Ему было шестьдесят пять, ей – семьдесят. Его жена умерла десять лет тому назад и он сам поднял на ноги двоих детей, её муж нашел себе моложе и уехал с ней в другой город. Они жили в одном доме на соседних этажах и она каждый день спускалась к нему в комнату, чтобы вместе покушать, полежать и посмотреть телевизор. Он был болен лейкемией и сахарным диабетом, она была просто уставшей от жизни старушкой и долгие совместные лежания на кровати заменяли им секс, прогулки и светскую жизнь.
Его навещал молодой человек от социальной службы, который убирал, покупал продукты и готовил еду. Старик приглашал молодого человека отобедать вместе и они часто сидели за круглым столом, уставленным салатами, компотом и сладким.
- Вы, Володя, можете убрать со стола и пойти себе погулять,- говорил старик,- а мы с Милой полежим себе чуток, отдохнём после еды.
Володя уходил на улицу и возвращался через час-полтора, когда солнце почти ложилось на подоконник и наступало время полдника.
Старушка была немногословной, сухонькой и сморщенной, но при этом имела красивые густые волосы и глубокие блестящие глаза. Она большей частью дремала или лениво слушала рассказы своего кавалера, а если и говорила, то или о своей дочери в Вашингтоне, или о том, как работала воспитательницей в детском саду. Старик называл её 'моя милая Мила' и обнимал за плечи, когда она ложилась рядом, как обнимает отец маленькую дочь, решившую прикорнуть у него на груди.
Иногда старика выводила из себя непревзойдённая лень подружки и он незло ворчал себе под нос:
- Ну ты, Мила, хотя бы кружку свою до умывальника донесла. А Володя её уже бы там помыл.
Он знал, как знали Мила и Володя, что социальная служба отвечала только за него, его уход и питание, и не обязана была заботиться о подружках, друзьях и родственниках.
Мила широко открывала свои бездонные бархатные глаза и старческим, треснутым голосом, говорила:
- Володенька, хороший мой, уберите, пожалуйста за меня, я буду вам благодарна и будь я моложе, я бы вас поцеловала в щёчку.
Такие невинные комплименты Мила отпускала в адрес Володи несколько раз на дню в зависимости от того, какая на улице была погода, у неё настроение и количества работы у Володи. Иногда она шутливо трепала его своей сухонькой рукой за бока и говорила:
- Какой вы мягенький и нежненький, так и хочется вас пообнимать.
После она ложилась в кровать к старику и они так и лежали, поверх одеял и покрывал, возведя глаза к потолку и думая каждый о своём.
Дни незаметно сменяли друг дружку, пока однажды Володю не вызвали в социальную службу и, попросив сесть на жёсткий деревянный стул, не сказали:
- Что ж, Владимир, на вас поступила жалоба от Бориса T. (это было имя старика, у которого Володя работал), и мы вынуждены вас убрать с этого кейса и подыскать вам новый.
- Как, я не понимаю,- по-детски искренне изумился Володя, не чувствуя за собой никакой вины.- Ещё вчера всё было нормально, мы как всегда попрощались до следующего дня... я не понимаю.
- И я не понимаю,- ответила ему ведущая кейса,- Борис не захотел объяснять никаких причин, просто сказал, что вы его не устраиваете и попросил прислать другого человека, желательно женщину. Может, вы недостаточно хорошо справлялись с работой?
- Да нет, я готовил, убирал, помогал кое-что мелкое починить. Нет, никогда у него не возникало ко мне никаких претензий, жалоб, обид. Я даже не понимаю, откуда всё это взялось.
Володя сидел растерянный на стуле и шея у него была красная и ладони вспотели, он вытирал их о свои колени и вздыхал, глубоко и часто, будто гасил в себе какой-то внутренний огонь.
- Ладно, дело сделано, конкретных жалоб на вас нет и на том спасибо, наказывать вас не за что, а за кейс не волнуйтесь, подойдите к Мире, кажется, у неё появился новенький старичок.
Володя извинился неизвестно за что и ушёл и долго ещё непонятная горечь травила ему сердце и лишала покоя. Он порывался пойти к старику и расспросить его из-за чего весь сыр-бор разгорелся и почему он его подал в таком невыгодном свете перед начальством. А дело оказалось проще-простого – Мила купила себе новые духи и долго поправляла перед зеркалом прическу перед приходом Володи, а это уже не лезло ни в какие рамки и нарушало все знаки приличия.