- Аванесова, к ректору!
В дверь аудитории просунулась голова секретарши ректора, довольно миловидной девицы с модной прической "Бабетта".
Все в аудитории посмотрели на меня: за что? Я растерялась. Наверное,
секретарша что-то напутала. Но голова не исчезала, секретарша ждала. Господи,
что же могло произойти? Я, студентка второго курса факультета русского языка
и литературы АПИ им. М.Ф.Ахундова, этого ректора, некоего Мамедова Гулама
Керимовича, сухопарого важного старика, передвигавшегося по институту только
в сопровождении свиты из нескольких человек, видела издали пару раз. И вдруг
я ему зачем-то понадобилась…
На ватных ногах я прошагала к двери. Лектор прервал лекцию и ждал.
Кабинет ректора был на втором этаже, и, пока мы спускались с четвертого, я пыталась выяснить у секретарши, в чем же дело, но она загадочно улыбалась:
"Не знаю, сейчас узнаешь". Но по ее загадочной улыбке чувствовалось, что она
что-то знает…
"А, будь что будет"!
Дошли до приемной ректора. Секретарша открыла тяжелую дубовую дверь и впустила меня в кабинет. Ректор сидел за столом. Увидев меня, он, широко улыбаясь, поднялся и ласково сказал:
- А, гызым, Аванесова, это ты! Садись!
Я ожидала всего, но не такого радушного, я бы даже сказала, подобострастного приема. Он усадил меня в широкое кожаное кресло – и замолчал.
И тут я увидела на столе знакомую коричневую коленкоровую папку –
это был мой реферат(доклад)о М.В. Ломоносове, вернее, о вкладе Ломоносова в
теорию стихосложения. Сейчас, за давностью лет, я не помню точного названия этого доклада (дело ведь происходило в далеком 1961-ом году).
Месяца два тому назад на первом этаже нашего института (сейчас в этом
здании располагается Институт иностранных языков, а для АПИ им. Ахундова
Рядом выстроили другое, попроще, в виде неказистой квадратной коробки)
появилось объявление, написанное крупными буквами: к 250-летию со дня рождения М.В. Ломоносова будут проводиться Всесоюзные Ломоносовские чтения в Ленинграде. Поедут на эти чтения студенты, занявшие первые места в республиканских конкурсах, посвященных юбилею Ломоносова. Принять участие в конкурсе могут все студенты, начиная со второго курса. Тема докладов, естественно, должна быть посвящена жизни и творчеству
Ломоносова. Работы сдавать на кафедру русской литературы на таком-то этаже.
Работы будут посланы на конкурс под девизом (девиз студент выбирает сам).
Вот примерно такое объявление висело в вестибюле.
Я, надо сказать, была очень активной студенткой, в том смысле, что учиться
мне было интересно, до всего мне было дело. И я решила попробовать. Очень хотелось в Ленинград, где я никогда не бывала (да и вообще нигде еще не бывала…).
Целый месяц я пропадала в Публичной библиотеке, прочитала массу книг
и статей о Ломоносове. Не знаю почему, но я остановила свой выбор на ломоносовской теории стихосложения. Написала, положила доклад в коричневую дерматиновую папку (не помню уж, какой девиз я себе придумала), на отдельном листочке написала свои имя, отчество, фамилию, курс, факультет, институт, девиз и вложила в эту же папку.
По условиям конкурса листочек этот должен был храниться в конкурсной комиссии, и лишь после оглашения его итогов станет ясно, кто автор того или иного доклада.
С нашего курса никто, насколько я помню, не принимал участия в этом конкурсе.
- Тебе что, делать нечего? - возмущалась моя близкая подруга Нагиева Тамилла (Томик, как я ее называла), когда я отказывалась идти с ней после занятий в кино и бежала в Публичку. – Зачем тебе это?!
Ну, сдала я этот доклад на кафедру русской литературы (в то время, если мне не изменяет память, заведовала ею Анна Абрамовна Рошаль) – и забыла про него.
Как потом выяснилось, в этом конкурсе принимали участие в основном студенты старших курсов нашего института, студенты филологических факультетов АГУ и других ВУЗ-ов Азербайджана. Прошло месяца два или три, я уже и забыла об этом – и вдруг вызов к ректору. Когда я увидела свою до боли знакомую коричневую папку на столе у ректора, я поняла, что вызвали меня из-за моего доклада. Но пока ни о чем не догадывалась…
- Поздравляю, гызым, твой доклад занял первое место на Республиканском конкурсе. Молодец!- сказал ректор. Я залилась краской, смутилась, съежилась. Мне вообще было не по себе в этом солидном кабинете, в этом огромном кожаном кресле – никогда еще я в таком не сидела…
Ректор продолжал:
- Я хочу, чтобы ты правильно меня поняла и не подумала, что я давлю на тебя. Понимаешь, в чем дело… Я уверен, что от каждой республики в Ленинград поедет представитель коренной национальности этой республики: от Грузии - грузин или грузинка, от Армении - обязательно армянин или армянка. Хотелось бы, чтобы и от Азербайджана поехала азербайджанка, ты меня понимаешь?
Я кивнула головой: конечно, понимаю.
- Это очень важно для нас. Но ты не думай: решение должна принять ты. Для
этого я и пригласил тебя сюда. Если ты не против, с твоим докладом поедет в
Ленинград студентка 5-го курса Алиева Светлана (я до сих пор не знаю, имела ли она
какое-то отношение к Гейдару Алиеву, тогда его и в помине не было. Скорее всего,
нет, фамилия Алиев распространена в Азербайджане, как Иванов в России). А тебя мы наградим, мы приготовили тебе подарок, - он кивнул головой на огромный красный плюшевый альбом для фотографий, лежавший рядом с моим несчастным докладом. Значит, был уверен в моем согласии…
Я молчала, не зная, что сказать… Мне ведь было всего 18 лет, многого я просто
не понимала. Да и не по себе мне было: сам ректор xодит вокруг кресла, ласково
oбнимает меня за плечи и спрашивает моего согласия. Тут у любой девчонки голова закружится.
- Ты не торопись, гызым, не хочешь - не надо, но я еще раз хочу сказать, представляешь, как это будет нехорошо, если от Азербайджана поедет не азербайджанка.
Ну, что скажешь? Согласна?
Я, ничего не соображая, прошептала:
- Да, согласна.
- Ай, молодец! Я не сомневался, я был уверен, что ты – умная девушка и все поймешь. Ты же отличница, тебя так хвалят преподаватели. Спасибо!
Ректор пожал мне руку и вручил тяжеленный альбом и еще какой-то сувенир,
Не помню, какой. Он проводил меня до двери, еще раз пожал руку. Секретарша сидела за машинкой. Она улыбнулась мне и сказала:
- Молодец!
Видимо, была в курсе, за что я была награждена альбомом…
Я победно вошла в аудиторию. Все посмотрели на альбом – мол, а это что? Я села на место. Томик спросила:
- А это что?
- Я прошептала: "Потом объясню".
На перемене ей и еще нескольким любопытным объяснила, зачем меня вызывал ректор.
Наш староста Аллахвердиев Тофик одобрительно похлопал меня по плечу:
- Молодец!
Амирдйанова Наргиз зло сказала:
- А что, из Азербайджана должна поехать армянка?! Этого еще не хватало!
Признанная красавица курса, еле-еле учившаяся на тройки (что, впрочем, впоследствии
не помешало ей стать кандидатом, а потом и доктором наук и заведовать где-то кафедрой русского языка) Амрахова Гюльнара заявила:
- Ты поступила правильно. Надо думать о чести республики!
Сейчас бы я ей, конечно, ответила: "Bот ты бы и подумала, написала бы сама что-нибудь".
Но тогда я ничего такого и не подумала. Притащила после занятий этот тяжеленный альбом домой. Рассказала, за что была одарена им. Отец посмотрел, ничего не сказал. А вечером вдруг заявил: "Надо тебе отсюда уезжать! В Ереван".
Летом 1962 года, закончив на все "пятерки" второй курс, я перевелась в Ереванский пединститут русского и иностранных языков им. В.Я. Брюсова (тогда он
располагался в двухэтажном здании на улице Амиряна).
Когда я забирала свои документы в АПИ им. Ахундова, наш декан Абдулла Шабанович Шабанов(кстати, армянин по матери), сказал мне:
- Зачем ты это делаешь? Разве к тебе здесь плохо относятся? Ты – круглая отличница, член комитета комсомола института..
Я молчала.
- Ну ладно. Поезжай, если решила. Но если надумаешь вернуться, мы тебя снова примем, хотя и не имеем права.
Я не вернулась.
Но зимой я приехала домой на каникулы. И моя подружка Томик сказала мне:
- А знаешь, твой доклад, с которым Алиева Света поехала в Ленинград, занял второе место (серебряная медаль) на Всесоюзных Ломоносовских чтениях. Она сразу получила направление в аспирантуру по русской литературе.
Я даже не удивилась.
А красный плюшевый альбом валялся неиспользованным в ящике нашего буфета, он
был слишком большой и неудобный для хранения фотографий.
...
Летом 1989 года моя семидесятилетняя мать, спасая свою жизнь, бежала из Баку. Отца уже давно не было в живых. Плюшевый альбом остался в нашем доме, в буфете. Возможно, кто-то потом и использовал его по назначению. Кто знает…
(Джульетта Мелик-Мартиросян, в девичестве - Аванесова)