Неярким, как бы отражающимся светом окружают темноту фонари. Поблекший желтый цвет кажется источником тепла, но стоит вынуть руку из кармана, как ладонь обжигает холодом. Если и попытаться осмотреться, все равно вокруг будет одна беспросветная тьма, хотя и видишь умирающее сияние снега и вроде даже чувствуешь его, как сквозь закрытые веки чувствуешь солнечное.
Возле фонаря, опершись на него якобы от слабости, обнаруживается существо. Оно стоит, вульгарно скрестив ноги и вот-вот готовясь упасть, но стоит даже гордо, подняв голову и как бы с величием глядя перед собой. Обветшалый полушубок расстегнут, показывая темноте маленькое платье, в которое существо вместилось по чистой случайности, разорванные колготки и посиневшие от холода ноги. В лице его невозможно разглядеть ни женских, ни мужских черт и даже человека в нем признать трудно. Может, существо даже взялось бы за поручень, дабы не оказаться в следующий миг на земле, но юные руки его заняты: в одной руке оно держит маленькое зеркальце, пытаясь удержать его так, чтобы в небольшой хрупкий кружочек вместилось расплывчатое лицо, а в другой - карандаш…Оно стоит и смотрит, смотрит на свое опухшее озверевшее лицо, водит по нему карандашом, неловкими движениями пытаясь вернуть себе всю свежесть и яркость красоты, но нет, нет того прежнего лица, милых черт, нет светящихся глаз, а есть только кусок человека, оставленного одни на один со своей жизнью… оставленного, может, умирать, хотя уж точно не для вечной жизни…
И, наверное, стояло бы существо так вечно, еще тая надежду увидеть в отражении прежние черты, если бы не наступила весна и не принесла с собой свежие лучи солнца, под которыми оно и растаяло, оставив лишь зеркальце и черный карандаш в наследство всем, кто пришел и кому еще предстоит уйти.