Житейская история
Новая жизнь началась у Сашки с мороженого. Солнечная тетя Люба подошла к заветному киоску и купила сразу три белоснежных кирпичика – Сашке, дядьке-папке и себе. Развернув обертку, она подала мороженое мальчику, и он немедленно вонзил редкие зубы в ледяную мякоть.
- Ну.. мы-и..
Трудно было разобрать, что он пытался сказать, пока ел. Но когда в несколько минут расправился с лакомством и сосредоточенно облизал розово-голубую бумажку, взрослые услышали:
- Ништяк, теть Люб, а еще купишь? Два купишь?
- Куплю, Шурик дорогой, - торопливо ответила тетя Люба, - немного обожди…
Дядька-папка глупо улыбался и уплетал свою порцию лишь немного медленнее Саши, ел и умудрялся напевать что-то веселое, но понятное только ему.
Тетя Люба ела мороженое задумчиво, поглядывая на блескучие, желтые часики. Сашка догадался – она думала, кому отдать недоеденное, если сейчас откроются двери магазина: папке или ему…
Универмаг – роскошное заведение, все тут есть: трусы и майки, носки и лакированные ботинки, брючки и рубашки, курточки, фуражки… Сашка громко рассмеялся, радуясь удачному созвучию слов, удивляясь обновам, сделанным для него, ясному утру, похожему на добрейшую тетю Любу. Но поймав себя на этой девчачьей радости, он тут же принял серьезный вид.
- Ништяк, правильно, - мамка Валька так и калякала, что ты все купишь… и ботинки, и брюки. А вырасту – машину мне купишь, - по сложившейся уже привычке Сашка о чем думал, о том и говорил вслух, никого не стесняясь.
Он и не знал, что такое стеснение, стыд. И очень удивился, когда продавщица обувного отдела прошипела тете Любе: «Вы хоть бы ноги ребенку помыли…».
Мыться, вообще-то, Сашка любил: в речке, в луже, под дождем – только не в ванне: там мыло пребольно щипалось, а мамка Валька то и дело отпускала такие затрещины, что он не слышал собственного крика. Хорошо, что такие помывки случались редко, а начавшись, быстро заканчивались. Сегодня помыться дома не удалось – воды не было, а до поезда всего два часа оставалось.
Дядька-папка прямо в раздевалке со шторками и большущим зеркалом, где покупатели примеряют одежду, заставил Сашку надеть все новое, а старые трусы, носки и майку завернул в газетку и на выходе из магазина бросил в урну. Сашка хотел было сказать, что вещички можно постирать, что он сам один раз делал это, но загляделся на яркую пачку из-под папирос и промолчал.
Новые «шмотки», как говаривали Сашкины друзья, были «высшего класса», но очень неудобными – жали, стесняли движения, мешали жить по-человечески. Однако Сашка решил терпеть и не противиться новшествам ради того, что ему обещали в будущем. А будущее его, по словам мамки Вальки, должно быть похожим на радугу: конфеты, торты, шоколад, велосипед… Ради такой распрекрасной жизни можно не только жмучие ботинки, но и все неудобства на свете вытерпеть.
Непредвиденные для Сашки досадные осложнения новой жизни начались в поезде. Он совершенно нечаянно пролил почти полную миску щей на новые брюки. Хорошо, что щи оказались не очень-то горячими.
Дядька-папка смеялся до слез, сказал, что заодно, мол, и ноги помоем. Тетя Люба не смеялась совсем. Она сходила за тряпкой, протерла стол, вычистила брюки, помыла полы между лавками-сиденьями. А когда она все это делала, полные губки ее то и дело дрыгались и в глазах сверкали мелкие слезки.
Ноги помыли, уселись в купе, но тут Сашка нарочно выронил на стол стакан из подстаканника, уж очень интересно было испытать: дадут ли ему, наконец, по шее… или опять пожалеют?
Пожалели. Дядька-папка снова хотел посмеяться, но глянул на тетю Любу и осекся, не посмел. А она пристально посмотрела на Сашку, молча притерла пролитые остатки чая и, отвернувшись, стала тихонько сморкаться в платок.
Осколки стакана валялись на полу, их хотел убрать дядька-папка, но в проеме купе показался толстый человечек в черном костюме с желтыми железками вместо зубов, и стал требовать, коверкая слова: - Плати тавай сорок копеик… Питый стикло я упирать путу?
Тетя Люба поспешно сунула в руку его рыжий рубль, и человечек, мгновенно успокоясь, быстро принес веник, смел осколки на совок, ушел.
Но тут психанул Сашка: - Ты зачем рябчики раздаешь кому попало? Дура! Так все мои машинные деньги разбазаришь! Чтоб больше этого не было!
Он кричал, брызгая слюной, а соседка по скамейке, длинная тетка, не отрываясь, круглыми глазами смотрела на мальчика, и Сашка попутно зацепил и ее: - А ты чё… людей не видала? Крыса!
Женщина покраснела и вышла из купе, а тетя Люба стала отпускать слезы покрупнее и все сморкалась в кремовый платочек.
Только дядька-папка, как и Сашка, не унывал – улыбнулся, как-будто ничегошеньки не произошло, и наверное впервые за день сказал:
- Да бросьте вы печалиться: Шурик – нормальный парень… и с кем не бывает? И жил с алкашкой… Хватит.
Он этим хотел, видимо, сказать тете Любе, чтоб перестала сморкаться, но она его не послушала – тяжело вздохнула и отвернулась к стенке. А разве в поездах спят?
К вечеру жизнь наладилась: дядька-папка сходил на перекур и принес три бутылки лимонада, а к ним – вафли и конфеты. Но тетя Люба все не хотела есть вместе с мужиками, и Сашка сам протянул ей полвафельки:
- На, стрескай…
Тетя Люба ни то икнула, ни то вздохнула, но согласилась поесть.
Квартира, в которой Сашке предстояло жить до покупки машины, оказалась шикарной, совсем не похожей на «хату» мамки Вальки. Балкон, две комнаты, кухня, коридор… А вещичек набито! Таких и столько сразу Сашка сроду не видел. Все большое, блестящее, мягкое – полжизни уйдет, пока познакомишься с каждой вещью в отдельности.
- Ништяк! – оценил Сашка. – Поиграем до предела…
Весь почти день Сашка просидел у цветного телевизора, а после ужина заявил:
- Все у вас есть, только карт не вижу. Сыграем, теть Люб, но, чур, не финтить: лажы не стерплю!
- Шурик, милый, мы в карты не играем.
- Ха, откуда ж у тебя деньги? Не ври! Деньги у тебя есть, а без карт их не выиграешь. Гони карты – пора у тебя деньги выматывать на машину…
- Нет у нас, Шурик, никаких карт. Не было и нет. А деньги мы зарабатываем, понимаешь?
- Ниш-штяк! – удивился Сашка, - я смотрю, вы вообще того… карт нет и бутылок на кухне всего две. Что сдавать, на что жить? Я тебя спрашиваю, кукла!
После такой нотации Люба действительно, словно окуклилась: желтые космы прически растопырились в стороны, припудренные щеки побелели. Замолчав, будто деревянная, она подошла к кровати и, не раздеваясь, грохнулась в узорные ткани.
Сашка, почувствовав неладное, забеспокоился, но дядька-папка сказал ему:
- Ниче, сын. Обойдется. Нормально все. Айда спать!
Сашке не спалось – после обеда храпанул, видимо, изрядно. Но, чтобы окончательно не спугнуть новую жизнь, притворился спящим.
В большой комнате кто-то ворочался, всхлипывал. Неясный шепот наконец усилился, и Сашка услышал:
- Бумаги надо оформить до конца: вдруг алименты потребует… заберет Шурика.
- Не все сразу – успеем. К нему привыкай…
- Ох, не смогу с ним, Коленька…
- Нормально все.
- И как ты женился на такой… Убила бы! Такого мальчишечку изуродовала.
- Дурак был, зеленый, пьяный… свадьбы не помню.
Голоса стихли, но вскоре донеслись опять:
- В школу ведь собирать…
- Соберем.
- Как будет учиться, не представляю… вся школа с ума сойдет.
- Переменится.
Голоса на мгновенье исчезли, но тут Сашка услышал третий – громкий голос: «Купят они тебе, Сашанчик, машину-легковушку… Купят!»
Вдруг мальчик увидел темные, корявые фигуры каких-то танцующих мужиков и среди них тонкую, словно сломанную фигурку кривляющейся мамки Вальки. «Купят!» - подтвердила она и упала лицом в красную сигаретную пачку.