О том, что волны, накатывающие на берег, могут быть похожи на разинутые пасти чудовищ, - она подумала еще вечером, когда пыталась уснуть и никак не могла это сделать, потому что, только закрыв глаза, - в страхе их тут же открывала: из темноты вставали огромные сине-черные пасти, которые словно поднимали на мгновение голову, скрытую водой, а потом вновь опускали ее вниз. По краям разинутой пасти стекали клочья белой пены.
Она в ужасе открывала глаза, вставала с постели, зажигала свет, пытаясь читать книгу. Но сквозь строчки – все то же: молчаливо и жутко открывается пасть, то высовываясь из воды, то уходя вновь в нее.
Ущербная луна за окном была одинока и бесстрастна. Давно умершие звезды по привычке протягивали свои холодные лучи, отлично понимая тщетность и ненужность душевной связи между какими бы то ни было существами.
Наконец, она засыпала. Но и во сне преследовало ее это видение. И она не понимала больше, где сон, а где явь. И утром, проснувшись, она знала одно: волны, накатывающиеся на берег, могут быть похожи на разинутые пасти чу-довищ. Но ведь могут быть и не похожи?
Она торопливо допила чай и вышла на улицу. Мелькнула за углом тень большой собаки. Шея ее была капризно и одновременно величаво изогнута, отчего туловище казалось немного ниже обычного приближенным к земле. Собака неторопливо перебирала лапами, словно плыла по воздуху. Ей захотелось окликнуть собаку, - но почему-то вспомнилась пасть из ее полусна-полуяви, и она отвернулась в другую сторону, понимая, что уже никогда не забыть ей оди-ноко перебирающей лапами собаки, которая смотрела не вниз, как все на свете собаки, а вперед и немного вверх, словно она тоже искала кого-то.
Женщина бежала по улице, бежала туда, где виднелось в утреннем воздухе тихое озеро. Ей хотелось узнать, хотелось поглядеть, как раскроется тонкое лоно, как будут рождаться из него истекающие белой пеной жуткие пасти неведомых существ.
Однако озеро было спокойным, тихим и невозмутимым. И она, отвязав лодку, легко столкнув ее в озеро, задумчиво сидела на корме, даже не пытаясь взяться за весла. Она сидела на корме, - и ей казалось, что лодка весело и упруго скользит по волнам. А на средней низкой скамеечке, крепко уперевшись ногами в дно, - сидит ее муж. Его белые брюки резко и четко выделяются на фоне темного нутра пластиковой лодки. «Хорошо, что я постирала ему брюки, - думает она, убаюканная слабым колебанием воды, - хорошо, что я не забыла постирать их».
Ей снится, как она бежит по городу, заглядывая в каждый подъезд. В руках у нее фотография мужа. Фотография вся темная, словно кто-то пытался сфотографировать облако, но оно так и осталось черным, как на негативе. Облако заняло весь прямоугольник твердой фотобумаги, - и лишь в центре оно как будто раздвинулось, и в нем улыбалось живое лицо ее мужа. Где-то за облаком, в его тени (она это знала точно!) улыбались в объектив и другие люди, стоящие рядом. Но она нечаянно закрыла пальцами окошечко объектива. Она помнит, как они потом с мужем смотрели на эту странную фотографию и смеялись. Туча, поглотившая их друзей, как будто надвигалась и на мужа. Его лицо, смеющееся в просвете темного облака и словно покрытое тонкой пеленой воды, было живым и веселым.
И вот теперь она держит эту фотографию и бежит по улицам города, потому что все, кто скрыт за темной тучей, - они живы, она спасла их, закрыв объектив пальцем, она уберегла их. А муж – он умер. Он не сумел укрыться за тенью огромной тучи, - и его поглотили страшные сине-черные пасти чудовищ, выползающих из воды. Все, что осталось у нее, - это ясная улыбка посреди темного и мрачного пространства Вселенной.
Она ищет мужа несколько дней, показывая фотографию прохожим. И, наконец, одна из женщин узнала его. «Он лежал вот тут, - рассказывает женщина, протягивая руку к асфальтовой дорожке, - он уже не дышал. Я потрогала ему лоб: он был холодный. Он лежал, как будто спал. Он был в белых брюках».
Лодку отнесло от берега. Но дно было рядом, поэтому неглубокое озеро не знало бурь. На нем никогда не бывало волн. Женщина очнулась ото сна и за-глянула за борт. Со дна озера смотрело на нее гипсовое лицо утопленной кем-то нелепой статуи пионерского горниста. Горнист держал руку перед собой, но горн, видимо, сломался еще раньше. Горна не было в сломанной руке с отбитыми пальцами. Туловище горниста терялось в толще воды, засыпанное песком и увитое скользящими по нему живыми гирляндами водорослей, лениво колышущими, как от слабого ветра, жесткими скользкими листьями. Все было темным и нечетким, кроме лица статуи. Лицо белело сквозь воду, глядя на женщину пустыми умершими глазами. И ей показалось, что сейчас, вот-вот, прямо сейчас, раскроется, разверзнется толща воды, - и сине-черные пасти покажутся прямо возле лодки, сине-черные пасти страшных чудовищ, истекающие белой пеной.
…
Когда она вернулась домой, - то долго не могла попасть ключом в замочную скважину. И ей почему-то подумалось, что когда-нибудь, через много лет, когда закончится ее жизнь, а вместе с ней исчезнет ненужная фотография, - и все забудется, словно утонет в толще мутной воды, глядя оттуда на будущие поколения пустыми и мертвыми глазами, - будут ли кому-нибудь сниться волны, похожие на разинутые пасти чудовищ? Может, они и впрямь существуют, эти чудовища, - пожирающие время, воспоминания, сны, надежды? И лишь они вечны во Вселенной, лишь они не умирают никогда.