Ты не живешь, - сказал он, лежа на старом диване.
Ну, все!!
Я не умею ездить. Я плохо крашу ворота. Не очень хорошо пою? Я – не идеальная женщина и, похоже, гораздо хуже той, прежней. Которая его бросила. Совсем не гуляю в парке. С ним. Потому что он, безработный, все время занят. Чем? Своей головной болью! Поэтому у меня времени много, а у него – мало. Мало, чтобы жить. И я выпалила, не подумав:
- Может, для жизни мне надо завести любовника?!
- Пип, пип, пип, пип…, - завопила в ухо труба.
А я продолжала кричать для самой себя:
- Может, когда я заведу себе любовника, такого, который будет меня обижать, а ты - жалеть, ты будешь восхищаться мною, как прежде? Может, тебе нужна не любовь, а мечта? Может, тебя заводит ревность там, где ее не должно быть? А может, я не живу, потому что не живешь ты-ы-ы?
Хорошо, что он этого не слышит. Его больная голова выпала бы в осадок не на один день.
Меня обгоняют машины. Я сейчас плохо еду. По радио – музыкальная композиция под названием «Тоска», а мне бы что-то вроде «Бури». И все, что я могу - это выть вместе с этой «Тоской», растирая тушь по щекам.
- Я – хорошая, хорошая! – Кричу я наперекор цыганским скрипкам. – Хорр-о-шая!
И глажу себя по голове.
В левом ряду бритый мужик, обходя меня на Мерседесе, нагло пялится в мое окно и многозначительно крутит пальцем у виска. А потом, рванув вперед, выплевывает на меня свой сизый дым.
- Хорррошая! – пускаю я ему пулю вслед.
У меня очень хороший характер. И светлые мысли. Я умею не только разрушать, но и строить. И забывать. Прошлое. То историческое, умершее, с запахом музейных экспонатов прошлое. От него живые люди гниют на старых диванах и целыми днями жалеют себя. И плачут! До тошноты. До ненависти! Ко всем вокруг.
А потом… потом, вечером, потирая бедрами бархат театрального кресла, я пожаловалась старшей подруге на все, чего не могу понять. Она прижала мне к уху свои ладони лодочкой и прошептала в них:
- Климакс.
- Да ты что!..., - возмутилась я в ответ.
- Да не у тебя. У него!
Зал захлестнуло море аплодисментов. Мужчина в строгом костюме слева от меня крикнул «Браво!». От него веяло таким теплом. Человеческим, живым. Он был один. И я одна, не считая подруги. Из нас могла бы получиться неплохая пара. Стоило качнуть плечиком или уронить программку… Но ее у меня не было.
А была жалость. Не к себе. Ведь если ему так плохо, что не справиться даже с климаксом, то, как же он справится с потерей? Меня.