Сирье

Утром, до занятий, в дверь постучался комендант общежития:
- Ахчикнер(девочки), освобождайте место еще для одной кровати, будем вас уплотнять.
После уроков не задерживайтесь, часам к трем-четырем привезут кровати и тумбочки.
А мы только-только окончательно устроились, навели чистоту и уют в нашей комнате – и вот на тебе, еще кого-то подселяют!
Вчера повесили симпатичные ситцевые в цветочек занавески, которые прислала из Нахичевана Викина мама; купили вскладчину чайник, плитку и веселенькую, в тон занавескам, льняную скатерть.
Зейтунское общежитие, вернее, студгородок, сдали летом 1963 года, но до сих пор(было начало октября) рабочие еще что-то доделывали – в коридорах пахло штукатуркой,краской, сырым деревом.
Ольга первой выскочила из комнаты, за ней и мы с Викой.
-Только нас будут уплотнять,Грачик Акопович?- недоуменно спросила Ольга.
- Всех, всех, почему только вас, мест мало, а желающих жить в общежитии много.
И он пошел дальше по коридору, стучал в каждую дверь и говорил одно и то же.
Вышли девочки из соседних комнат, все возмущались, мол, и так тесно троим,куда еще одну кровать ставить?!
Пообсуждали новость – и разбежались на занятия, кто куда: в Университет, Консерваторию, Политехнический,Медицинский, а мы( я, Вика и Оля) – в наш Педагогический русского и иностранных языков имени В.Я. Брюсова, или просто в
Институт Брюсова, как все его называли.
Кровати Вики и Оли стояли по обе стороны от окна, моя – справа от двери. Между моей и Викиной кроватями у стены как раз помещался стол с четырьмя стульями, а слева
от двери – большой трехстворчатый гардероб.
Стол со стульями мы перетащили в центр, гардероб занял место стола, а освободившееся пространство слева от двери предназначалось для четвертой кровати с тумбочкой.
Как и обещал комендант, кровати привезли к четырем. Вика робко сказала:
- Девочки, а по-моему, так, когда стол в центре, даже лучше, правда? Больше народу поместится.
Ольга, самая старшая из нас по возрасту(ей было года двадцать три- двадцать четыре), фыркнула:
 - Ничего не лучше, двинуться негде! А народ и раньше помещался!
Не знаю, почему, но именно наша комната по вечерам превращалась в своеобразный клуб, куда набивалось по десять-двенадцать девчонок с этажа – пили чай, болтали, делились новостями. Возможно потому, что мы, первокурсницы Ольга и Вика, и я,
третьекурсница филфака, жили с первого дня очень дружно, так было далеко не во
всех комнатах, особенно сначала, пока девочки не притерлись друг к другу (неко-
торые, так и не поладив, меняли комнаты).
Думаю, что центром притяжения была наша Ольга – неистощимая на выдумки оптимистка, знавшая огромное количество всяких интересных житейских историй и анекдотов на все случаи жизни.
Ольга успела уже и поработать в школе учительницей начальных классов в Ижевске, откуда она была родом, и замужем побывать. В ее замужество мы с Викой, правда, не очень верили, так как Ольга была на редкость некрасива: маленькая, нескладная, с большой головой, плоским широким лицом с приплюснутым носом и глазами-щелочками да еще и с металлическими передними зубами (увлекалась когда-то велоспортом, упала и сломала зубы).
И при этом – невероятно!- она умудрялась быть обаятельной: мннут через 15-20
общения вы уже не замечали ее внешности – умная, лукавая улыбка, находчивость,
остроумие и , главное, врожденное чувство справедливости притягивали к ней людей.
Быстрая, энергичная Ольга не терялась ни в каких ситуациях.
А ее однокурсница Вика, с которой они познакомились и подружились на вступи-тельных экзаменах(они и жили в августе в нашем общежитии, а потом попросились в одну группу), была ей прямой противоположностью: медлительная, робкая, легко краснеющая по всякому поводу. Внешне Вика была очень незаметна, самая обычная девочка славянского типа.
Она приехала в Ереван из Нахичевана, где жила вдвоем с мамой- учительницей русского языка и литературы той же школы, где училась Вика.Из Нахичевана чаще всего уезжали учиться в Баку или в Россию(Москву , Ленинград), но Викина мама и слышать не захотела о России, мол, далеко очень, в Баку тоже почему-то не захотела отпустить,хотя Вика рвалась туда ( по какой причине – это мы скоро узнали) и настояла на Ереване, где у них даже и знакомых не было.
А Ольга приехала в Армению с мужем-лейтенантом, получившим назначение в Ереванский гарнизон.Года через полтора после приезда Ольга с ним развелась, по ее словам, он пил.
- Думал, что я всю жизнь это терпеть буду, да не на такую напал!- гневно сверкала глазками-щелками наша “командирша” Ольга, как все ее называли с легкой руки Грачика Акоповича.
Так вот, мы не верили в существование мифического Ольгиного мужа, пока в один прекрасный день под окнами нашего корпуса не раздался мужской крик:
- Ольга, выйди на минутку, поговорить надо!
Весь этаж высунулся в окна: во дворе стоял высокий, довольно симпатичный офицер.
Ольга стоически выдержала минут пять, а потом отозвалась:
- Еремин, чего ты пришел? Чего тебе надо?
Выяснилось, кстати, что Ольга носила его фамилию.
Потом она спустилась, поговорила с ним минут десять-пятнадцать, поднялась возмущенная:
- Вот гад, покоя от него нет! Не пью, говорит, больше, возвращайся, а от самого водкой так и несет!
Вика робко вставляет:
- Оль, а может, он для храбрости выпил, а?
- Он уже, знаешь, сколько лет для храбрости пьет?! И сто раз бросал!- отрезала Ольга.
Муж ее приходил еще несколько раз,а потом окончательно исчез. Ольга никогда больше о нем не вспоминала.
В Ижевске у нее остались отец и младший брат, тоже студент. Мать умерла давно.
Ольга аккуратно писала домой, а иногда и посылочки отправляла с сухофруктами, чурчхелами и другими вкусными вещами. Изредка от отца приходили денежные переводы, но в основном Ольга умудрялась жить на одну стипендию, в большей степени благодаря тому, что питались мы вместе.
Вика регулярно получала из дома посылки с разными продуктами, мои тоже очень часто посылали мне из Баку со знакомой проводницей коробки с едой, так что проблем с питанием у нас не было.
Мы знали друг о друге все или почти все – наверняка, у каждой из нас было то, что никому не расскажешь.
У Вики был мальчик, школьная любовь, он учился в Баку, в Политехническом, они переписывались, и, если у Вики было подавленное настроение, мы догадывались: ее
парень давно не писал ей. Забегая вперед, скажу, что ничего у нее с ним не вышло: он начал встречаться со своей однокурсницей- не выдержала их любовь испытания расстоянием.
Мы жили одной семьей – и вот кто-то должен был вторгнуться в нашу, уже налаженную жизнь.
-------


На следующий день, в воскресенье, часов в десять утра, когда мы, проснувшись, просто лежали и болтали, раздался негромкий стук в дверь и голос с легким прибал-тийским акцентом спросил:
-Расрешитте войтти?
Ольга ответила:
-Входи, входи!
В дверь сначала просунулся огромный кожаный коричневый чемодан( не чета нашим дешевым дерматиновым или матерчатым), а потом показалась высокая, баскетбольного роста девушка с большой спортивной сумкой за плечами. Что-то
западное было во всем ее облике и во всех ее вещах: одежде, чемодане, сумке.
Мы вскочили, натягивая халатики.
-Страфствуйтте! Меня зовут Сирье Тарто, можно просто Сики. Я из Эстонии. Перевелась из Тартусского университета в Институт Брюсова.
Она понравилась нам сразу, эта Сики. Высокая девушка со спортивной фигурой, темно-русыми ,коротко остриженными волосами, голубовато-серыми
глазами,правильными чертами лица и приветливой улыбкой.
- Вика, ставь чайник!- скомандовала Ольга.
Мы стали накрывать на стол, а Сики вытащила из сумки коробку печенья, палку копченой колбасы, кружок сыра в красной обертке, конфеты.
Мы переглянулись – не жадина, значит, это хорошо, это по-нашему.
Через полчаса за чаем мы узнали о Сики, что она живет в Таллинне с дядюшкой(она так и говорила – “дядюшка”), братом матери и его женой. Мать со старшей сестрой тоже живут в Таллинне, но отдельно. Об отце ничего не сказала.Год проучилась в Тартусском университете, на факультете английского языка. Предваряя наши вопросы, сказала, что в Ереван перевелась из-за проблем со здоровьем – ей не подходил влажный, холодный климат Эстонии. Врачи порекомендовали Армению, и она перевелась на второй курс.
Вот и все, что мы узнали о Сирье. Ровно столько же знали о ней все, кроме меня, и
в конце учебного года, через девять месяцев.
На вопрос нашей “командирши”, остался ли у нее кто-нибудь там, в Эстонии, в смысле, есть ли у нее парень, Сики улыбнулась и, ничего не ответив, перевела разговор на другое.
Сики удивительно быстро вписалась в нашу компанию. Девчонки в общежитии говорили: - Какая у вас интересная комната: удмуртка, русская, армянка да еще эстонка прибавилась!
В самом деле, в других комнатах в основном жили девочки-армянки из городов и районов Армении, из Грузии, Азербайджана, было несколько девочек из России и Северного Кавказа. Не знаю, как во всем Ереване, но в нашем общежитии, думаю, больше ни удмурток, ни эстонок не было.

--------

Почти каждый вечер Сики писала письма своему дядюшке. Так и вижу ее, склоненной над письмом, выводящей при свете настольной лампы красивым мелким почерком: “ Тере ыхтут, каллис онурикку!”, что означало по-эстонски “Добрый вечер, дорогой дядюшка!”( она и научила меня этой фразе, запомнившейся почему-то на всю жизнь). Все письма Сики начинались так, потому что писала она ему только по вечерам.
Мы удивлялись: о чем можно писатъ так часто дяде? Даже Вика однажды не удержалась и спросила, о чем она ему пишет, на что получила краткий ответ: “ Обо всем.”
Больше мы к ней с вопросами не приставали, а сама Сики никогда лишних вопросов не задавала: скажешь – хорошо, нет- ни о чем не спросит.
Иногда по субботам, после уроков Сики уходила с ночевкой к каким-то знакомым, сразу же объяснив:” Это семья дядюшкиного друга, мы с дядей жили у них несколько дней, когда приехали в Ереван”.
И больше - ни слова: ни где они живут, ни что за семья, есть ли дети, какого возраста, одним словом , ничего.
Часто она приходила от них с салатами, обедами в кастрюле, печеным, фруктами и объясняла:- Это тетя Гоар положила, она такая добрая, я отказывалась…
-А чего отказывалась?- удивлялась Ольга,- бери, раз дают!
Надо ли говорить, что обеды эти мы с удовольствием съедали вчетвером – на самом деле было вкусно очень.
Сики сразу же заприметил наш заведующий кафедрой физкультуры, Эдуард Гайкович – она стала ходить в баскетбольную секцию.
Скоро у Сики объявился поклонник – к нам повадился ходить мой однокурсник Валерка Акопян, тоже баскетболист, под метр девяносто( рост Сики, кстати, был, насколько я помню, 181 сантиметр). Они хорошо смотрелись рядом: смуглый, черноволосый , черноглазый Валерка и беленькая, голубоглазая Сики- оба рослые, статные.
Обычно Валерка появлялся у нас часам к шести и засиживался допоздна. Но Сики никак не реагировала на эти посещения, совсем никак. Бедный Валерка и с цветами являлся, и после тренировок ее провожал, и в кино приглашал, но Сики никуда с ним не ходила. И делала вид, что не понимает, почему Валерка приходит к нам…
Иногда Ольга делала мне и Вике знак глазами, и мы втроем деликатно, не сразу все, а
по очереди под каким-нибудь предлогом выходили из комнаты – сидели подолгу у девочек или занимались в специально отведенной для занятий комнате( на каждом этаже была такая комната, довольно редко, впрочем, использовавшаяся по назначению).
Но наши отлучки никак не меняли ситуации. Однажды Ольга не выдержала и напустилась на Сики:
-Ты что, ослепла что ли?!- начала она в свойственной ей решительной манере.- Такой парень – красавец, умница, да и по росту вы подходите!
-При чем тут рост?- сдержанно улыбалась Сики.
-Как при чем? Ребята-армяне в основном невысокие, где ты здесь себе подходящего парня найдешь?- удивлялась Ольга.
-А я и не ищу.
Однажды Валерка подсел ко мне в аудитории:
-Слушай, У Сики есть кто-нибудь? Ну, встречается она с кем-нибудь?
- Да вроде бы нет, я бы заметила.
- А может, переписывается с кем-нибудь из Эстонии?
- С дядюшкой своим она переписывается, а больше ни с кем.
Валерка недоуменно замолчал. Он был на самом деле неплохим парнем, а внешне очень привлекательным, во всяком случае, в поклонницах у него недостатка не было.
Ну походил-походил Валерка к нам месяца три, увидел, что толку никакого – и перестал. Ольга повозмущалась – и тоже перестала. Только однажды заявила:
- Да есть у нее, наверное, кто-то, вот потому и отфутболила Валеру! А тебе она ничего не рассказывала?- обратилась она ко мне.
Считалось, что Сики была более откровенна со мной, чем с Олей и Викой:во-первых, наши кровати стояли напротив друг друга, и мы иногда перед сном шепта-
лись; а во-вторых( и это было , по-моему, самым главным), я была летом в Эстонии
по туристической путевке и вернулась оттуда переполненная впечатлениями, влюбленная в Таллинн. Я рассказала об этом Сики, вспоминая Ратушную площадь, улицу Пикк, где была наша гостиница, таллиннские улочки, кафе, курортный городок Пириту, парк Кадриорг с Екатерининским дворцом,,Чудское озеро, где мы жили целую неделю в палаточном городке; Нели-ярве(Четыре озера), Пюха-ярве(Святое озеро), Тарту, Тартусский университет, куда нас возили на экскурсию, короче, я была единственной, с кем Сики могла поговорить об Эстонии, а она- это было заметно- очень тосковала по Родине…
Иногда мы ходили с ней вдвоем гулять в рощицу, неподалеку от нашего
студгородка. Мы говорили о разном: о кино, музыке, книгах, общих преподавателях, о моде, да мало ли о чем могут болтать восемнадцати-девятнадцатилетние девчонки. Но личные дела – на эту тему было наложено табу. Раз Сики об не говорила, то и я не лезла с откровенностями.
-----------------

На зимние каникулы Сики уехала домой и задержалась там почти до конца февраля. Четвертого марта был мой день рождения. С утра девочки поздравили меня, вручив подарок – духи и фотоальбом.
-После уроков сразу домой!- предупредила Ольга.- У нас будут гости!
-Какие еще гости?- удивилась я,- Я никого не приглашала.
-Девочки придут из соседних комнат. Ну и мы. И ничего не покупай- у нас все готово!
Когда я пришла после занятий домой, часам к четырем, стол был накрыт – и какой: в центре лежал большой копченый свиной окорок(оказалось, Сики привезла из дома), обложенный жареной картошкой, которую все мы обожали; салат оливье,шпроты, копченая рыба(тоже Сики!) огромная коробка шоколадных эстонских конфет. А на моей тумбочке в банке их-под маринованных огурцов- букет тюльпанов, моих любимых цветов.
Потом пришли гости с тортом, конфетами, подарками, короче, девочки устроили мне настоящий день рождения. Да , а еще Сики привезла из Таллинна вкусный кофейный ликер. И вручила мне легкий сверток, завернутый в красивую бумагу и перевязанный ленточкой:
- Откроешь потом, когда все уйдут!
-Еще чего?- возмутилась Ольга. – Открывай сейчас, здесь все свои, ребят нет!
В свертке оказалось белье: две пары маечек и трико- тонкое трикотажное шерстяное белье, такого в те годы в магазинах мы не видели. Оно было новым, но слежавшимся, со складками, чуть пожелтевшими на сгибах.
 - Это еще буржуазное!- сказала Сики.
- Что значит буржуазное?- удивилась я.
- А это еще довоенное, эстонское, из запасов моей тети,- пояснила Сики, - видишь, какое тонкое, но очень теплое, носи на здоровье!
Сики заметила, что мне, бакинке, зимой на самом деле было очень холодно: в Баку температура зимой ниже плюс пяти не опускается, а в Ереване и двадцатиградусные морозы не редкость – и я очень страдала от этого.
Девочки принесли магнитофон, танцевали, веселились, но у меня почему-то было угнетенное состояние, мучило предчувствие чего-то ужасного…
И оно не обмануло: рано утром на следующий день меня позвал к телефону наш комендант(единственный телефон на весь корпус был в его кабинете на первом этаже), и пока я спускалась с четвертого, сердце мое тяжко сжималось- ничего хорошего от такого раннего звонка я не ждала…
Звонил двоюродный брат отца, дядя Арам, сказал, что папа тяжело болен, мне надо срочно лететь в Баку. Я поняла, что папы больше нет.
Дядя Арам купил мне билет, дал еще денег, девочки тоже сунули в мою сумочку насильно какие-то деньги.
Потом Вика сказала:
- Наверное, нужно черное платье.
Черного платья у меня не было. Сики сняла с вешалки свое нарядное, с бисером у ворота, черное платье-мини, быстро отпорола бисер. Но оно все равно было чуть длинновато мне и чуть широко в объеме; Вика его быстро подшила, а у Оли нашелся черный кожаный поясок.
Рейс задержали на три часа, и все это время девочки сидели со мной в аэропорту, где было шумно и оживленно: оказалось, что в этот день, пятого марта 1964 года,
в Ереван впервые прилетал из Франции певец Шарль, Азнавур со своей сестрой Аидой. Вот почему было так много встречающих с роскошными букетами, журналистов…
Не знаю, запомнил ли сам знаменитый певец год и день, когда он приехал на землю своих предков, а вот я помню не только год и день, но даже час – шесть часов вечера…
Азнавур и его сестра прошли совсем близко, но я видела их как в в тумане. Бросились в глаза густо накрашенные, синие веки Аиды, я подумала: - “ Как она ярко накрашена, наверное, так сейчас во Франции модно”, - а потом сама себя одернула: -”Господи, о чем я сейчас думаю?!”
---------------

Панихида, похороны отца, поминки, люди, разговоры, соболезнования, слезы - все это я помню смутно. Врезалось в память только одно: когда отца выносили из дома, вдруг пошел снег, редкий, легкий, но снег- это было невероятно, в Баку снег вообще был редкостью даже зимой, а тут – в марте…
Я вернулась недели через две. Девочки были непривычно молчаливы и очень внимательны ко мне. А я будто окаменала внутри, хотя внешне, как мне казалось, это было не очень заметно.
Заходили подруги, однокурсницы, все старались занимать меня разговорами, только одна Сики молчала, как всегда, и с ней мне почему-то было легче всего. Не знаю, почему.
Как-то раз я не пошла в институт, неважно себя чувствовала, лежала. Пришла Сики и сказала:
- Такая чудесная погода, пойдем в рощицу погуляем!
Она насильно вытащила меня. Мы молчали. И тут вдруг Сики спрашивает:
- Ты меня извини, но я чувствую: в Баку еще что-то произошло, кроме папы, да?
Как она могла это почувствовать,- это непонятно мне до сих пор.
- Если не хочешь, не отвечай,- добавила Сики,- я не обижусь.
- Случилось, Сики.Я рассталась с парнем, которого любила. Мы с ним собирались после института пожениться, он писал такие письма… Сказал, что встретил другую. Просил прощения, как будто бы он в чем-то виноват…
И тут Сики будто подменили: всегда сдержанная, даже холодная внешне , Сики расплакалась и сказала:
- У меня тоже недавно просили за то же самое прощения… А ты все равно счастли-
вая, ты своего отца знала, а я не знаю, кто мой отец, не видела ни разу, даже на фото…
  Я молчала. Сики тоже. А потом заговорила снова:
- Когда моя мама собралась за него замуж, все наши были против.
- Почему?- спросила я.
- Ну, он не наш был, не эстонец, русский, из Ленинграда. А мама никого не послушалась. Родилась моя сестра, а через три года я. И когда мама меня ждала, он уехал куда-то- и исчез. Он даже не знает, кто у мамы родился…Мама долго болела.
А потом уничтожила все его фотографии, все до одной, я даже не знаю, как он выглядит… Я бы все на свете дала, чтобы просто увидеть его…
Сики снова замолчала, а я ее не торопила.
А потом все-же спросила:
- Сики, а сюда ты почему приехала? Что, отец твой здесь? Ты его ищешь? Что-нибудь узнала о нем?
Сики ответила не сразу Потом сказала:- Нет, дело не в отце.
 И рассказала наконец-то! все о себе.
Когда ей было два годика, брат матери, дюдюшка, уговорил мать отдать Сики ему и его жене – своих детей у них не было. Они удочерили Сики. Дядя Сики был директором крупной парфюмерной фабрики, марка которой была известна в Союзе, и мы в Ереване покупали ее продукцию – лосьоны, мыло, помаду, духи. У дяди Сики был большой дом в Таллинне, дача на каком-то озере, короче ,дядюшка был довольно состоятельным. Дядя с
тетей обожали Сики, все для нее делали. И делают.
  С матерью и сестрой она виделась часто. Сестра ее после школы учиться не захотела, пошла работать на почту, в центре Таллинна.
И вот как-то летом зашли на почту два парня, студенты-пятикурсники из Еревана, приехали на практику в Таллинн на какой-то завод. А общежитие заводское было очень далеко. Они послали телеграмму в Ереван, мол, долетели нормально. А потом спросили у сестры(естественно, по-русски, они оба прекрасно говорили по-русски, так как и школу русскую кончали, и в институте на русском отделении учились) , не знает ли она кого-нибудь, кто бы сдал им комнату на два летних месяца.
  Сики в это время перешла в десятый класс и мечтала потом учиться в Ленинграде(наверное, надеялась там отца отыскать,- промелькнуло у меня в мыслях).Сестра подумала о том, что эти ребята могли бы помочь Сики: два месяца практики, это же замечательно! Она тут же позвонила дядюшке и уговорила его, предварительно посмотрев по настоянию дяди на паспорта парней.
Короче, ребятам сдали комнату на втором этаже, дядя даже денег с них не захотел брать, лишь бы они с Сики русским позанимались, а главное- побольше общались.
Левон и Геворк прожили у них два месяца, и все, включая и маму Сики, к ним очень привязались. Оба – из интеллигентных семей: папа Левона – профессор Университета,
преподает философию,( там же и отец Геворка работает), а мама – доцент Консерватории.
Левон и сам очень хорошо играл на пианино.
В свободное от практики время Сики как заправский гид водила их по Таллинну, они и в Тарту съездили, и еще куда-то. Русский ее заметно улучшился.
Сики и сама не заметила, как влюбилась в Левона…
- А какого он роста?- перебила я ее рассказ.
- Он ниже меня чуть-чуть,- грустно усмехнулась Сики,- И все мне об этом говорили…
Как будто бы рост – это главное…
  -----------------


Практика закончилась, ребята вернулись в Ереван. А Сики и Левон переписывались весь год. Он такие письма писал… Звал учиться в Ереван…
После десятого класса дядюшка передумал, не захотел отпускать Сики из Эстонии, в итоге она поступила в Тартусский университет, но мысль о том, чтобы уехать в Ереван, не оставляла ее. Еле-еле уговорила дядю устроить ей перевод в наш институт –чего ей это стоило, один Бог знает!
  Используя свои связи, дядя достал нужные медицинские справки – ведь оснований для перевода не было никаких. Он сам привез ее в Ереван, познакомился с семьей Левона. Неделю она прожила с дядей в гостинице “Армения”, а после его отьезда, ожидая места в общежитии, несколько дней дома у Левона. Семья у них чудесная( и дяде понравилась): тетя Гоар, дядя Согомон- такие добрые… У них еще дочь замужняя, Марина, с трехлетним сыночком, живет отдельно, у мужа, а Левон с родителями.
- Я почти сразу почувствовала перемену в Левоне,- сказала Сики,- сразу, но не хотела сама себе в этом признаться… А когда ты была в Баку, он мне сказал, что встретил другую девушку, просил прощения, как будто за это просят прощения…
Что относится ко мне как к младшей сестренке, что всегда будет любить меня как брат… Но мне не нужна любовь брата, понимаешь?!
- Понимаю!( Господи, как же я понимала ее..)
- Я хотела уехать сразу же после этого, бросить все – и уехать. Но дядю жалко, просит, чтобы я закончила второй курс, потом переведусь на третий опять в Тарту. Сдам летнюю сессию- и уеду…
Я только тебе могу об этом рассказать, знаю, что ты никому ничего не скажешь…
Ходила ли Сики потом домой к Левону, встречалась ли с ним где-нибудь – об этом она ничего не сказала. И вообще больше об этом ни слова не говорила.
А я не спрашивала. Мне казалось, что она очень сожалеет о своем неожиданном всплеске откровенности, так не свойственном ее натуре.
------------------


Сики сдала летнюю сессию( училась она, кстати, хорошо) и собралась уезжать.
Узнав, что Сики снова переводится в Тарту, Оля и Вика да и другие девочки спрашивали у меня(не у Сики!):
- А почему она снова переводится? Ей же там вроде климат не подходит?
Я отвечала всем:- Не знаю.
Перед отьездом Сики подарила мне книгу( ни названия ее, ни автора не помню, а сама книга затерялась при моих переездах с квартиры на квартиру), но прекрасно помню(на всю жизнь запомнила!) надпись, сделанную на форзаце:
“ Чего не должен знать твой враг, не говори своему другу!” Сики

И приписала внизу свой домашний адрес: Таллинн, улица Выйду, дом 3.
Не знаю, чьи это были слова, наверняка, не Сики их сама придумала.
Тогда я не задумалась над тем, почему Сики написала мне эту фразу. Только потом, много позже, догадалась: она хотела на будущее предостеречь меня, слишком открытую, слишком доверяющую людям( не зря она меня, кстати, предостерегала: как же часто я обжигалась в жизни из-за своей излишней, не знающей меры, доверчивости и открытости)…
Вскоре после отъезда Сики и я уехала домой на каникулы. А когда вернулась, мы с сестрой сняли комнату, в общежитие я больше не вернулась.
С девочками, Олей и Викой мы виделись в институте.
Втречаясь, кидалисъ друг к другу… Они рассказывали, что сейчас живут с двумя девочками – из Тбилиси и Степанавана, девочки неплохие, но это совсем не то, что было у нас…
И всегда спрашивали о Сики, зная, что мы переписываемся. Но мы с Сики обменялись буквально парой писем, а потом наша переписка почему-то оборвалась…
Болъше я о Сики ничего не знаю, но время от времени( а в последние годы почему-то все чаще) вспоминая ее и надпись сделанную ею на подаренной мне книге, думаю: интересно, помнит ли Сики свою первую любовь, Ереван, наш Зейтунский студгородок?
Этого я никогда не узнаю.


Мелик-Мартиросян Джульетта
                Февраль 2006 года
Фармингтон, Коннектикут, США



Нахичеван – столица автономной области Азербайджана. Историческая армянская область, населенная преимущественно армянами, переданная Азербайджану волевым
решением Сталина в 1921 году. Армянское население частично было ликвидировано, частично покинуло Нахичеван, в настоящее время на территории области армян нет.




Зейтун – район Еревана, названный в честь Зейтуна, исторической армянской области, находящейся ныне на территории Турции.