Благодаря странному стечению обстоятельств, рассказ о которых не является предметом данного повествования, в моих руках оказались дневниковые записи некоего обер - лейтенанта Шпирца, сложившего голову на безбрежных просторах России во время фашистского нашествия. Эти записи представляются мне интересными для непредвзятого читателя, не только как документ того страшного времени, выражающий точку зрения противной стороны на события столь грозные и страшные, что память о них навсегда останется в анналах человеческой истории, но и потому, что они содержат информацию, которая мне представляется крайне любопытной, для людей ищущих и склонных подвергать сомнению некоторые факты современной истории.
Из записок обер - лейтенанта Шпирца
(перевод с немецкого)
Встреча.
Осенью 1941 года мы (я и мой приятель фельдфебель Вильгем Гаусс) возвращались после ранения в расположение своей части. Во время описываемых событий наша наступление на Москву уже окончательно захлебнулось и бардак в прифронтовой полосе наблюдался повсеместно, а потому нечего удивляться, что мы заблудились, и к вечеру уже мечтали о том, чтобы наткнуться хотя бы на пост полевой жандармерии, к тому же имея все необходимые документы опасаться нам было нечего, да и шли мы на фронт, а не в противоположную сторону. Измотанные от усталости и отчаявшиеся в своих поисках, мы решили заночевать в голом поле, и уже приглядывали место поудобнее, как вдруг услышали грозный оклик:
-Руки вверх, - произнесенный по-немецки, но с сильным акцентом.
Немедленно исполнив приказание и обернувшись, мы увидели перед собой русского солдата в танковом шлеме, направлявшем на нас странного вида винтовку .
Тут я вынужден сделать небольшое отступление и подробнее рассказать о своем попутчике. До войны Вильгельм Гаусс был инженером и работал в конструкторском бюро самого Хуго Шмайсера, весьма высоко ценившего его трудолюбие и ярко выраженный талант, на войну Гаусс был мобилизован вследствие неудачного комментария, которым он сопроводил одну из речей фюрера, да и произнесено это было громче, чем следовало. А так как в 20-х годах Вильгельм проработал 2 года в России и мог весьма сносно объясняться по-русски, то и был направлен на восточный фронт, чтобы на собственном опыте убедиться в несомненной гениальности правителя третьего рейха.
Итак, побелев от страха в преддверии скорого конца, я замер на месте, но Вильгельм не потеряв присутствия духа, завопил во весь голос :
-Не стреляй, товарищ!
Здесь русский почему-то предположил, что наш товарищ это какой-то вид волка, скорее всего он являлся анималистом, и спустил курок. Раздался щелчок, но выстрела не последовало. Проявив завидное упорство, он повторил это действие еще три раза, но к счастью для нас результата его настойчивость не принесла. И здесь Вильгельм удивил меня больше всего.
Вместо того, чтобы, возблагодарив небо удариться в бегство, он подошел к русскому и попросил у него разрешения взглянуть на его оружие. Тот по вполне понятным причинам выразил сомнение в умственных способностях моего товарища (впрочем, абсолютно необоснованное) а потом, упомянув противоестественную связь между собой и нашими матерями (чем сильно меня обидел) к моему глубочайшему изумлению передал свою винтовку Вильгельму. Как мне затем объяснил Вильгельм винтовка эта была изготовлена самим солдатом и по первоначальному замыслу должна была представлять собой пистолет-пулемет, то есть именно тот вид стрелкового оружия, над которым работал Гаусс в 30-х годах. Неудивительно, что между двумя специалистами завязалась увлекательная беседа, продолжавшаяся всю ночь, результатом которой стали многочисленные поправки и изменения, долженствующие способствовать большой эффективности и надежности задуманного оружия. Под утро солдат, оказавшийся командиром танка, тепло попрощался с нами и, дав на дорогу табаку , указал дорогу, которая впоследствии и привела в расположение нашей части.
Это был первый русский , с которым мне довелось познакомиться лично. Где ты теперь Михаил Тимофеевич?